Тропою испытаний. Смерть меня подождет (СИ) - Федосеев Григорий Анисимович

Пока я вижу котловину, край зарослей, дремлющий в вышине Ямбуй, ничто не омрачает моего настроения. Мысль о том, что не следовало мне одному здесь оставаться, исчезла так же внезапно, как и возникла.

Многие ли знают, какие картины рисует воображение человека, когда он остается один на один с безмолвием тундры или захваченный ночным ураганом в тайге, среди бушующего леса? Сердца даже сильных подвержены смятению и страху, и не надо насмехаться над теми, кто не выдержит такого испытания…

Нет, я не раскаиваюсь, что остался здесь. Мне бы только в критическую минуту не дать взбунтоваться нервам, удержать спокойствие. Я верю, что именно сегодня мы встретимся с людоедом.

На болоте внезапно раздался жалобный и протяжный крик незнакомой мне птицы.

Стало еще тише, еще мрачнее в зарослях. Жуткая темнота обняла и голец, и стланики, и котловину. По совести говоря, тишина и молчание были просто страшными. Хотя бы ветерок прорвался и растревожил гнетущее молчание ночи!

Загря лежит с поднятой головою, беспрерывно прядает ушами, как говорят эвенки — собаки слышат даже вздохи комара. Поэтому для Загри никогда не бывает тишины в природе: окружающий мир всегда полон шорохов, звуков, но только немногие из них возбуждают в нем любопытство.

18. Ночной поединок

Растеклись по синеве тучи. От звезд чуточку посветлело. Обозначилась котловина, и даже просветы в зарослях. Свежая струя воздуха набегает на лицо. Это очень хорошо: ветерок уносит наш запах от котловины к подножью гольца, и появление медведя мы сможем заметить раньше, чем он обнаружит нас.

Невидимая птичка пикнула в чаще и смолкла, точно умерла. Загря, не шевелясь, посмотрел на меня, как бы пытаясь разгадать, какое впечатление произвел на меня этот первый ночной звук. Но вдруг кобель мгновенно вывернул уши влево, туда же скосил глаза, и редкая щетина на его нижней губе задрожала.

Затаив дыхание, слежу за ним. Кто-то рядом наступил на опавший ольховый лист, послышалось еле уловимое дыхание. Руки инстинктивно хватают карабин. Загря и теперь не повернул головы на звук, только сильно скошенные глаза неподвижно застыли на каком-то предмете.

По направлению взгляда собаки появился живой рыжий комочек. Бурундук! Зверек догадался, что обнаружен нами, поднимает крик. Я угрожаю пальцем Загре- лежать! Он как будто успокаивается, но с его морды не сходит напряженность.

А бурундук носится вокруг скрадка, то взберется на стланик, то на пень и писком своим явно выражает протест. Наверное, под нами находится вход в его нору и из-за нас он не может попасть в нее. А уже пора спать, дни — то у него в эту пору полны больших забот.

Загрю раздражает близость бурундука, и хорошо, что тот догадался вовремя исчезнуть, а то бы кобель не посмотрел на мои предупреждения.

Появились желтоглазые совы, настал и их час. Они беззвучно, как тени, носятся над котловиной, кружатся над холмиками, ненадолго исчезают в темноте. Оживает притихший на время мир. На добычу выходят ночные хищники. Они тоже неслышно бродят всюду по закрайкам болот, по перелескам, шныряют по кустарникам. Всю ночь тревожно спят и их жертвы.

В темноте возникают два светлячка. Они проплывают над котловиной, как блуждающие огоньки, и гаснут у ближнего холмика. Справа доносится писк. На болоте вдруг неистово закричал гусь, захлопал предсмертно крыльями и смолк.

Ночная жизнь леса, жизнь болот и перелетных птиц, хищников всегда захватывала меня. Что-нибудь да подсмотришь, откроешь для себя новое, но сейчас все это проходит где-то стороною, не задевая сознания и не отвлекая от напряженного ожидания.

Какая-то тень быстро прошмыгнула по котловине, и возникший шорох оборвался у трупа медведицы. Затем послышалось ворчание, что-то хрустнуло и стихло.

«Соболь», — мелькнуло в голове.

Загря всполошился было, вскочил и за это получил по носу щелчок. Но ему трудно сдерживать себя, если ветерок забивает нос острым соболиным запахом, который всегда будоражит его до бешенства.

Еще одна тень вынырнула из густой тьмы стлаников, застыла на миг пенечком и бросилась к противнику, затаившемуся у трупа медведицы. Писк, драка, возня взбудоражили уже устоявшийся покой ночи.

Клубок сцепившихся соболей, гремя камнями, катится вниз, все ближе к скрадку. Хищники уже в пяти метрах от нас. В яростной схватке они рвут друг друга, храпят, задыхаясь от злобы, и вдруг клубок разрывается, посрамленный зверек бросается наутек, ищет спасения в стланиках. Погоня затихает в зарослях кустарников. Драка соболей привлекла филина. Он кружится над холмиками лохматым силуэтом. Ухнул, будто стрельнул холостым зарядом, и исчез.

Сторожкая ночь сгустилась над котловиной. Только ветерок веет прохладой в лицо да табун бесформенных туч молча наплывает на небо.

Над ближним холмиком вспыхивают светлячки, они мигают на одном месте, как свечи у гроба. Потом внезапно гаснут.

Но что это? Холмик шевелится и как будто разваливается. Меня словно током пронизывает, окатывает холодным потом. Хватаю всполошившегося Загрю, подминаю под себя. В темноте замечаю, как с Елизара сползает телогрейка. Покойник в чем-то светлом поднимается на четвереньки, смотрит в нашу сторону живыми глазами. У меня леденеет кровь. А Елизар еще чуточку приподнялся. В ужасе протираю глаза… Нет, это не привидение и не галлюцинация. Покойник снова припадает к холмику, и под ним звонко треснула сухая веточка. Мои руки, как бы сами по себе, выбрасывают ствол карабина вперед, к небу, и немую темень ночи разрывает огненный взрыв…

В блеске мигающего света я увидел на теле Елизара рысь, узнал ее по светлой шубе, по куцему заду и по злому кошачьему взгляду. Она, словно отброшенная звуком, рванулась в кустарник и бесследно исчезла, растаяла в черных зарослях.

Выстрел снимает страх. Все остается на месте, лишь обманутое сердце еще тревожно стучит. С болью думаю, что ночь ведь только начинается. Что же будет со мной дальше?

Хорошо, что со мною мой верный друг! Хочу поймать его, прижать к себе и не отпускать, но он неожиданно вскакивает и, сгорбив упругую спину, настораживается. Повернув голову к восточному склону гольца, нюхает воздух, вдыхая его короткими глотками, и нервно переставляет передние ноги — верный признак присутствия зверя.

Я приподнимаюсь. Темень захватывает котловину. Загривок у Загри щетинится, острые когти глубоко вонзаются в землю, и, чуточку осадив назад, он уже готовится к прыжку.

Я даю ему в бок пинка, но собака не обращает на меня внимания. Где-то там, на склоне гольца, откуда слабый ветерок набрасывает подозрительный запах, ходит зверь, но какой?

Вдруг четко доносится грохот камней под чьими — то торопливыми шагами.

Стук камней обрывается у нижней границы россыпи. Снова тихо-тихо. Медведь, кажется, догадывается, что возле его добычи кто-то есть, неслышно крадется по просветам зарослей.

У меня словно лопнуло сердце, и горячая кровь хлынула по всему телу.

Опять загремели камни, и уже совсем близко.

Загря не выдерживает, вырывается из скрадка, тащит за собой и меня.

Теперь наша встреча неизбежна. Но проклятая темень, ничего не вижу!

Уже у самого края зарослей стукнул отброшенный в прыжке камень, еще и еще… Ближе хрустнула веточка… И опять все оборвалось. Нет, не грохотом камней страшна эта ночь, не гневом зверя, не темнотою, а молчанием, затаившейся тишиной.

Зверь сползает в ложок вместе с шорохом потревоженной им россыпи.

В углу котловины, куда направлена морда кобеля, возникает большое тусклое пятно. Это он! Прикладываю к плечу карабин и холодею — не вижу ни мушки, ни ствола, между нами сомкнулась тьма… Но вот пятно вдруг оживает, становится заметным, увеличивается, наплывает на нас…

Дорога каждая секунда. Окаянные тучи окончательно заслонили свет. Загря отрывает ремешок, вырывается вперед. Я шагнул было за ним и остановился в беспросветной тьме. Отчаянный лай собаки взбудоражил тишину. Зверь бросается на Загрю, но у него не хватает ловкости поймать его. Я не стреляю — не вижу цели. Поражаюсь своему спокойствию, точно окаменел в эту решающую минуту.