Человек после человека - Дугал Диксон

Она запомнит свой путь домой, продолжает она говорить самой себе. Неважно, насколько плавучее скопление растений унесло её или её семью, она запомнит свой путь назад.

Она и остальная часть её племени преуспели в этом. Они обладают знанием, которое позволяет им держать курс к любому месту, куда они хотят попасть. Область, где они живут, была занята их предками ещё до того, как пришли льды. Из-за этого они действительно могут помнить наступление льда и места, в которые переселялись разные поколения. Теперь всё это изменилось, потому что лёд отступает, оставляя ландшафт, отличающийся от того, каким он был прежде. Тем не менее, они всегда умели добраться до любого места, в котором, как знали их предки, можно было бы найти пищу или убежище.

Теперь эта способность подвела их. Они хотели двигаться к большой реке, которую их предки помнили в туманном прошлом. В той реке должно было быть много рыбы, а в ущельях, через которые она текла — хорошие укрытия. Однако когда они пришли, лёд раздвинул ущелья в широкую U-образную долину, где было немного мест, в которых можно укрыться.

Более того, река стала бурным потоком. Лёд далеко в верхней части долины, наверное, таял гораздо быстрее, чем обычно, и вода бурлила на дне долины коричневыми и белыми бурунами, захлёстывая пойму и берега. Дно в нижней части долины, казалось, было свободным ото льда уже много лет, потому что на сырой торфяной почве начал расти хвойный лес. Именно в этом лесу маленькая группа отдыхала, когда внезапная речная волна вырвала часть берега, деревья и всё остальное. Переплетённые корни и прочные стволы деревьев вместе удерживали почву и сохраняли весь кусок на плаву как своего рода плот, и злополучная группа дрейфовала дальше вниз по течению.

Затем опустилась ночь. Рёв реки стал тише, потому что она стала шире и потекла медленнее. Луны не было, и берега стали невидимы в темноте.

Она запаниковала. Без визуальных ориентиров её память не работала. Другое чувство глубоко внутри неё, чувство, которое должно помочь ей найти направление, всё ещё работало, но оно было очень слабым. Она знала по опыту, что, когда она полагалась на это другое чувство и думала, что какое-то место было в одном направлении, оно всегда оказывалось в совершенно противоположном направлении. Что-то большое, наверное, полностью поменялось, начиная с дней перед льдами. Она должна была смириться с мыслью, что она никогда не увидит своё племя вновь.

Сейчас рассвет, холодный серый рассвет, который не приносит ничего, чтобы согреть сбившиеся вместе и дрожащие фигурки на плывущем острове. Сейчас земля пропала из виду и не видно ничего, кроме серого, покрытого зыбью моря. На дрейфующем острове мало что есть помимо нескольких деревьев и небольшого количество удерживаемой ими почвы. Нигде нет ни крова, ни убежища, не говоря уже о пище.

Еда — это неважно. Они все умрут от холода и непогоды прежде, чем оголодают до смерти; если, конечно, они не смогут вспомнить что-нибудь, что их предки имели обыкновение делать в таких обстоятельствах.

Что-то такое было, туманно вспоминает она.

Что-то, что нужно сделать, потирая друг об друга палочки.

500 000 ЛЕТ ОТ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Цепочка фигур быстро мчится через пустынный кустарник, поднимая облака пыли с красной порошкообразной почвы. Солнце поднимается до высоты, с которой начинается дневная жара, и вскоре открытая полупустыня превратится в место, где не стоит появляться никакому живому существу. Несмотря на свою тёмную кожу и защитное покрытие из волос на своих головах и спинах, социалы не смогли бы выдержать иссушающей полуденной температуры. Это не проблема, потому что благодаря своей скорости звено доберётся до Дома прежде, чем условия станут слишком плохими.

Основу звена составляет примерно 30 молодых особей, каждая из которых несёт свою собственную ношу из корней и клубней в плетёных мешках. Параллельно им с обеих сторон движется около дюжины взрослых самцов; их чувствительные глаза и уши отслеживают возможных врагов на красном и сером пейзаже, их согнутые локти и огромные, похожие на резаки ладони, покачивающиеся перед ними, готовы к защите звена.

Социалы произошли от ранних жителей равнин, взрослые самцы — воины и охотники.

Молодые особи Alvearanthropus desertus делают большую часть работы по сбору пищи.

В хвосте звена двое молодых сборщиков несут между собой живое существо. Оно немного похоже на одного из социалов, но меньше и не имеет длинных ног, которые позволяют звену двигаться так быстро. Два социала, которые его несут, сцепили свои руки, чтобы образовать своего рода сиденье, и на нём сидит это существо, обвив руками шеи своих спутников. Они осторожно обращаются с этим существом: это их искатель.

Без искателя полупустыня не выдала бы свои клубни и корни, а её запасы воды останутся скрытыми. Социалы тратили бы свои энергию и время, бродя по обширным пространствам в случайных попытках найти новые пищевые ресурсы. Искатели, хотя они и не являются частью семьи социалов и ведут свою собственную жизнь в стенах Дома, являются ценной частью сообщества.

Звеньевой останавливается. Что-то не совсем так в пейзаже перед ними. Он рявкает лишь одно слово, и всё звено инстинктивно останавливается. Они все залегают за чахлыми кустарниками, чтобы скрыться из вида, но облако пыли висит над их головами, как флаг.

Это другое звено сборщиков, из другого сообщества, вторгающееся на соседские кормовые земли.

Несколькими тихими хрюкающими словами звеньевой командует молодым сборщикам собраться плотной группой, окружённый примерно половиной самцов-воинов, а в это время остальная часть самцов выстраивается выгнутой оборонительной линией, лицом к нарушителям.

Они не должны заботиться о хитростях. Нарушители знают, что они здесь, и неотвратимо приближаются, не пользуясь никакими укрытиями. Звеньевой с тревогой разглядывает приближающихся. Это совсем не звено сборщиков, которое заблудилось. Это группа самцов-воинов, и среди них нет ни молодых собирателей, ни искателя.

Больше нет нужды скрываться. Звеньевой рявкает приказы, которые побуждают его собственных воинов к действиям. Они выскакивают из своего укрытия и начинают молотить руками приближающуюся группу. В этот момент звеньевой видит, что его собственных воинов превосходят численностью в соотношении примерно три к одному, поэтому он бросает в бой ещё и тех, кто охраняет сборщиков и их ношу. Сам же он отступает назад с поля боя. Он слишком ценен, чтобы сгинуть в гуще кровопролития.

Их всё ещё превосходят по численности, но они продолжают сражаться, пинаясь своими удлинёнными ногами и ступнями, нанося вертикальные и боковые рубящие удары своими режущими лезвиями на ладонях, тыкая и царапая их длинными пальцами. Хрящеватые лезвия на ладонях, первоначально задуманные как приспособление для срезания травы, теперь могут рассекать плоть и рубить кости, и это главное оружие обеих сторон. Отрубленные конечности и головы лежат в пыли, всё ещё истекая кровью, а защитники в это время уже оттеснены к сбившимся в кучу беспомощным сборщикам.

Самки ограничены в своей жизни сообществом, заботясь о молодняке и размножающейся матери.

Только одна женская особь даёт потомство в текущий момент. Жизнь остальной части сообщества обращается вокруг её цикла размножения.

Ручные лезвия, первоначально возникшие, чтобы резать густые травы, в процессе эволюции превратились в оружие, делающее Alvearanthropus desertus опасным противником. Когда социалы сражаются, они делают это для защиты территории.

Alvearanthropus desertus

Жёстко регулируемая и подчинённая дисциплине, общественная жизнь лежит в основе устойчивого и эффективного общества, существенно важного для выживания в наименее пригодных для жизни местах на поверхности Земли. Однако генетическое отклонение иногда производит особей, чьи ответы на внешние раздражители не стандартны, и они вносят элемент хаоса в жёстко структурированное существование таких сообществ. Внутри общества ответы на опасность адекватны и предсказуемы, как и ответы на любые другие стимулы. Функции распределены согласно иерархии и строго определены.

Последний воин, который пал в бою — это сам звеньевой. Он счастлив отдать свою жизнь ради защиты звена; менее счастлив он потому, что это было напрасно, и звено потеряно. Его последнее сожаление — то, что теперь у него никогда не будет возможности спариться с матерью семейства.