Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Его все любят, — поведал мне Бенито. — Он обязательно займет место отца, когда того не станет. Негласно, конечно.

Я отозвалась, что не совсем понимаю его.

— Ну, Флоренция — независимая республика, у нас нет ни короля, ни принца. Лоренцо — очень скромный и благоразумный человек, — глаза Бенито весело заискрились, — но по случаю помолвки с одной состоятельной римлянкой он объявил для горожан трехдневное торжество. А мы, флорентийцы, всегда рады любому поводу попраздновать всласть, — ввернул он. — Кстати, никто, кроме Лоренцо и его брата Джулиано, не умеет устраивать такие пышные зрелища.

Бенито засыпал меня вопросами о моем дяде и покровителе, и я наплела ему с три короба отменных баек о дядиных достижениях в славном городе Сиене, щедро сдабривая свой рассказ подробностями, почерпнутыми из папенькиных воспоминаний. Сама я ни разу там не бывала, но и Бенито, к счастью, тоже.

Пока я озиралась, прикидывая, к чему теперь приступить, Бенито вдруг сказал:

— Не сочтите за дерзость, но у меня есть к вам одно предложение…

— Что за предложение? — полюбопытствовала я.

— Чтобы мы забросили на сегодня все дела и пошли вместе смотреть праздник.

Я улыбнулась в знак согласия.

— Вот и отлично! — вскричал Бенито. — Но сначала нам нужно переодеться: мы все вымазались в пыли и паутине, а в такой день все парни должны принарядиться на славу.

— Ты говоришь дело. — Я постаралась напустить на себя серьезность. — Давай встретимся у входа через четверть часа.

Меня так и подзуживало остаться и обследовать верхние этажи моего нового дома, но я рассудила, что на это будет достаточно времени. Флорентийский фестиваль, проводимый щедротами наследника клана Медичи по случаю его обручения, — явление не столь частое, и пропустить его было бы жаль. К тому же я могла краем глаза увидеть и моего Леонардо.

Мы с моим юным приятелем Бенито влились в праздничную толчею, запрудившую всю улицу. Каждый дом добавлял к ней новых участников, и я невольно вспомнила о ручейках и потоках, стремившихся по холмам окрест Винчи в реку Арно. Все были веселы, жизнерадостны и принаряжены в лучшее выходное платье. У женщин — высокогрудых, с низко вырезанными лифами — полыхал на щеках румянец. Они шли с непокрытыми головами, выставляя напоказ игривые локоны или замысловато заплетенные и уложенные косы. Мужчины поражали воображение разностильными одеяниями, сшитыми из лучших материй: туниками, мантиями, накидками и колетами в комплекте с чулками. Их убор венчали шляпы и тюрбаны угрожающих размеров и самых фантастических очертаний. Даже старики, не в пример отцам города, шествовавшим с важными и угрюмыми лицами, шутили, смеялись и напропалую заигрывали с женщинами, девушками и пожилыми матронами.

Наконец Бенито и я вместе с прочими горожанами присоединились к зрелищу, которое разворачивалось на площади Синьории. Здесь царил дух бесшабашной разнузданности, словно флорентийцы были избавлены от всех забот. Однако я не назвала бы их ухарями и распутниками — скорее, жители Флоренции умели ценить благотворные увеселения. Прежде ни разу в жизни мне не доводилось выдерживать шквал таких ярких оттенков и какофонических звуков. Точно как и нынешним утром, все окна, крыши, лоджии и галереи, выходившие на площадь, были облеплены зеваками и обвешаны всевозможными стягами и вымпелами, флагами и гобеленами, живо трепетавшими на ветру. Комедианты, музыканты и просто бражники не оставили на площади даже крохотного свободного пятачка. Передо мной развернулась череда миниатюрных замков, поблескивающих позолотой на солнце.

Неожиданно в толпу врезался небольшой табун неоседланных коней, и я обернулась к Бенито с криком: «Что это значит?» — но тот уже затерялся среди гуляк. На миг мне почудилось, что на другой стороне площади я разглядела Леонардо — красивого юношу с правильными чертами лица и копной нечесаных волос. Он мелькнул среди толпы и тут же исчез, а меня вдруг охватил ужас при мысли, что я могу не признать собственного сына. Я не видела его три года, а в промежуток между тринадцатью и шестнадцатью мальчики сильно вырастают и разительно меняются. Пьеро был высоким, широкоплечим, ладно скроенным мужчиной, и Леонардо даже в детстве сложением очень напоминал отца.

«Впрочем, — успокоила я себя, — если я близко увижу лицо сына, до боли знакомый большой рот с пухлыми губами и ровный ряд зубов, длинный прямой нос и широко посаженные серые глаза с золотыми точечками, то немедля его узнаю».

Тут грянули фанфары, оторвав меня от размышлений и снова окунув в беспорядочное оживление площади. За бьющимися на ветру шелковыми стягами каменный фасад дворца Синьории и высокая кирпичная колокольня были едва видны. Под крытой галереей первого этажа дворца возвышался помост с драпировкой и балдахином из дорогой парчи голубого, белого и золотого оттенков. В тени навеса пустовали два длинных ряда резных массивных стульев с высокими спинками.

Стремясь получше разглядеть, что происходит под галереей и кто там должен появиться, я принялась без стеснения протискиваться вперед, пока не оказалась в нескольких шагах от главного действа. В этот момент меня кто-то хлопнул по плечу — я обернулась и увидела Бенито.

— Ну, рад, что пошел со мной? — спросил он.

— Еще бы не рад! Не пойти было бы преступлением, — ответила я.

— Катон, смотри!

Бенито указывал мне на неожиданно распахнувшиеся ворота дворца, откуда показалась длинная процессия. Составляли ее несколько дюжин вельмож, выступавших с суровым и важным видом.

— Кто они? — поинтересовалась я у Бенито, рассматривая каждого из них поочередно.

Мужи меж тем степенно рассаживались по стульям, складывая руки на коленях. Бенито пояснил, что это действующие члены Синьории и предводители городских гильдий. По скромности или богатству одежд предводителей можно было судить и об их воззрении на собственную персону. Банкиры и нотариусы увешали себя толстыми золотыми цепями, а каждый палец унизали самоцветными перстнями. Представители гильдий шелка и шерсти не кичились драгоценностями, зато их одежда из великолепных тканей без слов нахваливала лучшую продукцию своих цехов. Коренастых плотников, мясников и каменщиков можно было узнать даже под мантиями. Их выдавали и грубоватые лица: целые поколения простых мастеровых, не имея ни достаточно денег, ни нужного престижа, не могли улучшать свою породу, выбирая невест среди цвета итальянской аристократии.

Словно облекая мои мысли в плоть, из ворот Синьории выплыла благородная дама, изысканная и великолепная. Никогда еще не видела я женщины в столь пышном облачении и ослепительно драгоценном уборе.