Робкое дыхание - Лесли Мэримонт

– Не тревожьтесь так, Алис. Я хорошо понимаю, что Георгос совсем не такой, как Леонидас, но это не значит, что он плохой человек, замужеством с которым нельзя гордиться. Мы все продумали. Я хочу детей, и он тоже. Вы знаете, его первая жена отказывалась рожать, она притворялась, будто хочет забеременеть, а сама все время сидела на таблетках? Поэтому-то Георгос и развелся с ней.

Алис чувствовала себя явно шокированной.

– Я... не знала этого. Бедный Георгос.

– Вот-вот, бедный Георгос. У вашего младшего сына, Алис, тоже есть чувства. Он тоже сделан из плоти и крови, как и Леонидас. Порой мне кажется, что вы об этом забыли...

Иви немного помолчала, чтобы ее слова дошли до Алис.

– Без отцовского одобрения мальчик еще может обойтись, – мягко добавила она, – но ничто не заменит материнской любви. У Леонидаса хоть это было.

Алис в ужасе взглянула на нее.

– Но Георгоса я тоже люблю! – настаивала она. – И всегда любила.

– Не сомневаюсь, но вы редко это показываете.

– Я... мне... – Явно расстроенная, Алис без сил опустилась на краешек кровати. – Мне казалось, он никогда не нуждался в моей любви так, как Леонидас...

Иви оставила эту тему, надеясь, что она поступила правильно. Была какая-то горькая ирония в том, что она заботится об отношениях Георгоса с матерью и так его защищает, в глубине души не будучи уверенной, что такой уж он прекрасный человек. Все это ее очень смущало.

– Чего ты наговорила моей матери? – сказал Георгос, шагнув в открытую дверь. – Я только что встретил ее на лестнице, и знаешь, что она сделала? Обняла меня и поцеловала, сказав, что любит меня и желает нам всяческого счастья.

Иви сделала невинное лицо.

– Может, она пожалела о своей нелюбезности за завтраком?

– Да, а я, может, Джек-потрошитель, – сухо ответил он. – Опять ты взялась за свои Таммины штучки?

– Таммины штучки? Это что такое?

– Неважно. Мне больше нравятся твои другие штучки, которые начинаются, когда ты остаешься без одежды. – Он притянул её к себе и поцеловал, пока она не задохнулась в полном смятении.

– Дверь открыта, – возразила она, когда он принялся расстегивать пуговицы, рядком идущие по лифу ее платья. – Может кто-нибудь войти.

Он рассердился.

– Чего б я только не дал за собственный дом, где мне не надо следить, открыта ли дверь и не войдет ли кто-нибудь. Да не возражай, не возражай. Не настолько я жесток, потому и увожу тебя сегодня. Я хочу какое-то время иметь тебя в полном распоряжении, – пророкотал он и, протянув руку, ухватил Иви за косу, обмотал ее вокруг шеи и медленно потянул к себе. – Я намерен посмотреть, как эти прекрасные волосы рассыплются по подушке. – Он улыбнулся, глядя в ее расширившиеся глаза. – Я много чего намерен с тобой сделать...

Наклонив голову, он с неожиданной нежностью припал к ее губам, которые раскрылись навстречу с тихим стоном. Георгос резко оторвался от нее, круто развернулся и вышел из комнаты. Иви глядела ему вслед в полном смятении и сумятице чувств. Его сексуальная власть над ней не поддавалась контролю. Куда все это заведет?

Пока в какой-то отель на морском берегу. Красивый отель с номером для новобрачных, столь порочно богатом и роскошном, что она ошеломленно осматривалась, понимая, что устроен он так специально для того, чтобы возбуждать и подстегивать чувственность.

Вокруг царили богатые, насыщенные цвета – красный, золотой, кремовый. Все убранство номера вызывало желание изведать его на ощупь – пальцами... или обнаженным телом.

В одном конце огромной прямоугольной гостиной, устланной красным ворсистым ковром, стояли две кремовые кушетки и стеклянный кофейный столик, в другом – стол на две персоны перед стеклянными дверями во всю стену: они выходили на балкон с чудесным видом на море. Стоило нажать кнопку около выключателя, и все исчезало: пышные кремовые портьеры, скользнув, смыкались, создавая в комнате атмосферу легкой интимности и чувственности.

В спальне не было намека на интимность – здесь все кричало о ней. И кремовый ковер, и громадная круглая кровать с красным бархатным покрывалом в центре комнаты, и атласные кремовые простыни. С первого взгляда заметить их Иви не могла, в глаза бросались шесть атласных кремовых подушек в изголовье, крытом красным бархатом.

Шесть подушек? Качая головой, Иви прошла в ванную, и тут у нее просто глаза полезли на лоб при виде хрустального светильника, резных сверкающих кранов и огромной ванны-бассейна с гидромассажем, простиравшейся от стены до стены под окном из толстого листового стекла.

Георгос, пристально наблюдавший за ней во время этого молчаливого путешествия, подошел к ней сзади, положил руки на плечи и притянул к себе. Она немедленно напряглась, устрашившись перспективы заниматься любовью при дневном свете. Или принимать ванну прямо под окном, пусть в него вряд ли кто заглянет, если не зависнет перед фасадом отеля.

– Ну и как ты находишь вид? – тихо спросил он, водя губами ей по уху и вызывая невольную дрожь.

– Очень... очень мило.

– Ночью он еще лучше, – пробормотал Георгос ей в ухо. – Романтичней.

Наживка была проглочена, и она обернулась к нему, охваченная внезапной ревностью.

– Ты здесь уже бывал, да? С одной из твоих женщин?

– Я – нет, – отрекся он. – А Янис – да. Он мне об этом месте и рассказал сегодня утром, когда я обрисовал нашу с тобой ситуацию.

– И что... что Янис сказал? Про нас, я имею в виду.

Георгос рассмеялся.

– Он совсем не удивился. По правде говоря, Иви, прошлым вечером мы с тобой попались к Рите в сети. Она попросила Яниса наехать на тебя. Правда, он совсем не сопротивлялся и с удовольствием бы продолжил, если бы я не отреагировал так, как задумала Рита.

Иви пришла в изумление, хотя знала, что Рита хотела свести их с Георгосом. Но втягивать в спектакль Яниса, пожалуй, уж слишком, о чем она и сказала.

– У Риты есть сильные мотивы желать, чтобы мы оказались вместе, – сухо пояснил Георгос – Эта женщина немилосердно амбициозна и уже не первый год желает стать в фирме больше, чем секретаршей. Первый ее шаг по этой лестнице – заполучить большую ответственность, дать своему шефу другие интересы, помимо работы. Брак с кем-нибудь вроде тебя следует квалифицировать как другие интересы...

И он снова начал расстегивать пуговицы на ее платье. На этот раз она не остановила его. Зачем? На самом деле и она этого хотела так сильно, что ее сотрясала внутренняя дрожь. Она стояла, сдерживая эту дрожь, пока он снимал с нее одежду, и радуясь тому, что он не делал попыток ни поцеловать, ни приласкать ее, снимая вещицу за вещицей.

К тому времени, как она предстала перед ним в одежде Евы, взгляд ее затуманился, кожу обдало жаром, сердце бешено колотилось. Но оттого, что он был полностью одет, она внезапно смутилась и едва не поддалась искушению чем-нибудь прикрыться. Но выдержала, горделиво стоя перед Георгосом, хотя руки у нее невольно сжались в кулаки.