Новый центр - Йохен Шимманг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У нас у всех, надеюсь, без претензий на элитарность, есть такое чувство, будто мы какие-то особенные, точнее: что мы живем в особых условиях. Эти особые условия характеризуются прежде всего тем, что мы на этой своей территории — чрезвычайно значимой с исторической точки зрения, и к этой интересной теме мы вернемся позже, — итак, что мы живем здесь в едином сообществе, в котором одновременно каждый индивидуум может сохранять свой индивидуальный ритм безо всякого принуждения. Для подобной связи людей я нашел в одной старой книге термин „идиоритмия“, который я с удовольствием позаимствовал, от „idios“ — „собственный“ и „rhythmos“ — „мера“. Под этим понятием можно, пожалуй, объединить все подходы, представляющие собой попытку объединить или примирить коллективную и индивидуальную жизнь, субъект и группу. Насколько плодотворен такой подход, можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что, насколько я вижу, в этот вечер моему приглашению последовали все без исключения. Включая животных — добро пожаловать».
Сдержанный смех
«Времена после так называемого крушения режима зачастую подготавливают новую почву для растений, которые до той поры произрастали в укромных местах или считались погибшими. Это касается только строго определенной среды — такой, как наша, — и только определенного времени, пока все вновь не нормализуется, но эти времена и эту почву необходимо использовать».
Небольшой шум в зале
«Каждый из нас хотя бы раз, принимая посетителя, будь то деловая или частная встреча, ощущал едва уловимый оттенок зависти или, наоборот, раздражения. Да, несомненно, им кажется, что у нас тут что-то неладно. Некоторые из вас, наверное, знают, что слова „ладно“, „ладный“ изначально были связаны с „ладом“, согласием и миром в доме, и имеют отношение к домашнему укладу, к сообществу людей внутри дома. Между собой мы все здесь, я надеюсь, на редкость в ладу. И нам нет нужды это ежедневно друг другу доказывать. Нам не нужно выходить утром на коллективную линейку, а вечером на общую молитву. Мы давно оставили в прошлом те формы сообщества, которые свойственны армии или партии, монастырю или интернату, а некоторые из нас, надо надеяться, никогда их на себе не испытывали. И несмотря на это, у всех нас, мне кажется, есть такое чувство, что мы в определенном, трудно передаваемом смысле живем вместе и что эта наша совместная жизнь значит больше, чем случайная пространственная близость соседей».
Одобрительные голоса
«А описать это трудно вот почему: в понятии идиоритмии, предполагающей индивидуальный ритм многих, заложена неустойчивость, зыбкость совместной жизни, многообразие форм, которые она принимает. Колебаться могут число людей и степень их близости; у нас, как известно, до сих пор значительный приток новеньких, потому что перестройка территории, к счастью, не завершена. Кроме того, условия жизни у нас различны и неоднородны; я, например, должен извиниться за свое богатство, которое пытаюсь искупить работой садовника».
Гомерический хохот
«Само собой разумеется, что из этого различия в условиях жизни легко могут вырасти разные властные амбиции. Если мы хотим как можно дольше сохранять это ощущение прекрасного полета, который сейчас озаряет нашу жизнь, то придется бдительно следить за тем, чтобы такие поползновения не реализовались. Я совершенно не представляю, как это организовать».
Легкое беспокойство
«…не супружеские пары и не коллектив, не имеется в виду ни обобществление, ни обособление. Мы все — лишь следствие определенных агрегатных состояний. Такое собрание, как это, на котором встретились все мы без исключения, даже те, кто обычно предпочитает оставаться в сторонке, нельзя было предвидеть заранее, и, наверное, оно останется единственным в своем роде. Мне уже почти неловко, что я заманил своим приглашением так много людей».
Сдержанное выражение протеста
«…различные предпосылки. Некоторые из нас, причем далеко не все, имеют опыт сопротивления. Себя я к таким людям не отношу, годы хунты я… ну, наверное, можно сказать, проспал».
Неразборчивые реплики
«Другие пришли к нам просто потому, что нашли здесь работу или помещение для своих фирм; кто-то — из любопытства или заскучав на прежнем месте; кто-то — соблазнившись дешевым жильем или по приглашению знакомых. Нас не объединяет нечто общее, что можно было бы назвать общим духовным складом. Некоторые очень много работают, возможно — слишком много, что не очень полезно для здоровья, другие — замаскированные лентяи».
Смех. Одиночный возглас: «В любом случае это полезнее для здоровья»
«Наши связи с внешним миром тоже различны. Кто-то по профессиональным или личным причинам покидает территорию регулярно, другие — крайне редко; сам я уже четыре года там, снаружи, не бывал».
Громкое выражение удивления
«При этом слово „снаружи“ мы все понимаем одинаково; у нас существует какой-то негласный и неопровержимый консенсус относительно того, что, с одной стороны, существует эта территория, а с другой — мир снаружи. Граница внешне незаметна и не обозначена, и тем не менее каждый может точно сказать, где наша территория начинается и где заканчивается».
Одобрение
«Связано это, конечно, с историческим прошлым нашей территории. Границы бывшего правительственного квартала, этого запретного города, были обозначены очень четко. Да, маркировка после боев весной 2025 года исчезла, стены, заборы, электронные пропускники были ликвидированы. Да, сама территория столь быстро и столь основательно меняет свой облик по сравнению с прежним, что госпоже Велькамп приходится в поисках следов прежней архитектуры прочесывать местность с планами застройки в руках. (Смех.) Но каждый из нас носит прежние границы в себе, каждый из нас и каждый, кто живет снаружи. Вот почему есть „внутри“ и есть „снаружи“, вот почему мы четко определяем нашу территорию».
Одобрение
«Но мы не знаем, как долго эта территория будет оставаться нашей. (Беспокойство.) Я не имею в виду правовые проблемы, которые еще не нашли своего решения. Но достаточно очевидно, что пространство, которое мы отвоевали для себя — если воспользоваться этим военным термином, — не может бесконечно оставаться анклавом. Мы должны ясно осознавать, что по-прежнему невольно эксплуатируем ореол запретного города; а он надолго не сохранится и уже сейчас ущербен. Его ниспровергают экономическая деятельность, интенсивный обмен, любопытство туристов, журналистов, культурологов и историков. Разумеется, я исключаю из этого списка госпожу Велькамп, потому что она не приходит оттуда, снаружи, и поселилась здесь одной из первых. Но интерес к нам будет нарастать, и к нашим прежним агрегатным состояниям добавится еще одно, новое. Мне бы хотелось, чтобы мы, с одной стороны, защищали нашу территорию, и, с другой стороны, не хотелось бы, чтобы мы вставали в стойку и ощетинивались, если до этого дойдет. Я надеюсь, никто не хочет, чтобы у нас было что-то вроде gated community»[61].
Очень сильный шум
«…сожалею, что затронул болезненную, но необходимую тему бренности, в которой тем не менее есть нечто утешительное. Наши формы существования, в том числе здесь, преходящи; смею напомнить то печальное обстоятельство, что окончательный покой ждет нас, только когда мы умрем».
Отчетливый выкрик на общем фоне: «В нирване!» Смех, шиканье.
«Пожалуй, и в нирване, если угодно. Так или иначе, я завершаю свое выступление. Тут рядом — вино и кое-какая еда, угощайтесь, а чтобы предупредить возможные комментарии, сразу предупреждаю: это не тайная вечеря. Просто — еда и питье».
Общий гомерический хохот, вздохи облегчения.
16
Кое-кто припоминает, какой теплой была первая половина января 2030 года — влажная, серая, мглистая погода. Ежедневно температура доходила до шестнадцати градусов, а вечером и ночью не опускалась ниже нуля. В один из таких вечеров в «Метрополисе» шел американский фильм 1971 года. Это был предмет особой гордости Гернота, он добыл копию в заброшенных хранилищах давно закрытой фирмы проката в Мюнхене. Перед премьерным показом он сделал небольшой вводный доклад, в котором обратил внимание зрителей на то, что тема фильма, среди прочего, — кино как таковое и его вымирание. Безусловно, мы и сами это сразу заметили, когда стали смотреть сильно поврежденную черно-белую ленту. Фильм назывался «Последний киносеанс»[62] и показывал тоскливую жизнь и подростковые проблемы героев в захудалом техасском провинциальном городке году эдак в 1951-м. Девчонка мечтает потерять невинность, двое мальчишек крутятся вокруг нее, а хозяин кинотеатра, Сэм по прозвищу Лев, умирает. Если кто намеревается смыться отсюда, его возвращают назад: из этой дыры не вырвешься, разве что в Корею, где идет война. Фильм был бесконечно далек от нашей действительности, и тем не менее или как раз именно поэтому большинство из нас он очаровал и захватил, и когда включили свет, многие сидели с просветленными или озадаченными лицами.
