Кот и крысы - Далия Трускиновская

– Ваш секретарь, насколько мне известно, еще не найден.

– В толк не возьму, что с ним стряслось. Вроде и не похищали, а сам добровольно сел в какую-то карету, да и не там, где мы его оставили, а на Каменном мосту. Ни черта не понять!

– Коли угодно, я принес показания писаря, - Шварц показал на консоль, где лежал большой самодельный конверт. - И осмелюсь дать совет - не прогонять его немедля, а дать еще послужить. Но держать под строжайшим надзором. Возможно, к нему еще кто-либо обратится с просьбой подправить показания или поведать, о чем промеж собой толкуют господа полицейские.

– Тучков, читай, - привычно сказал Архаров, и Левушка начал было, но тут послышался шум за дверью.

– Да там целая война! - воскликнул Левушка и распахнул дверь кабинета. За дверью взвыли. Она отворялась наружу и кого-то крепко благословила по лбу.

Через миг выяснилось - кого. Кирилу Вельяминова.

– Господил Архаров! - воскликнул недоросль, держась за голову, и ввалился в кабинет, за ним - непрошенный Никодимка. - Коли я под арестом, то за что?! Я хочу выйти по своей надобности, меня не пускают!

– Кто не пускает?

– Ваш человек! Сперва он держал меня взаперти, теперь хватает за руки!

– Ты, Никодимка, что ли? - спросил Архаров, меж тем Шварц преспокойно вышел навстречу гостю, до поры ни слова не говоря.

– Я, ваши милости Николаи Петровичи!

– Молодец, хвалю.

– За что похвала?! За то, что хватал дворянина своими грязными лапищами? - возмутился Вельяминов. - За такое в хороших домах порют на конюшне!

– Гляди ты, совсем ожил, - заметил Архаров. - Уже и не рыдает, а на конюшню шлет. Маньифик!

Слову научил Клаварош - так он отзывался обо всем некстати чудесном.

– Разрешите, сударь, представиться, - сказал Вельяминову Шварц. - Шварц Карл Иванович, служащий Московской полиции, к вашим услугам.

Архаров давно уже заметил склонность Шварца к своеобразной черной иронии. Немец, видать, неоднократно, выбрав нужную минуту, представлялся таким деликатным образом, и при этом за ним тут же возникали огромные, мрачные, плечистые тени его знаменитых кнутобойцев.

Вельяминов попятился.

– Стань в дверях, Никодимка, - попросил Архаров. - Не то по всему дому будем этого петиметра ловить. Тебя, сударь, ни по какой надобности отпускать нельзя.

– Дайте мне карету, я съезжу и вернуть!

– Посмотри за окошко, сударь, - посоветовал Архаров, потому что часов на кабинетной консоли еще не завел. - Ночь на дворе.

– Так вот потому, что ночь и меня никто не увидит…

– Карл Иванович, объясни ты, - распорядился Архаров. - Меня, вишь, не слушает. Растолкуй ему - не то беда, что его кто-то узнает, а то, что он сам кого-то узнать может. Он единственный из нас всех видел в лицо и способен опознать того мазурика, что заманил его в тайный игорный притон, а также прочих мазуриков - тех, что его там обыграли. И именно поэтому ему грозит опасность. Шулера, составляющие эту шайку, уже проведали, что господин Вельяминов спрятан в доме московского полицмейстера, и что его там держат неспроста. И даже предполагают, что он в этот дом явился с повинной. И что оказывает нашим сыщикам посильную помощь. Подозрительные личности уже вьются вокруг этого дома и сегодня были замечены…

Вельяминов выругался по-французски - помянул дьявола.

– Тучков, отведи его в его комнату, присмотри, чтобы заперли хорошенько, - попросил Архаров. - А ты, сударь, изволь материться по-русски, переводить тебя некому.

– Никодимка отведет, - рассеянно отвечал Левушка, в руке у которого так и остались листы с показаниями злосчастного и безымянного писаря. - Не мешай, Николаша…

И вернулся к чтению.

– Коли вздумаешь, сударь, сбежать, то Никодимка тебя не то что за руки - за шиворот схватит и в комнату доставит, - пообещал Архаров.

– Ссориться с полицией не советую, - тихо добавил Шварц. - И кстати, сударь, запомните. В тысяча семьсот шестьдесят первом году от Рождества Христова государыня Елизавета изволила подписать указ о запрете на азартные игры и о дозволении игр так называемых коммерческих. Его еще никто не отменял. В соответствии с тем указом, запоминайте, сударь, играть в знатных дворянских домах дозволяется только на самые малые суммы, для препровождения времени. У ослушников, взятых по донесению, вся сумма в игре и закладе изымается и делится на четыре. Четверть идет на госпитали, четверть - доносителям, и две четверти - на содержание полиции.

– Вот это было бы кстати, - заметил Архаров. - Там на кону сто тридцать две тысячи вдруг оказалось. Мне бы… Тучков, сосчитай!

– Шестьдесят шесть тысяч, - тут же сказал готовый к вопросу Шварц.

– Шестьдесят шесть тысяч, а, господин Вельяминов? Это ж всю Москву фонарями утыкать!

Ответа не было.

– Заучите этот указ, как «Отче наш», - ласково посоветовал Шварц, и Архаров испугался - ну как достанет из глубокого кармана пряник и начнет обучение недоросля немедленно?

Но, в полном молчании, Вельяминов, пятясь и не сводя с немца испуганных глаз, вышел из кабинета.

Дверь захлопнулась.

– Как сие ни прискорбно, однако я должен быть, и должен быть всегда, - с определенным удовлетворением заметил Шварц. - И, следственно, должен дожить до того дня, когда каждый житель Российской империи будет знать и понимать ее законы.

– Не доживешь, черная душа, и никто не доживет, - сказал Архаров. - Недоросля, стало быть, - под замок. До того времени, как он нам потребуется.

– У меня есть подходящее помещение, - предложил Шварц. - Даже окна не имеет, но там сухо и стоит удобный топчан. Господин Воробьев может подтвердить.

Архаров задумался. Отсутствие окна - это бы неплохо, потому что недоросль, коли ему приспичит, может сдуру выставиться в окошко и орать благим матом на всю Пречистенку, привлекая ненужное внимание. Архарову сие ни к чему. Но рано или поздно его придется выпускать. Пожелает ли он помогать в розыске после длительного сидения в подвалах Лубянки?

– Николаша, вот оно!… - вдруг закричал Левушка. - Я же говорил, говорил же я!

И подскочил, тыча пальцем в показания.

– Ты прочитай, Тучков.

– Черт с тобой! Вот! «И еще спрашивал вышепоименованный Куравлев, не проходит ли по канцелярским бумагам покража броши жемчужной, видом как букет лилий, двух с половиной вершков в высоту, и я ему сказал, что не слыхано…»

– Варвара Пухова!

– Варвара Пухова! Все одно с одним увязалось! И доктор этот бедный!… Я же говорил - с этим побегом дело нечисто! Доктор что-то проведал про этих мазуриков! И они боялись, что нам расскажет! Я же говорил!

На самом деле Левушка полагал, что один из четырех женихов, а то и некто пятый, увез девушку в Санкт-Петербург, но сейчас честно не помнил собственных слов.

– Хорошо, говорил, только сделай милость, помолчи немного, - сказал Архаров. - Карл Иванович, ты знал, чем именно эти дела связаны между собой? Ведь знал - иначе не принес бы показания, да еще чуть ли не ночью.

– Я тщательно делаю то, к чему меня обязывает служба, - сказал Шварц. - И писарь был допрошен с применением всех разумных способов вызнавания правды. Если вы, сударь, заметили, он еще много чего наговорил. Я полагал, что в этом потоке правды может обнаружиться нечто, полезное для вас, и, как видите, не ошибся.

– Да уж, поток правды… Табакерка с солитером там не всплывала?

Левушка опять углубился в чтение.

– Противник у нас - врагу не пожелаешь. Хорошо, господин де Сартин предупредил. Ну что же - переходим на военное положение. Никодимка!

Камердинер возник, хотя не сразу.

– Ты сейчас возьмешь мою карету, съездишь за архаровцами, привезешь сюда. Здесь пока поживут, места хватит всем. Мне нужны Федор, Тимофей, Костемаров, Ивановы, Клаварош… Ну, ты понимаешь. Все наши.

Он имел в виду - те самые первые архаровцы, которых он нечаянно привел в полицию осенью семьдесят первого. И знал же, что прочие полицейские честны, верны, деятельны, а выбрал этих - самых что ни на есть своих. Вот разве что Ивановы в мортусах не состояли. Но Ивановых привел Тимофей. Стало быть - отнюдь не ангелы… Вот их-то и надо…

Да и странно было бы вообразить ангелов, которые собираются выследить и взять с поличным шайку заезжих карточных шулеров.

Архаров даже не пытался.

– Ты, черная душа, тоже оставайся, - сказал он Шварцу. - Комнату во флигеле дам.

– Нет, Николай Петрович. Мне ничто не угрожает.

Он настолько был уверен, что никто не посмеет к нему и пальцем прикоснуться, что Архаров даже не нашелся, что возразить. Тем не менее Никодимке было велено довезти Шварца до Никольской, где он квартировал, единственно по причине плохой погоды и ради скорости.

Они отбыли, а Архаров сел боком на подоконник и крепко задумался.

* * *

Дунька, несмотря на головокружительную карьеру, все еще в глубине души считала себя девкой из Зарядья, которую Марфа по внезапному вдохновению решила определить в театральный мир.

А в театральном мире царила презабавная катавасия, которой Дунька по своей безграмотности и малой любви к изящным искусствам оценить попросту не могла. Началась она за год до чумного бунта - насмерть сцепились московский главнокомандующий граф Салтыков, столь бесславно завершивший свою карьеру бегством из зачумленного города, и драматург Александр Петрович Сумароков, тоже своего рода беглец - из Санкт-Петербурга в Москву.