Загробная жизнь и бессмертие души. Свидетельства и факты - Галина Калинина

Когда эта уверенность приобретена, мы уже невольно будем останавливаться на мысли о будущем, находя в этой мысли успокоение в отношении к настоящему. Правда, может быть, это размышление на первые случаи будет не чуждо некоторого страха: когда представишь себе необъятный мир духовный, когда вообразишь себе вечность блаженства или мучения, невольно поникаешь главой, трепещешь в душе. Но при вере в Бога спасающего, сделавшего уже так много для нашего спасения, этот страх сам собой обращается в живое ожидание, не бестрепетное, но и в высшей степени отрадное, и сладостное, как ожидание желанного блага, которое боимся потерять. Проходит год – добрый христианин благословляет Бога; проходит день – он только думает, не сделал ли чего недоброго, чем мог бы прогневить Бога и повредить своей душе. Так из часа в час терпеливо ожидает верный Богу наследник Царствия Божия, когда приидет и явится лицу Божию, преодолевая искушения, благодушно встречая скорби жизни, в которых надеется утешиться, не прилагая сердца к благам мира, от которых постоянно ждет измены или вреда. Это уже, в справедливом смысле, чаяние христианское.

Наконец, кто истинно уверился в ожидающем его будущем, понял, что такое вечность, уразумел, как неизъяснимы и сладостны блага неба, полюбил горний Иерусалим, тот естественно может, так сказать, забыть землю для неба, для одного только неба живя на земле. День и ночь трудится такой искатель блаженства вечного в подвигах угождения Богу, в слезах покаяния, в молитвах, в делах самоотвержения, все отвергая, ища только Бога и Неба в постоянном, усильном стремлении к Небу. Благословен подвиг твой, ревностный подвижник добра, несомненный наследник блаженства вечного! Блаженно упование твое, достойное имени упования истинно христианского; оно не посрамит тебя. Иди, иди путем твоим, верным путем: временным трудом приобретешь ты вечное блаженство, если не ослабеешь во временном труде ради вечного спасения. Немощные в стремлении к Небу, придерживаясь земли в шествии к грядущей вечности, мы с радостью и любовью следим за орлиным полетом твоим к горнему Отечеству. Первенцы Церкви Христовой, радость и утешение Ангелов на нашей грешной земле! Мы с радостью смотрим на вас как на истинную красу земли и человечества – на ваше неудержимое стремление к Небу как на торжество веры и христианского упования, как на победоносную брань к духовом злобы поднебесной. И с любовью обращаем мы к вам взоры наши. Учите нас примером своим смотреть на каждую минуту жизни как на неисторжимое звено однажды начатого и никогда не имеющего кончится существования, на каждое дело жизни как на шаг к Небу или к аду.

Частный суд и учение о мытарствах

Православная Церковь учит, что душа человека по разлучении с телом приводится к Богу на суд, который, в отличие от всеобщего, последнего суда, называется частным, потому что совершается не торжественно перед лицом всего мира и имеет целью определить участь души не на целую вечность, как суд последний, а только до всеобщего воскресения. А что этот суд действительно будет происходить, мы уверяемся из Священного Писания. Апостол Павел сказал: человеком положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27). Из притчи Спасителя о богатом и Лазаре также ясно открывается, что по смерти тотчас следует известное решение участи (см.: Лк. 16, 23), смотря по делам умершего; следовательно, происходит суд. Несомненная действительность такого суда вытекает еще как из понятия о земной жизни – поприще испытания, так и из понятия о Боге, Творце, Судии и Мздовоздаятеле нашем; потому и говорит сын Сирахов, приводя верование Церкви ветхозаветной: Яко удобно есть пред Богом в день смерти воздати человеку по делом его (Сир. 11, 26)[23].

Какой же суд ожидает человека после смерти? Проникнуть в существо этого суда значит проникнуть в существо самого события смерти. Возможно ли это пребывающим еще в жизни? Нечто из этого предоткрыто нам и в слове Божием, и в духовных опытах людей Божиих, и в общем чувстве истины. Попытаемся собрать эти откровения воедино.

Как ни различны образы телесной смерти людей, но не должно обольщаться – существо смерти, как одинакового оброка для всех, требует и одинаковости основных фактов, через которые должен проходить всякий, испытывая, что называется смертью – оброком греха. Иные думают, что существо ее исчерпывается мгновением видимого прекращения жизни. Нет, испытывание жала смерти с этого мгновения только еще начинается. Три момента можно предразличить в существе смерти: 1) отрешение души от тела и вместе – от мира, оставляемого с телом; 2) необходимо следующее за этим обнаженное состояние души, со страхом изображаемое апостолом, – то состояние, в котором душа, лишенная телесного облачения, является сама собой как бы в своей наготе; 3) наконец, появление ее как духовной личности пред лице Бога Творца, Искупителя и Судии. Таким образом, не три ли акта предстоит пережить душе, в продолжение которых каждым неизменно должно быть испытываемо существо того, что называется смертью? Покров непроницаемой тайны лежит над тем, почему именно три дня Христос был во гробе; но этой тридневности, конечно, нельзя иначе представлять, как внутренне необходимой продолжительностью дела. Не дает ли это света к уразумению определенной последовательности состояний в испытывании смерти каждой человеческой душой? Мысль о трех днях принимать должно как указание на возможную аналогию. Нужно оставить в стороне все определения времени там, где начинается вечность с ее тысячелетними днями и с ее мгновениями, превосходящими по своему содержанию продолжительность целой жизни.

Итак, надлежит представлять, что испытывание существа смерти только начинается в отрешении души от тела. Скорбь души в телесных смертных страданиях есть скорбь весьма напряженная, но еще земная скорбь, какую мы более или менее чувствуем у смертного одра близких нам; душа страдает, видя себя поставленной у смертного одра своего самого близкого спутника жизни. Но после соучастия в страдании тела, когда тело уже подверглось смерти, наступает, без сомнения, внутреннее, уже не земное дело или подвиг души, – внутреннее ее отношение к совершившемуся факту смерти. Что именно бывает тогда с душой человека, никто сказать определенно не может; но нечто можно предчувствовать без обольщения при руководстве духа Писания и Предания Церкви.

Душа, отрешившись от тела, еще взирает на обычную ей, только что оставленную родину жизни; и в эти-то мгновения должно обнаружится решительно, где наше сердце имело свое сокровище (Мф. 6, 21). Те, которые здесь положили истинное и твердое начало освящению жизни, – отрешившись от мира, конечно, всей силой воли признают этот мир миром суеты, греха. Но это – первый опыт воли в новом мире, где она должна выдержать строгое испытание. Тут потребна, и веруем, что дается освященной душе помощь духовная, ангельская. Ангелы укрепляли Самого Сына Человеческого. Что у Христа Спасителя предшествовало смерти в Гефсимании внутренее преодоление смерти, то нашей душе предлежит только после страданий, выдержанных в смерти тела. Ангелы несли душу Лазаря на лоно Авраамово, по непреложному слову Господа. Что же будет тогда с душой неосвященной? Как удобно ей погрузиться в совершенную печаль о мире, которая может сделаться для души в мгновение огнем неугасающим и червем неумирающим, не перестающим жечь и глодать сердце, обманувшееся в греховной привязанности к преходящему. Помощь дается только желающему помощи. Итак, внешнее отрешение должно сопровождаться внутренним отрешением не без высшей помощи: с отрешением от тела ветви обрублены, но корни еще в душе, от которых она в подвиге должна очищать себя.

Вот глубокая строгость решения или суда личного, заключающегося в смерти, – но не в телесной смерти самой по себе, а в испытывании душой существа смерти, испытывании после совершившегося факта телесной смерти. С какой благодарностью должны здесь вспомниться все те горькие опыты жизни, которые давно служили душе к внутреннему расторжению уз ветхой естественности! Таков первый акт смерти и начало суда! Однажды человеку надлежит умереть, потом суд.

Далее Писание ясно говорит о наготе души, являющейся вследствие смерти (2 Кор. 5, 3). Душа совлекла одежды тела; но тело для души более, чем только облачение. Тело было основой и органом деятельности души в этом мире. Теперь-то в этом обнажении от существенного элемента своей жизни душе яснее становится, что она имеет жизнь не в теле и не в себе самой. В самой широте свободы, уже не ограничиваемой телом, какая теперь связанность для души; в самом проницании ею всей глубины своего существа – какой источник горького сознания своей нищеты, слабости, своей виновности, своего всяческого обнажения! Кто в состоянии будет вынести это обнажение? Только тот, кто уже здесь, в теле вел хотя в начатке жизнь духа, кто уже в этом преходящем мире роднился с миром вечности. Но этого мало; к сему довольно только благодатное, здесь восприемлемое возрождение духовное, покаяние сердечное, освящение таинственное и приобщение неизреченное непреходящей святой телесности Христовой, которую христианская душа уносит с собой как залог нового тела, как новую свою ризу при совлечении от ризы своего тела. Что делает человек на земле, когда он, сокрушаясь в смиренном сознании о своей бедности и наготе, обращается к благодати Христа как к силе и праведному одеянию, то же самое для такого человека может повторяться там, уже в последнем своем завершении и истине. Но к чему не приобщалась душа здесь, то не придет ей на сердце и там. Какое испытание душе в этот великий час решительной бедности и одиночества ее! Ужасно представить, что в этот час душа может погрузиться в саму себя, как во гроб, – в безнадежность отчаяния, если не приготовлена вера ее к великому делу оправдания через Спасителя. Таким представляется род суда в смерти, но все еще как бы только собственного суда души над самой собою.