Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

Наутро Ефим отдал пластинку Булату в присутствии Карахана и сказал:

- Булат и Карахан, если пайцза великих завоевателей Чингисхана и Батыя служила пропуском в их владения и охранной грамотой, то эта пластинка будет указателем дороги к Паму. Любой из пермяков проводит вас к седому волхву, жрецу Золотого чуда. А охранной грамотой на пути станет для вас меч и смелость.

Потом Ефим сел на своего медведя и отъехал из вертепа в сторону Рясского поля…

И пошли кметы Булата, намереваясь из мордовской земли через степи башкир и удмуртов выйти к камской чуди, где в сумеречных лесах обитала чудо-Баба. О ней бывший Мамаев тысячник был давно наслышан, еще от мордвы, когда Булат в отрядах хана Арапши ходил громить на Пьяне-реке золотоордынского ослушника Секих-бея. Но то были неясные слухи: мол, где-то там, у Каменного пояса, есть такая скала у пещеры, на которой сидит сделанная из дерева женщина, а в утробе её - золотой младенец.

Когда по возвращении с Пьяны-реки доложили об этом Мамаю и намекнули, что неплохо бы Бабу с младенцем умыкнуть в Орду, тот лишь усмехнулся:

- Стоит ли из-за золотого плода посылать моих отваржных воинов в неведомые земли, где они могут сложить свои головы. А каждая их голова мне дороже любого золотого младенца… Да и есть ли они - золотые? Вы сами убедились, что нет, вытаскивая их концами сабель из женских животов!..

«Нет, Мамай, ты, был неправ, и еще тысячу раз неправ. Для тебя голова воина дешевле глиняной пиалы, из которой ты, кичась в праздники перед народом своей неприхотливостью, пьешь кумыс. А чудо-Баба пермская вся из золота, так говорил рыжеволосый. И весит она несколько пудов, а еще на деревьях у чуди висят золотые и серебряные блюда, песцовые и соболиные шкурки и еще всякого добра вдоволь», - размышлял Булат, сжимая в руках золотую пластину.

«Мне сказывали, что умеют московские князья Дмитрий и Владимир преданных им людей приближать к себе, а вот такого воистину золотого человека, как рыжеволосый, оттолкнули… А жаль, что Ефим не пошел с нами. Хотя как там говорят русские: «Христос с ним…» Можнб было бы приневолить и взять с собой, да когда у сокола связаны крылья, зрение его начинает тускнеть. И привел бы тогда подневольно рыжеволосый к пермскому чуду - неизвестно. Так лучше действовать, как он сказал…» - Булат с уважением посмотрел на золотую пластину.

«Слава тебе, огнеликий Хоре, ты не оставил меня и послал удачу. И как знать, не окажусь ли я с таким богатством в числе великих мира сего… Как только доберемся до Пьяны-реки, прикажу моему верховному шаману Каракешу принести в жертву белого коня и барана… А заодно прикончим и Карахана… Зачем он мне?!»

Булат приказал тургаудам привести к нему Каракеша. Когда шаман пришел, бывший тысячник, а теперь джагун[47] кметов, показал золотую пластину.

- Что это? - спросил Каракеш.

- Огнеликий Хоре посылает нам удачу. Эту пайцзу подарил мне рыжеволосый. Она приведет нас в пермских лесах к Золотой Бабе… Слышал о ней?

- Да!

- Сегодня утром, посовещавшись с нашим братом по крови мурзой Караханом, я решил повести вас в этот край, где вместо опавших листьев лежат золотые слитки, а на деревьях висят соболиные и песцовые шкурки. Мы будем богатыми, Каракеш, очень богатыми… На это золото мы наймем огромное войско, и как знать, чего тогда можно достигнуть!..

- А что, наш брат по крови знает про эту золотую пластину?..

- Да, Каракеш… Потому что рыжеволосый дал её мне при мурзе Карахане.

- А зачем он нам нужен?

Вопрос шамана ошарашил бывшего тысячника.

- Каракеш, - положил ему на плечо руку Булат, - во исполнение наших желаний я приказываю тебе принести в жертву белого коня и барана. Бери воинов, обыщи все окрестности и добудь животных. Только постарайся без большого шума, - Булат поморщился. - А завтра с рассветом мы двинемся в путь, и там, на Пьяне-реке, где два года назад огнелиний Хоре даровал нам победу, мы в честь него разожжем жертвенный костер.

- Слушаюсь, - Каракеш поклонился и вышел.

Булат проводил его взглядом и улыбнулся. Но если бы он в это время видел лицо шамана, его прищуренные глаза и презрительно кривившиеся губы, то, наверное, не улыбался бы. Но этого Булат, занятый золотой пластиной, не заметил.

Карахан весь день искал Каракеша, чтобы поговорить с ним. Спросить прямо у ватажников: где шаман? - мурза не решался. Дело у мурзы к Каракешу не требовало отлагательства, джагун может опередить. Карахан хотел предложить шаману отрубить Булату голову и высушить её, чтобы потом привезти в Орду вместе с пермским золотом, но не со всем - часть зарыть по курганам и показать Мамаю, чем добыть его прощение.

Почему вот так сразу решился на это мурза? Ведь в случае отказа Каракеша уже Караханова голова слетит с плеч. Доводов для себя мурза привел более чем достаточно. Первый довод - степень вины всех перед «царем правосудным». Кто Булат? Не просто ослушник, не возвратившийся с поля брани, а изменник - преступник перед всем ордынским народом. Он же, Карахан, только несчастный беглец - гибель хана Буляка выбила его из привычной колеи… Но, в отличие от Булата, он, мурза, после битвы на Воже вернулся к Мамаю, потому что остался верен приказу, а значит, железной дисциплине. Этот довод Карахан считал главным. Булат не имеет права на жизнь.

Второй довод был рассчитан на честолюбивого Каракеша. Не раз видел мурза на губах шамана презрительную усмешку, говорящую о его решительном характере, о его превосходстве над осторожным джагуном. Решительного, сильного человека, верного друзьям и жестокого к врагам, должны оценить великие мира сего, и тогда Каракеш высоко взлетит на крыльях славы. А он, мурза Карахан, имеет при великоханском дворе знакомых, поможет шаману взлететь…

Непременно Каракеш должен согласиться. Так думал Карахан, бродя меж повозок и горящих костров, на которых кметы варили себе еду. Тут он обратил внимание на то, что многие повозки пустуют и почти половина лошадей отсутствует. «Каракеш… Где он?! А Булат?! Жив ли?.. И где золотая пайцза?!» - мурза бросился к повозке, где должен был находиться джагун. Но тот уже сам шел навстречу. Сделав безразличное лицо, Карахан спросил:

- А где же шаман и многие наши воины?

- Уехали за белым конем и белым бараном. К вечеру будут. На Пьяне-реке мы принесем животных в жертву огнеликому Хорсу, два года назад даровавшему нам победу.

- Справедливость этого решения не подлежит сомнению, - ответствовал высокопарно мурза. - Хорошо, когда память о добрых делах так еще свежа…

Каракеш с сорока воинами вернулся рано. В поводу он вел белого коня, а связанный баран лежал в повозке.

В этот день Карахану так и не удалось остаться с глазу на глаз с шаманом, а на следующий кметы уже пробирались через непроходимые леса по земле Нижегородского княжества, вдоль течения Итиля, - путь, знакомый только двоим, Булату и Карахану, поэтому они держались рядом, то и дело вспоминая славную победу на Пьяне-реке. Встрепенулось сердце Булата при этих воспоминаниях, зажглось огнем ратного подвига: «Эх, мне бы не жалкий отряд оборванцев, а хотя бы тумен, показали бы еще раз нижегородскому князю свою силу… Повеселились мы тогда вволю в нижегородских поместьях и в самом городе…»

Вот и Пьяна-река: ровно хмельной мужик, шатается она во все стороны, пройдя пятьсот верст выкрутасами да поворотами, чуть ли не снова подбегает к своему истоку. А вот и вал, сооруженный еще Секих-беем. И на самом берегу реки стоит крест высотой в два человеческих роста…

- Булат, смотри, крест как поставлен на месте гибели княжича Ивана, сына Дмитрия, князя нижегородского и суздальского…

- Того самого князя, дочь которого замужем за московским князем Дмитрием Ивановичем?

- Того самого.

- Ты все знаешь, мурза, мы ведь в Москве не бывали, - недобро усмехнулся джагун.

По спине Карахана пополз холодок…

Подивились кресту: кто поставил его, вернувшись на место, которое должно внушать русским суеверный ужас?.. Ведь здесь отвернулся от них их Бог. А Аллах и Хоре послали удачу им, ордынцам Арап-ши, этого чингизида-карлы, который был мал ростом, но обладал огромным мужеством, силой и хитростью. В его войске и находились тогда Булат и Карахан…

Проведав о том, что на нижегородское княжество идет со своими полками какой-то царевич-чингизид, князь Дмитрий Константинович послал ему навстречу войско во главе со своим средним сыном Иваном. Войско дошло до секиз-беевского вала и, не встретив ордынцев, расположилось табором на берегу Пьяны. Засечная сторожа объявила княжичу и его воеводам, что поблизости и вокруг на расстоянии двух дней конского перехода ордынцев нет, в лесах - тишь: не стрекочут сороки, не ревут медведи и не бегут сломя голову олени, волки и лисы, что обычно бывает, когда движется огромное войско.