Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

это было даже не предчувствие, а всплеск внезапного чувства, вскрик души, не приученной к такому воздействию со стороны какой-либо девушки. Владимир всегда был выдержанным и уравновешенным человеком, занятым человеком. Ему было некогда увлекаться девушками ни в процессе его обучения на Земле, поскольку обучение давалось ему трудно, ни тогда, когда он женился на Марине и был ей верен, ни потом. Поскольку потом девушек вокруг, в привычном для него понимании, и не было. Была чужая жена Ландыш, а он на чужих жён никогда не смотрел. Были какие-то странные женственные существа на Ирис, с которыми он никогда не общался, и не знал даже как? Они же чужеродные и непонятные. Наконец Паралея – она же бывший Трол. Тут и вовсе все ему казались на одно лицо. И вдруг…

– Где же твой брат? – спросил он.

– Ты знаешь о том, что у меня есть брат? – спросила Инара.

– А как же! И брат, и тонат.

– Тон-Ат – мой отец, – сказала она.

– Я и говорю, что знаю о тебе всё! – с удовольствием заявил Владимир. Чем он был доволен, появившейся возможностью добраться до места или появлением такой красивой Инары, на которую он неотрывно смотрел, знал лишь он сам.

Инара остановилась. Долго изучала его лицо, уже не проявляя смущения. Взгляд её был долгим и странным. – Ты не можешь знать обо мне всё! Для этого я тоже должна знать о тебе всё…

– Ты слишком маленькая, чтобы знать о таком большом парне, как я, всё, – засмеялся он.

– Я знаю намного больше, чем о том думает твоя большая голова, – ответила она.

– Она не только способна угадывать чужие мысли, она инквизитор по своей сути, – прошептала Ландыш Владимиру тихо-тихо, но он услышал. А Инара, как ни прислушивалась, ничего не поняла. Да и не могла, не зная чужого языка.

– Твоя речь, Лана, иногда похожа на шелест листвы, потревоженной ветром. А твои мысли, Влад-Мир, в настоящий момент также довольно путаные. Но ты ведь точно что-то такое странное подумал обо мне? Спрашивай.

– Ну… – Владимир сиял, как солнышко в зените, – я, по правде говоря, подумал вдруг о цвете твоих волос. Даже не представляю, какова твоя масть, а хотел бы увидеть тебя без твоей чалмы звездочёта, – сказал он.

– Что за странный словесный бред я слышу? – Инара не поняла его. – Я никогда не занималась подсчётом звёзд! Мой головной убор не называется тем, чем ты его обозвал. Чал – мы?

– Я родился на такой периферии, если отсюда, – продолжал смеяться Владимир, – а у нас там местные жаргонизмы в ходу. Мы же в столице не обучались.

– Я тоже и росла, и обучалась далеко от здешних мест, – сказала она. – Но таких слов у нас в ходу не было. Впрочем, континент велик. – Она встала, загородив ему дорогу, и сняла свой тюрбан. Тот размотался в длинный шарф, а на плечи Инары упала волна легчайших насыщенно тёмных, но отнюдь не чёрных, волос. Они даже вкусно запахли как горький шоколад из серебристой фольги – её тюрбана. Она стала похожа на алебастровую русалку, изумительно-нежную, выточенную щедрым на вымыслы сказочником, а затем оживлённую волшебником для целей, никому неизвестных. Она очень хорошо понимала свою неотразимость для всякого, а всё же глаза её так и остались глубинно-недобрыми, опасными для чрезмерно восхищённых ею мужчин. Владимир замер, а Ландыш, удивлённой его столь быстрым размоканием под жаркими лучами чужого светила, стало его жалко за такую вот искреннюю растерянность перед первой попавшейся птицей-павой. Она вспомнила о его некрасивой Марине, и удивление ушло.

– Но, если тебе, Влад-Мир, вдруг захочется заняться подсчётом звёзд, я составлю тебе пару, – сказала Инара Владимиру.

– И где ты предполагаешь этим заняться? – спросил он довольно нагло для такого-то простака.

– В горах. Где же ещё? – ответила она.

– В горах? – Владимир опять остановился, потрясённый уже её ответом.

– Ну да. Там же высоко. И до звёзд намного ближе. Ты был в горах?

Он молчал. Он не знал, что отвечать.

– А я там выросла, – сказала она. – В горах. В детстве я жила в хрустальной башне, расположенной на самой вершине горы. И звёзды именно что считала. Тут ты угадал.

– В какой башне? – не поняла её Ландыш. – В «башне узника»?

– Почему узника? Почему вы с Влад-Миром поочерёдно говорите какую-то чушь? В моей персональной башне, подаренной мне отцом. И я имею в виду не те горы, что расположены на нашем континенте, куда иногда и вылезают всякие рискованные авантюристы. Вроде нашего Сирта или моего брата. Я говорю о горах другого континента, что лежит в пределах океана. Ведь там горная страна обитаема. Но по счастью после смены прежнего и губительного режима оба континента объединены в одно государство. Надеюсь, что со временем мы изучим и те горы, где скрыты уже ваши башни. Там есть на что посмотреть и что изучить. – Она не просто так объясняла как бы неотёсанному провинциалу, чем отличаются горы на разных континентах. Она открыто говорила, что знает, кто они и что шифроваться необязательно. И если Владимир уже не повторно, а трижды был потрясён, то Ландыш нет. Ведь Инара была дочерью старика Тон-Ата, сестрою Руднэя.

– Когда-нибудь, Влад-Мир, я покажу тебе свою башню звездочёта. А ты покажешь мне свою. Да? – И она всё так же искоса и загадочно взглянула на Владимира, едва повернув к нему лицо, не замедляя ускорения, с каким почти бежала в сторону шоссе к своей машине, приноравливаясь к большим шагам Владимира. Что касается Ландыш, она привыкла ходить быстро.

– Нет у меня никакой башни звездочёта, – сказал Владимир.

– Зато у вас есть несколько таинственных куполов, под которыми вы и прячетесь в горах, – сказала она.

– А у меня есть своя башня, – сказала Ландыш. – Но мне даже не приходило в голову назвать её «башней звездочёта». Между тем, я обожаю смотреть на звёзды по ночам.

– С кем? – спросила Инара.

– Одна, – ответила Ландыш.

– Без Влад-Мира? – уточнила Инара.

– Ещё чего! – сказала Ландыш. – Я к себе никого не пускаю.

– И я никого не пускаю в свою башню, – сказала Инара, окончательно запыхавшись и еле дыша. – Влад-Мир будет первым.

– Я же не звездочёт, – отозвался Владимир. Он уже не смеялся. Его лицо выражало странную смесь растерянности, счастливого изумления и отчаяния тоже. Он впервые не понимал, что говорить и как себя вести. Он не верил своим глазам, настойчиво ищущим ответного взгляда девушки, каковую он предпочитал бы считать грёзой, чем кем-то, кто реально существует. Грёза восхищала, а реальность отпугивала. И он, так отчего-то