Трогать запрещено - Алекс Коваль

телефон на массивный рабочий стол, огибая его. — Что-то случилось, Юля? Что-то с отцом?

Отец. Сразу в мыслях — отец.

— Нет, с ним все хорошо, — прохожу, закрывая за собой дверь.

Подпираю ее собственной пятой точкой и не могу перестать глазеть на хозяина кабинета. Он сегодня не в черном. Серые клетчатые брюки и светло-серый свитер — ему идет. Наверное, я в своих джинсах и толстовке с курткой выгляжу нелепо рядом с таким мужчиной. Но если бы я еще поехала домой переодеваться, то точно растеряла бы весь запал. Поэтому и попросила Веронику сразу высадить меня у офиса Богдана.

— Хорошо, если так, — снова кивает Титов.

— Там, в приемной никого не было, — зачем-то решаю уточнить. — Я не стала ждать, а решила постучать. Ваша Лиза, наверное, куда-то отошла.

— Вероятней всего, да, — улыбается одним уголком губ мужчина и присаживается на край рабочего стола. Словно сохраняя между нами дистанцию в добрых пять метров. Которые мне придется преодолеть самой. Самые длинные пятьсот сантиметров в моей жизни!

— Так что, расскажешь?

— Что?

— Что тебя привело сюда.

Если бы это было так просто.

Вдох-выдох. Щеки горят. С трудом отлепляя себя от двери, решаю начать с безобидного:

— Можно на «ты»?

— Нужно. Не люблю, когда не чужие мне люди «выкают».

Улыбаюсь. Он вроде как приободрить меня этими словами попытался? Не чужой человек? Ох, боюсь, когда он узнает, что у этого «не чужого человека» в голове — стыдно нам будет обоим. Мне за себя, ему за меня.

И что теперь? Нет, конечно, Юляш, у тебя есть выход. За спиной. Вон из кабинета и навсегда из жизни Титова. Не получилось, не срослось, не решилась — маршируй отсюда и, всю жизнь страдая, вспоминай о собственной трусости. Такой выход тебя устроит, Данилова?

Нет. Совершенно точно нет. Пусть это будут пять минут моего позора, но они будут. Как мама всегда говорила? Лучше попробовать и сожалеть, чем не решиться вовсе и на старости лет изводить себя «если бы, да кабы».

Я решительно делаю пару шагов в сторону Богдана, он не сводит с меня своих глаз. Пугающий у него взгляд. По нему не понять, о чем он думает и что хочет. От него в данный момент хочется спрятаться. Слишком пристальный, слишком внимательный. Все слишком! Но я, набрав в грудь побольше воздуха, выдаю:

— Кажется, я влюбилась.

Пауза.

Тяжелая гнетущая виснет пауза.

— В… тебя, — договариваю, сжимая ладони в кулаки так, что ногти впиваются до боли в кожу. Дышать Юля, главное — дышать!

Богдан словно пару мгновений переваривает услышанное. Ни словом, ни взглядом, ни мимикой не выдает своего удивления, если он вообще удивлен. Поднимается со стола и делает шаг ко мне. Потом еще. И еще один. Сердце выдает «бум-бум» и замолкает, когда его ладони оказываются на моих плечах, и Титов говорит:

— Ю-ля, — поджимает губы, поигрывая желваками, — не надо. Слышишь?

Нет. Ничегошеньки не слышу. Не хочу слышать! Взглядом на его губах залипаю и делаю очередной архисмелый или архиглупый шаг. Встаю на носочки, обхватываю ладонями его бородатые щеки, тянусь и… целую. Господи-Боже-Мой я сама, первая целую Титова! Касаюсь своими губами его горячих, упрямо сомкнутых губ, мысленно умоляя его ответить. Иначе я не переживу. Умру со стыда!

Чувствую, как его ладони сильнее сжимают мои предплечья. А еще как стремительно земля уходит у меня из-под ног, потому что секунды идут, а Богдан… Он не отвечает на мой поцелуй. Он каменеет и напрягается каждой мышцей. Берет меня за подбородок и предельно осторожно отстраняет от себя. Все еще продолжая поддерживать второй рукой, смотрит глаза в глаза и убивает своим:

— Не глупи, девочка. Не надо.

— Но почему?

Боже, аж самой стало тошно от обилия жалости в собственном голосе. Губы задрожали. К глазам слезы подступили. Вот так: одно мгновение — и вся идеальная картинка в моей голове пошла трещинами. Со стуком и звоном мечта рассыпалась прямо на глазах. Больно.

— Почему? — повторяю.

Богдан качает головой и зажмуривается. Лбом в мой лоб упирается и молчит. Но я ведь нравлюсь ему! Ну, нравлюсь же?! Не могла же я себе все придумать? Так, почему «нет»?!

— Не нужен я тебе, Юля.

— Нужен!

— Нет, — решительно и грубо. — Нет, не нужен. И ты однажды это поймешь. Ни к чему хорошему это не приведет.

Титов отстраняется и отпускает меня. Ерошит пятерней волосы и добивает, загоняя в еще большую краску, говоря:

— Думаешь, я не заметил твой интерес? Юля, мне тридцать девять лет, я слишком много видел в этой жизни, — улыбается так, как будто перед ним стоит глупый несмышленыш. Но ведь это не так!

— В этом проблема? В разнице в возрасте? Но это же глупо!

— Во многом, — вот так лаконично и просто, в стиле Титова. — Я с твоим отцом за одной партой сидел. В тот момент, когда ты только родилась, я уже начал поднимать собственный бизнес. Это пока ты молодая и не понимаешь эту колоссальную разницу, но, поверь, ничего хорошего от этих отношений не получится. Дальше будет только хуже.

— Но я ведь…

— Нет, Юль. Это временно. Ты еще слишком влюбчивая, эмоциональная и впечатлительная девочка. Это пройдет.

— Не пройдет, — качаю головой упрямо, чувствуя, как по щеке покатилась первая унизительная слезинка.

Должно быть, я в этот момент и правда выгляжу просто «девочкой». Той самой маленькой, глупенькой, жизни не знавшей и опыта не имеющей. Растерянным ребенком. А этот покровительственно-взрослый тон Титова злит, раздражает и делает саму ситуацию в тысячи раз больнее. Лучше бы он на меня накричал. Бесился. Ругался! Да хоть что-нибудь — все было бы приятней, чем его спокойствие.

Богдан не злится. Он скорее растерян и расстроен. Мной? Подходит ко мне и осторожно стирает пальцем каплю с моей щеки. Одну. Вторую. А слезы начинаю вопреки всему катиться все быстрее. Ну почему?! Почему все так?!

— Поверь, Юль, и слез я твоих тоже не стою.

Унизительно. Как же это унизительно!

— Давай, я отвезу тебя домой, малыш.

— Не надо, — прорезается хриплый голос «малыша Юли». — Я сама, на такси…

— Это не обсуждается.

Глава 16

Богдан

В груди давит. Так, что каждый собственный вдох — уже маленькая, блть, победа. Женские слезы — самая невыносимая в жизни вещь. А слезы такой, как Юлька — хуже любой пытки. Все нутро наружу.

Руки тянутся. Обнять бы ее. Крепко. Так, чтобы даже думать не смела принимать мой отказ на свой счет. Но хер его знает, как она это воспримет.