Ночные крылья - Роберт Силверберг

5

А тем временем Принц Роума, как оказалось, оскорблял своим распутством гостеприимство одного из тех, кто дал ему пристанище, – Летописца Элегро. Мне следовало бы давно догадаться о том, что происходит, ибо я лучше, чем кто-либо в Перрише, знал, что представляет собой Принц.

Но я был слишком занят в архивах, изучая прошлое. В то время как я исследовал в деталях жизнь во Втором Цикле, Принц Энрик прелюбодействовал с Олмейн.

Как и в большинстве подобных случаев, здесь, по-моему, не оказывалось сильного сопротивления. Олмейн была женщиной чувствительной. Она относилась к мужу с приязнью, но несколько покровительственно. Она не скрывала, что считает Элегро слабым человеком, несмотря на его высокомерную манеру общения с другими людьми, и что он, по ее мнению, достоин презрения: таков был их брак. Ясно было, что она сильнее и что он не может удовлетворить ее желания.

Мне с самого начала казалось подозрительным решение Олмейн стать нашим попечителем при поступлении в гильдию. Конечно же, она сделала это не из любви к старому потрепанному Наблюдателю, а из желания узнать побольше о его странном слепом спутнике. Ее, очевидно, с самого начала потянуло к Принцу Энрику, а его не нужно было сильно понуждать, чтобы принять этот подарок.

Я жил своей жизнью, Элегро – своей, а Олмейн с Принцем Энриком жили по-своему. Лето уступило место осени, а затем пришла зима. Страстно и нетерпеливо я копался в записях. Никогда прежде ничего меня не захватывало. Даже без посещения Ерслема, я чувствовал себя обновленным.

Принца я видел редко, и наши встречи обычно проходили в молчании: я не вправе был задавать ему вопросы об его поступках, а у него не было желания делиться своими тайнами со мной.

Время от времени я вспоминал свою прежнюю жизнь, свои путешествия, Эвлюэллу, которая как я предполагал, если не погибла, то стала теперь супругой одного из завоевателей. Интересно, как теперь надо было величать этого фальшивого Измененного Гормона, когда он сбросил свой маскарад и вновь принял облик обитателя планеты Х362? Земно-король Девятый?

Океаногосподин Пятый? Владочеловек Третий? Кем бы он сейчас ни был, он должно быть удовлетворен, думал я, абсолютным успехом покорения Земли.

Лишь к концу зимы я узнал о любовной интриге между Олмейн и Принцем.

Сначала я услышал, как вполголоса сплетничали ученики, затем заметил двусмысленные улыбки Летописцев, когда Элегро и Олмейн были рядом, и в конце концов я увидел, как относятся друг к другу Принц и Олмейн. Все стало очевидным. Эти взаимные касания, эти хитроумные фразы-коды – что еще они могли означать?

Летописцы придают большое значение клятве супружеской верности. Так же как и у Летателей, пары у них сходятся на всю жизнь, и никто не изменяет супругу, как это делала Олмейн. Какую месть может придумать Элегро, когда со временем он узнает правду?

Случилось так, что ситуация в конце концов вылилась в конфликт. Это случилось как-то поздним вечером вначале весны. Я тяжко трудился весь день в самых глубоких закоулках цистерн с памятью, извлекая информацию, которую никто не видел с момента ее записи, а вечером захотел подышать свежим воздухом и, выйдя с гудящей от увиденного головой, побрел по ночному Перришу. Я шел вдоль Сены, ко мне подошел подручный Сомнамбул и предложил путешествие в мир сновидений. Потом я набрел на одинокого Пилигрима, молившегося у храма. Я наблюдал за парой Воздухоплавателей в небе, и слезы выступили у меня на глазах при воспоминании об Эвлюэлле. Меня остановил какой-то межзвездный турист в дыхательной маске и в тунике с драгоценностями, он приблизил свое лицо ко мне и вдул галлюцинации в мои ноздри. Наконец я вернулся к Залу Летописцев и пошел в апартаменты своих попечителей, чтобы пожелать им спокойной ночи.

Олмейн и Элегро, а также Принц Энрик находились там. Олмейн приветствовала меня быстрым жестом и перестала обращать на меня внимание, так же, как и остальные. Элегро, сжавшись, мерил шагами пол, топая так, что тонкие живые лепестки ковра нервозно открывались и закрывались.

– Какой-то Пилигрим! – выкрикивал Элегро. – Ну, хотя бы купец – не было бы так унизительно. Но Пилигрим! Это чудовищно!

Принц Энрик стоял со сложенными руками, недвижимый. Под маской невозможно было разобрать его выражение, но он казался абсолютно спокойным.

Элегро обратился к нему:

– Ты отрицаешь, что нарушил святыню моего союза?

– Я ничего не отрицаю и ничего не утверждаю.

– А ты? – Элегро развернулся к своей супруге. – Скажи правду, Олмейн.

Хоть раз в жизни скажи правду. Что это за истории, которые рассказывают о тебе и об этом Пилигриме?

– Не слышала я никаких историй, – мягко возразила Олмейн.

– Что он делит ложе с тобой! Что вы вместе принимаете снадобья! Что вы вместе достигаете экстаза!

Широкое лицо Олмейн не дрогнуло. Мне она показалась еще более красивой, чем обычно.

В гневном возбуждении Элегро теребил свою шаль. Его бородатое лицо потемнело от ярости. Он сунул руку под тунику и достал крошечную глянцевую видеокапсулу, которую протянул на ладони к виновным.

– Зачем понапрасну сотрясаешь воздух. За вами следили. Неужели вы думали, что здесь, именно здесь можно спрятаться? Ты, Летописец Олмейн, как могла ты так думать?

Олмейн оглядела капсулу с расстояния, словно это была бомба, и с отвращением сказала:

– Как это похоже на тебя, Элегро – шпионить, тебе доставляло большое удовольствие видеть как мы наслаждаемся?

– Животное, – выкрикнул он.

Положив капсулу в карман, он приблизился к неподвижному Принцу. Лицо Элегро было искажено гневом. Стоя на расстоянии вытянутой руки от Принца, он заявил ледяным тоном:

– Ты понесешь ответственность сполна за это святотатство. С тебя сдерут одежду Пилигрима и тебя постигнет участь, уготованная для чудовищ.

Душу твою примет Воля!

Принц Энрик ответил:

– Попридержи свой язык!

– Придержать свой язык? Как ты смеешь со мной так разговаривать?

Пилигрим, который не может сдержать похоть по отношению к жене своего хозяина, который дважды нарушает святость – лжет и прелюбодействует! – Элегро весь кипел от гнева, от его холодности не осталось и следа.

Теперь его бешенство оно свидетельствовало о внутренней слабости и отсутствии самоконтроля. Мы трое стояли окаменев, оглушенные этим ливнем слов. Оцепенение прошло лишь когда вне себя от негодования, Элегро схватил Принца за плечи и принялся яростно трясти его.

– Ничтожество, – заорал Энрик, – ты еще смеешь касаться меня!

Двумя ударами в грудь он отбросил Летописца, тот покатился по комнате и ударился о подвешенную спальную колыбель, несколько фляжек с искрящимися напитками при этом упали и разлились, а ковер из живой материи издал жалобный протест. Задыхающийся, оглушенный Элегро прижал руку к груди и взглянул на нас, ища поддержки.