Посох Гурама - Николай Басов

В дальнем углу на широких полатях, в груде каких-то шкур, издававших невыносимую вонь, спал один из наблюдателей. Его опасаться не приходилось. А вот за спиной бойца, на расстоянии пяти шагов от следующей двери, ведущей в замковые коридоры, сидел второй наблюдатель. Он терпеливо и неумело пытался зашить свою темную рубашку, иногда так низко склоняясь над ней, что становилось ясно — глаза у него уже не те.

Лотар попытался придумать способ миновать этих людей, не причиняя им зла. Ничего не получалось. Один из них непременно обнаружил бы его — скорее всего, наблюдатель у дальней двери. Но даже если бы он спал, приходилось опасаться воина…

Внезапно офицер, который иногда крутил головой из стороны в сторону, словно ему жал ворот, замер с открытым ртом, повернувшись к Лотару. Ну, вот они меня и заметили, подумал Лотар почти с облегчением.

С громкими проклятьями офицер вскочил на ноги. Его табурет упал на пол и откатился в сторону. Это было неожиданностью для всех. Даже воин, вскочив с мечом в руке, лишь поводил своими выпуклыми, жесткими глазами, не замечая Лотара, который был всего в пяти шагах перед ним.

— Демон, демон… — завизжал офицер, но привычка нападать взяла верх, и, вместо того чтобы отступить к двери, он бросился вперед.

Тогда Лотара заметил и бык в доспехах. Обогнув край стола одним движением, он прыгнул вперед и нанес сильнейший колющий удар, видимо, очень плохо представляя себе расстояние до смутной тени, которую их командир назвал демоном.

Лотар перехватил офицера за ворот меховой фуфайки и сильно дернул вбок, защищаясь от выпада вояки. И тогда в душном воздухе кордегардии прозвучал ужасный треск разрываемой сталью живой плоти. Офицер издал тихий, тающий, похожий на мяуканье стон и обвис в руках Лотара. Меч вояки пропорол его насквозь, залитый кровью кончик вышел из груди мальчишки на два дюйма. Сила вояки в доспехах вызывала уважение.

Лотар изо всех сил попытался повернуть мертвого офицера, стараясь его телом, как захватом, вырвать меч из рук противника. Но тот успел перехватить рукоять второй рукой, и это стало невозможно.

Тогда Лотар проскользнул под еще поднятой правой рукой мертвого офицера, развернулся спиной и ударил ногой назад, как лягается лошадь, только раза в три быстрее и сильнее. Он попал в челюсть солдату, и по его ноге от этого удара прокатилась искра боли, которую непросто было погасить. Любому другому такой удар снес бы голову, вояка же в доспехах только отшатнулся и уже через миг стоял, готовый к драке. Его глаза даже не затуманились болью, хотя Лотар, повернув голову, отчетливо видел, что кость сломанной челюсти белым зазубренным осколком пробила кожу и торчит наружу.

Воин присел, его рука нащупала все еще покачивающийся табурет офицера, он схватил его за ножки и поднял перед собой, как щит.

Это было ошибкой. Табурет, сколоченный из тяжелых брусьев, был слишком массивен даже для этого силача, и его движения стали медленными, вернее, достаточно медленными для Лотара. Он дождался следующей атаки воина, скользнул под взлетевшие вверх для замаха руки, которые словно специально освободили ему необходимое пространство, развернулся на месте и, не останавливаясь ни на мгновение, используя энергию разворота, ударил противника кулаком в висок, который оказался как раз на удобной высоте, потому что тот присел. Раздался треск ломаемой кости, и воин стал падать, как марионетка, которой разом перерезали все ниточки.

Вояка в доспехах еще не упал, как по ту сторону стола отчаянно заголосил проснувшийся наблюдатель. Он был бледен, как все, кто редко видит солнце, со слабыми, узкими плечиками, но глотка у него была, должно быть, луженая, и вопль получался такой, что Лотар понял — даже из этого каменного мешка он разбудит весь замок. Одновременно Желтоголовый уловил какое-то движение там, где находился наблюдатель с рубашкой.

Даже не прицелившись, отчаянно рискуя не попасть, Лотар нащупал на поясе последний метательный нож и снизу, от пояса, швырнул его в крикуна. А потом, не проследив, куда пришелся бросок, отпрыгнул в сторону, крутанувшись в воздухе и выбросив вбок ногу, используя ее как отмашку от любого удара, потому что правильно блокировать удар он уже не успевал.

Отмашка удалась. Наблюдатель, отбросив рубашку, атаковал так же, как и тот, наверху, то есть ударил тонким, почти невидимым в этом тусклом свете кончаром. Из-за неожиданного прыжка Лотара он промахнулся, а отмашка сложенной для рубящего удара ноги пришлась по локтю, и его рука отлетела вбок со скоростью выпущенного из пращи камня.

Движение наблюдателя вперед было сильным, поэтому после удара его развернуло и он оказался к Лотару спиной. Оборотень использовал свое положение прежде, чем успел подумать. Левая его рука обхватила длинную морщинистую шею противника локтевым захватом, правая уперлась в кость над ухом, один рывок вверх — и раздался хруст разорванных под черепом позвонков. Прежде чем этот противник упал, Лотар уже повернулся к крикуну, который, как ни странно, больше не издавал ни звука.

Сидящий на полатях наблюдатель давился собственной кровью. Рукоять ножа торчала у него из межключичной ямки. Не успел Лотар отвести глаза в сторону, как по телу этого человека пробежала судорога и он упал лицом вниз в старые шкуры, которые не один год служили ему местом безопасного отдыха и сна.

Лотар оглянулся. Офицер, проткнутый мечом, воин со сломанной челюстью и огромным, в полголовы синяком у глаза, пожилой наблюдатель со сломанной шеей и другой, на полатях, заколотый так, что ничего не успел понять, — стоило ли это справедливости, которой Лотар служил и которую привык рассматривать как высший смысл своей жизни?

Мир был жесток, и зло привыкло в нем побеждать. Но и в этом почти бесконечном вихре насилия и смерти следовало отличать зло агрессивное от зла неизбежного, которое служило ограничением тем, кто полагал, что может распоряжаться жизнью и собственностью других людей. Этот второй вид зла был так же отвратителен, как и первый, но без него не удалось бы выкроить даже те малые островки порядка и честности, которые были мечтой всех людей, не подверженных желанию разрушать. Без этого второго вида зла убийства и грабеж захлестнули бы всю поверхность этого мира, и путь наверх, к правде и торжеству Божеских Установлений, был бы потерян безвозвратно. Это соображение не делало работу Лотара легче, но в значительной мере оправдывало ее.

Лотар провел рукой по лицу. Он сожалел о тех людях, которые умерли сейчас. Они не были виновны в замысле каких-то высокопоставленных негодяев, они всего лишь выполняли приказ. Может быть, некоторые из них, если бы у них был выбор, эти приказы не выполнили.