Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник) - Дэвид Уильямс

Салли никому не сказала про полученные ею письма — письма, которые она, к несчастью, не могла прочесть, так как у неё не было ключа к шифру. Или Джо забыл ей его дать, или она его сама потеряла. Неважно… скоро они друг друга найдут.

Джо протопал к пансиону Ласко, запустил камешком в знакомое Саллино окошко — и, к его удивлению, Кассандра Уитком появилась в окне в пушистой розовой пижаме. Она протёрла глаза, посмотрела — и испустила леденящий кровь вопль.

Как и следовало ожидать, естественно. Ведь она же увидела привидение? Прочие жильцы проснулись и повылезали из постелей посмотреть, что стряслось на этот раз: Кассандра будила их таким манером в среднем два раза в неделю. Иногда это был дурной сон, или дом скрипел, или мышь пробежала по кровати, преследуя другую мышь с целью понаделать мышат прямо на Кассандрином лоскутном одеяле. Она всё нудила Жоржу Ласко: «Надо завести кошку!», но против привидений и кошка не поможет… разве только там «мяу», потрется об ноги привидению, помурлычет. Джо нагнулся погладить эту ласковую приблудную тварь — а скоро и Кассандра с нею подружится.

Жорж Ласко выругался так, что по всему коридору эхом отдалось.

Мистер Джеффрис выглянул в окно и — увидевши Джо или его призрак — подпрыгнул от радости, потому что подмётки у него на туфлях протёрлись насквозь, так что и подложенная газета больше не помогала; ему были нужны новые ботинки.

С другой стороны дома Билли выглянула из окошка на полную луну и — увидевши полную луну — вернулась в постель спать; Кассандра боялась луны и частенько говаривала, что это летучий корабль приходит за ней. Поэтому Билли и выставила её из своей комнаты в Саллину. Ей надоело вечно успокаивать и утешать дурочку по ночам.

Салли Гриндель поглядела через Кассандрино плечо и — увидевши Джо — испустила радостный взвизг.

— Я так и знала! — сказала она. — Я знала, что он вернётся! — Она побежала по ступенькам вниз и на улицу, в одном халате и чулках, схватила его в объятья и повалила на землю. — Я так и знала! Я так и знала!

Джо обнял её, и они лежали посреди улицы рядом с его саквояжем.

— А что у тебя с глазом? — она только тут заметила повязку.

— Я тебе писал. Ты что, не читала?

— Я потеряла шифр, — сказала она.

— А. Ну… случилось это в Кале, пока мы дожидались отплытия «Юкатана»; я ловил рыбу с дока с другими юнгами, и мне крючок попал в глаз — пришлось идти к судовому врачу удалять.

К этому времени Джо рассказал Салли и своим постоянным покупателям про своё путешествие, до того момента, когда он добрался до Канкуна и сбежал с корабля. Оттуда он быстренько поездом, а потом автостопом — у последнего водителя вся машина была замусорена интеллектуальными комиксами, бутылками яблочного сидра и сушеными человечьими головами, — и наконец прибыл в Балтимор, штат Мэриленд, под самые двери Общества Часовых Дел Мастеров.

— Такие большие, бронзовые двери, — он рассказывал, — и пара вот такенных дверных молотков. Я беру по молотку в руки…

— И красотища же там…

— У солнца кончился завод, и оно встало, когда я шёл через Альпы. Ну, я его поднял и положил в саквояж, и вот я его достаю и показываю этим самым членам Общества. Можете его починить, говорю. «Ах, конечно-конечно». И не успел глазом моргнуть, как уже колёсики внутри крутятся и тикают, как сто тысяч жуков…

— Ну, я его и принёс домой.

И вот Джо достаёт солнце из саквояжа и показывает Салли и прочим.

— Что скажете, разве не красотища? — спрашивает.

И все согласились. Чего там, и правда красотища.

И они переименовали свой город и его дивную гавань в Гелиополис Гидальго.

Джо снова открыл «Под каблуком», и мистер Джеффрис купил себе новые ботинки. После закрытия Джо с Салли вышли в заднюю аллейку, и опять Салли села на ящик — доставшийся ей на память из-под апельсинов Иеронима Босха — и взяла ступню Джо себе на колени. О чём они говорили? О Ряпе, но совсем недолго.

— Правда, хороший был пёс?

— Правда, правда. Пёс был замечательнейший.

— Я так рада, что ты вернулся, Джо.

— И я рад, — сказал он.

И они посмотрели вверх на звёзды и стали слушать, как все корабли в гавани собираются на ночь вместе, от часа прилива до часа отлива.

Песнь детей в паучьих тенетах

Перидо, шаман в грязно-белом балахоне, краской вывел знак на своём шалаше: спираль, символ грядущих перемен. Его соплеменники умели привораживать перемены. Теперь они все стояли вдоль тропы, уводившей его, и благословляли его в дорогу.

Тропа вела к пролому посреди черной земли. Из него подымался пар, подобный дыханию чудища на холоде; шаман ступил ему в пасть и начал спускаться в подземный ход. Дошедши до конца, он достал складную лопатку и начал рыть.

Только свеча отбрасывала неверные тени вокруг.

Лопатка ткнулась в твердое, в засыпанную землей дверь, и шаман принялся расчищать её. Затем он поднял свечу, отворил дверь и ринулся во тьму.

«Нашел!» — закричал он, и голос его эхом отразился от стен погребённого собора. Эхо разлетелось волнами и разбилось об статуи тысяч заброшенных за ненужностью богов, а затем ринулось назад, вверх по подземному ходу, и породило страшные видения в душах тех, кто остался ожидать на поверхности. Набухшие порогами горные реки; затем море звезд, высохшее — оставившее по себе лишь растрескавшуюся грязь тверди небесной и скелеты безымянных инопланетных рыб; затем невозможные, слитые воедино массы животных, что паслись в лугах высоко в ночи и мириады их рогов озарялись огнями святого Эльма; и, растирая видения в труху, шевелила шестернями машина Творения, с каждым оборотом замедляя ход.

В ночь, когда он родился, племя нашло кости мамонта. В семистах метрах от места, где умирала его мать, выпихивая его наружу, в семистах метрах от его первого плача. Шаман, его отец, принимал те окаменелые кости, и не сумел произвести обычные ритуалы очищения и нарекания имени, ритуалы, заклинающие смерть.

Уж потом всё племя собралось, и назвали мальчика Перидо — «Разлучённый», — ибо рождение его оказалось позабыто среди других забот. Окаменелый скелет мамонта очистили, установили на прогалине и приделали поверху крышу. И пока Перидо рос, он привык называть его: дом. Он влезал по мамонтовым ногам и спал в гулком проёме меж его рёбер.

Пришел срок, и его голос стал отражением голоса племени. Ему стали сниться сны и уводить его вперед, и все племя шло за ним, прочь от нажитых жилищ, пока наконец игла шпиля, пронзившая золу походного костра, не открыла им то место, где был погребен под землей собор.