Уротитель кроликов - Кирилл Шелестов

— За что ты его так не любишь? — спросил я, не называя Кулакова по имени.

Она пожала плечами и откинула волосы.

— Я отца своего люблю, — ответила она просто. — Понимаю, что не вправе вмешиваться в жизнь родителей, и все такое. Но мне жаль, что у них с мамой не сложилось. По его, конечно, вине. Она тоже когда-то его очень любила. Он преподавал в университете. Пил. Изменял ей со студентками. Они ведь никогда не были женаты. Она долго терпела. А потом встретила отчима. Такого образцово-добропорядочного. Она работала инженером на заводе, а он был каким-то начальником. Он долго за ней ухаживал. Года полтора. И она согласилась. Мне было пять лет, и он меня удочерил. Представляешь? То есть, по документам он мне отец. По сравнению с моим родным отцом он казался маме настоящим мужчиной. Таким, знаешь, надежным. Женщины ведь больше всего, в конечном счете, ценят надежность. Хотя влюбляются, конечно, в негодяев. Вроде тебя. Не сердись, это я к слову. Ну вот. А потом выяснилось, что мы все принадлежим ему. Отчиму. Что мы его собственность. Что мама должна уволиться с работы и сидеть с детьми. А я должна отлично учиться и приходить домой в десять часов. Потому что его все знают. И мы должны дорожить его славным именем, которое носим. А уж когда его выбрали мэром, стало совсем невыносимо.

— И ты взбунтовалась?

— Говорю тебе, это был кошмар! Я вдруг поняла, что его ненавижу! Мы каждый день ссорились. Я хотела жить своей жизнью. Как мои подруги. Как все вокруг. Ходить в ночные клубы, встречаться с тем, кто мне нравится, а не кто нравится ему. Все это, конечно, детская чушь, но я хотела быть уверенной, что тот, кого я выберу, будет со мной ради меня, а не потому, что у меня папа мэр города. Короче, после долгих и утомительных сцен решено было купить мне отдельную квартиру и дать мне свободу. А заодно избавить моего брата Петю от моего пагубного влияния. А с отцом я и сейчас встречаюсь. Он слабый. Иногда занимает у меня деньги. Но он очень тонкий. И он страдает, хотя и старается это скрывать. Он до сих пор любит маму.

Она замолчала. Я хотел сказать что-то утешительное, но она вдруг улыбнулась и добавила:

— Хотя я совершенно уверена, что если бы вдруг случилось что-то фантастическое и она вновь к нему вернулась, чего я, честное слово, сейчас совсем не хочу, он опять бы ей изменял. Впрочем, хватит на эту тему. Какие у нас планы на сегодняшний вечер?

Ответ был понятен обоим. И все-таки я на секунду замешкался. Я не хотел повторять сделанную однажды глупость. Но еще меньше я хотел совершать то, что не смог бы потом исправить.

— У тебя дела? — спросила она понимающе.

— Да нет, — замялся я. Я взглянул в ее ночные глаза и опять выпал из времени и пространства. — Нет у меня никаких дел. Кстати, я не женат.

— Зачем ты мне об этом говоришь? — удивленно подняла она брови.

— Я и сам не знаю. — Я и вправду не знал. Точнее, догадывался. С ужасом. Я делал отчаянные попытки удержаться на краю. Я даже отвел взгляд.

— Я постараюсь тебе кое-то объяснить, — услышал я свой чужой голос. — Если, конечно, смогу. Потому что я сам не очень понимаю, что происходит. Если мы сейчас «поедем ко мне, то ты не уедешь завтра. Потому что я тебя не отпущу. Потому что я хочу видеть твое лицо на своей подушке. Вечером и утром. А я… так не привык. Я всегда жил как хотел, как считал нужным. И я не знаю, как ты примешь меня со всеми моими… привычками. И от каких из них мне предстоит отказаться. Потому что если ты уйдешь от меня завтра, это будет катастрофа. Может быть, я не вполне ко всему этому готов, как выражаются женщины. Но я боюсь потерять все это. Чего у меня так давно не было. И я счастлив, что это появилось, — добавил я непоследовательно.

— Ты серьезно говоришь? — недоверчиво спросила она. Ее глаза округлились и стали как у кошки. Совсем огромными.

Я кивнул.

— И все дело только в этом? Нет никакой другой причины?

Я решительно затряс головой.

— У тебя нет постоянной женщины? К которой ты поедешь сейчас? И с которой мне предстоят мучительные женские разговоры?

— До этой минуты не было.

— То есть, в первый раз ты мне отказал, потому что боялся разочароваться, а сейчас отказываешь, потому что, наоборот, боишься очароваться всерьез? Ты, кстати, помнишь, что отказываешь мне уже во второй раз?

— Я не отказываю, — смутился я.

— Смотри-ка, ты покраснел! — воскликнула она в восторге. — Вот уж не ожидала!

Она обняла меня и поцеловала в щеку. Скорее даже, коснулась щеки губами.

— Конечно, ты извращенец, — прошептала она, чему-то радуясь и по-прежнему обнимая меня. — И к тому же грубиян. Два раза подряд отказывать девушке — это же хамство. Я никогда тебе этого не прощу. Потому что я тоже… — ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет, — ответил я, ликуя. Я догадывался, но мне хотелось, чтобы она сказала это сама.

Она наклонилась к моему уху совсем близко:

— Потому что я тоже в тебя влюблена. И я потом никогда от тебя не уйду. Не надейся.

Она отодвинулась, порылась в сумочке, достала ручку, вырвала листок из блокнота и записала номер телефона.

— Позвони мне, хорошо? Иначе я сама начну тебе названивать.

— Завтра, — сказал я. — Я позвоню тебе завтра. Пять раз.

— Семь, — ответила она. — Ты же не хочешь, чтобы я умерла.

Она опять осторожно коснулась меня губами, поднялась и вышла, улыбаясь.

Если вы знаете аптеку, где продаются таблетки от внезапных приступов острого помешательства, дайте мне, пожалуйста, адрес.

Глава седьмая

В четверг я лег влюбленным и счастливым. А когда встал утром в пятницу, то к этим двум ощущениям добавилось еще чувство вины перед мирозданием. Как будто мироздание ждало, что я спасу его в эту ночь. А я взял да и не спас.

Я решил, что перед тем, как забирать сына на новогодние каникулы, я пошлю мужу своей бывшей жены открытку и пожелаю ему долгожданного повышения по службе. И счастья в его поганой личной жизни.

К восьми, когда я завязывал галстук, я продвинулся еще дальше по пути стремительного самосовершенствования и твердо отказался от давно вынашиваемого замысла по затаскиванию в постель Лены из приемной Храповицкого. В конце концов, она была секретарем моего начальника. И, согласитесь, Храповицкий, и так немало от меня претерпевший, имел полное право сам насладиться ее голым видом. В огромных очках. Вместо того, чтобы довольствоваться моим лишенным художественности пересказом.

А в половине девятого позвонил Черносбруев.

— Ты не спишь? Срочно приезжай ко мне в штаб! — Он кричал так, что я отодвинул трубку подальше. — Тут такое творится! Весь город на ушах стоит. Конец Кулаку!

За последние пару месяцев я уже привык к тому, что конец Кулакову наступал с завидной регулярностью — не реже раза в неделю. Но на сей раз, судя по его тону, и впрямь случилось что-то из ряда вон выходящее.

Когда я вошел, он только что не скакал по своему кабинету, охваченный радостным возбуждением.

— Ты знаешь Синего? Бандита такого? Слышал? — бросился он ко мне, забыв поздороваться.

Я знал Синего. Бандита такого. Слышал.

— Зарезали. Сегодня ночью. На пустыре, возле его дома. А теперь гляди, что менты нашли у него в квартире во время обыска!

Он перекинул мне через стол пачку листов.

— Ты знаешь, кто на этих фотографиях?

Я взглянул, и комната поплыла перед моими глазами. Меня вдруг начало знобить, и во рту появился странный металлический привкус.

Я знал, кто на этих фотографиях.

Собственно, это были не фотографии, а их черно-белые копии, ужасного качества, выполненные на ксероксе. Но дикий их смысл был понятен сразу.

Все они были исполнены отвратительного грубого похабства, из тех, что принято называть порнографическими. На них была совокупляющаяся пара. Менялись позы, но не персонажи.

Фотографировали себя сами. Видимо, это делал мужчина, через зеркало, и позаботился о том, чтобы его лица не было видно. Когда этого нельзя было избежать, он надевал черные очки и шляпу. Судя по всему, это был Синий.

А с ним на снимках была Наташа. Лицо на этих смазанных ксерокопиях было почти неразличимо, но по бешеным ударам своего сердца я знал, что это она.

— Кулаковская дочка, — доносился до меня из тумана торжествующий голос Черносбруева. — Которую ты защищал. Видал, что со своим бандитом вытворяла. Ее один из ментов опознал, случайно. Ну и сообщил начальнику. Тот — начальнику районного отделения. А тот — в прокуратуру. Короче, сам понимаешь, что началось. Уже под утро начальник моего района отыскал меня. Сами фотографии он мне дать, конечно, не мог. Вещественные доказательства. А копии закинул. Жаль, конечно, что качество плохое. Но ребята говорят, и так получится.

— Что получится? — машинально спросил я.

— Да в газетах опубликовать. Она же сейчас тоже под подозрением. Ее будут допрашивать. Синий-то теперь с другой девкой жил. Какой-то фотомоделью. Между прочим, из вашего с Храповицким театра. Не знаешь ее? Так что, может, это кулаковская дочка его и порезала. На почве ревности.