Новый русский попугай - Наталья Александрова

Население острова росло, хозяйство развивалось. Маврикий поставлял в Англию сахарный тростник, кофе и рис. Корабли постоянно посещали главный порт острова, город Порт-Луи. Разумеется, у острова было оживленное почтовое сообщение с метрополией и со всем остальным миром.

И вот в 1846 году губернатор острова решил по поводу дня рождения королевы Виктории выпустить памятные почтовые марки. Тем самым он хотел убить сразу двух зайцев — почтить обожаемую королеву и обеспечить свое почтовое ведомство знаками почтовой оплаты, в которых ощущался недостаток.

На всем острове нашелся единственный человек, который мог выполнить такую работу — ювелир и гравер Йозеф Бернард. Именно ему и поручил почтмейстер Браунриг изготовить клише для двух марок — достоинством в один пенс для внутренней корреспонденции и в два пенса для заграничных писем.

Ювелир оказался человеком рассеянным и неторопливым. Он почти год гравировал портрет королевы для заказанных марок. Ведь портрет королевы — работа серьезная и ответственная, спешка в таком деле недопустима. Когда наконец эта важная работа подошла к концу и оставалось выгравировать только номинал и обычный текст, он то ли от рассеянности, то ли спьяну вместо традиционной надписи «Post paid», что значит «почтовый сбор оплачен», вывел надпись «Post office», то есть «почтовая контора». Возможно, его сбила с толку вывеска почтовой конторы, которую он постоянно видел из своего окна.

Так или иначе, но рассеянность ювелира обеспечила ему почетное место в истории филателии.

Закончив изготовление клише, рассеянный ювелир отпечатал с него семьсот марок на бумаге двух цветов — голубоватой и светло-оранжевой — и отнес свое изделие заказчику.

Почтмейстер, увидев марки со странной надпечаткой, пришел в ужас. Но делать было нечего — марки были срочно нужны для функционирования островной почты. Тогда он распорядился допечатать еще триста марок для круглого счета, и тысяча марок с ошибкой отправилась в путешествие по всему миру.

Конечно, большая часть этих марок была вскоре безвозвратно утеряна, сгорела в печах и каминах адресатов или отправилась на свалку, и когда в Англии, а затем и во всем цивилизованном мире возникла мода на коллекционирование почтовых редкостей, в особенности же — марок с различными ошибками и опечатками, изделия рассеянного гравера Йозефа Бернарда оказались одними из самых редких, а потому и самых ценных марок в мире.

Среди филателистов они получили название соответственно «Голубой Маврикий» и «Розовый Маврикий» (розовыми называют те марки, которые в действительности отпечатаны на блекло-оранжевой бумаге).

Всего к началу двадцатого века сохранилось двадцать пять марок: тринадцать голубых и двенадцать розовых.

Еще в начале шестидесятых годов комплект из двух хорошо сохранившихся марок — голубой и розовой — был продан на аукционе за семьдесят тысяч долларов, уже в восьмидесятые годы за такой же комплект заплатили четверть миллиона, к нашему времени цена этих марок выросла еще в несколько раз.

Вот такая история… — закончил Станислав свой исторический экскурс.

— Вы мне прочитали очень интересную лекцию. Такие лекции по воскресеньям в клубах для пенсионеров можно читать, — проговорил Маркиз, когда филателист замолчал, — огромный успех обеспечен. Но я вас не про историю этих марок спрашивал. Я вас спрашивал про то, какое отношение имеете к «Розовому Маврикию» вы сами и этот мануальный терапевт с криминальными наклонностями. И не надо мне голову морочить! Если бы не я, лежать бы вам сейчас со сломанной шеей…

— Ну ладно, — Станислав вздохнул, — дело в том, что один «Розовый Маврикий» есть в нашем городе. У очень достойного человека… не чета этим наглецам из филателистического клуба! Настоящий знаток и большая знаменитость!

— Кто такой? — осведомился Маркиз.

— Вячеслав Леонардович Томашевский.

— Что, тот самый? Знаменитый дирижер?

— Именно. — Филателист кивнул. — Причем у него не простой «Маврикий», а единственный в своем роде: у него изначально не хватает двух зубчиков по верхнему краю. То есть это не повреждение марки в процессе хранения, а брак изготовления. А такие марки ценятся еще выше. Так что этот «Маврикий» — самый дорогой в мире. Он так и называется — «Розовый Маврикий Томашевского». И я эту марку один раз держал вот в этих самых руках!

Станислав замолчал, чтобы Маркиз смог по достоинству оценить его слова, и окинул собеседника горделивым взглядом.

— И вот два дня назад пришла ко мне одна дамочка и попросила оценить марку. Заплатила мне за консультацию, между прочим, хорошие деньги. И выложила на стол…

— «Маврикия Томашевского»? — выпалил Маркиз.

— Именно так я сначала и подумал! — усмехнулся филателист. — Вроде та самая марка. Рисунок, надпечатка, двух зубцов не хватает… У меня прямо руки затряслись. Думаю, второй раз в жизни такую редкость вижу! Однако я никогда с заключением не тороплюсь. Взял пинцет, увеличительное стекло, пригляделся к марке и понял, что это подделка. Фальшак.

— Что же вас навело на эту мысль?

— Во-первых — бумага. Она, конечно, старая, не меньше полутора веков, но чуть-чуть толще, чем должна быть. Обычному человеку разницу ни за что не заметить, но я же филателист, коллекционер! У меня пальцы точнее любого прибора! И кроме того — цвет. — Станислав сделал паузу, чтобы заинтриговать собеседника, и продолжил: — С лицевой стороны цвет такой, каким и должен быть у настоящего «Розового Маврикия», — бледно-оранжевый. Но с изнанки он немного другого оттенка. Можно сказать, действительно розовый. Ну, тут я, понятное дело, немного успокоился…

— Успокоились? — удивленно переспросил Маркиз.

— А ты как думаешь? Я ведь, когда эту марку увидел, что подумал? Что ее у Вячеслава Леонардовича украли… и это в лучшем случае. Ведь за такую баснословную ценность они его запросто и угробить могли!..

— Они? — перебил собеседника Леня.

— Ну да… дамочка и этот… чебурашка ушастый! — Станислав покосился на подпол. — Они ведь с ним подельники…

— Да что вы говорите! — Маркиз изобразил удивление. — И что, вы ее порадовали своим заключением?

— Сначала спросил, откуда у нее эта марка. Ну она мне на это сказала, что меня сие совершенно не касается. А тогда уже я ей сообщил, что у нее фальшивка. Она сначала верить не хотела… но у меня все-таки имеется в этих делах кое-какой опыт и авторитет. Если я сказал — фальшивка, значит, так и есть.

— И что она — здорово расстроилась? — поинтересовался Маркиз.

— Не то слово! Буквально в лице переменилась! Бледная стала, как привидение!

— А эта ваша знакомая… она блондинка, глаза голубые, с виду такая скромная тихоня?

— Так ты ее знаешь? — удивился Станислав. — Что же тогда сразу не сказал?

— Ладненько… — Леня поднялся с места, — пойду я, пожалуй. С этим что будешь делать? Милицию вызывать?

— Вот еще! — Стас пожал плечами. — Он мужик здоровый, очухается, поднатужится и шкафчик отодвинет. А мне, видно, придется манатки собирать да отваливать отсюда срочно. Хотя бы на время.

— Правильное решение! — одобрил Леня. — Телефончик для связи оставь на всякий пожарный…

Стас посмотрел ему в глаза и не посмел отказать.

Позвонил Ухо и сообщил, что объявился Комар, слезно благодарил за машину и умолял сделать поскорее, потому что у него якобы есть на нее уже покупатель.

— Спросил я у него, кто такие те ребята, что битый автобус ему отдали, так он даже с лица сбледнул, до того их боится, — посмеиваясь, сообщил Ухо. — Говорит, что главный у них некий Шершень, я про него слышал раньше, но ничего обнадеживающего. Надо бы от него подальше держаться, скверный тип, слову своему не хозяин — скажет одно и тут же все по-другому повернет. Оттого Комар и торопится с машиной, боится, как бы эти не передумали…

— Что, Шершень этот, — авторитетный, при деньгах? — спросил Маркиз, держа в голове мысль о дорогущей марке.

— В принципе да, — осторожно ответил Ухо, — то есть Комару-то и тыща баксов большие деньги. Шершень, конечно, птица более высокого полета, однако, понятно, не олигарх. Сейчас жутко злой, его ребята тоже землю носом роют, какого-то старого козла ищут. А когда найдут, мало ему не покажется.

— Кого ищут? — насторожился Леня. — Старика, говоришь?

— У них во время той аварии старикан сбежал. Кто такой — Комар не знает…

«Зато я, кажется, знаю, — подумал Маркиз, — ай да старичок Прохор Петрович! Силен, сумел от профессионалов сбежать. Впрочем, какие же они профессионалы, если позволили себя усыпить, как белых лабораторных мышей!»

— Слыхала? — спросил он попугаиху Марусю, высунувшую любопытный клюв из клетки. — Вот бы с твоим хозяином побеседовать, много интересного узнали бы! С виду такой приличный старичок — опера там, Верди-Пуччини, а сам…