Порт-Артур — Токио - Александр Чернов

— Спасибо, Илья Александрович, выручили! Благодарю…

И в это мгновение, заглушив полушепот Макарова, прозвучали первые отрывистые слова команды вахтенного начальника: «На Флаг и Гюйс! Равняйсь, Смирна-а-а! Флаг и Гюйс… Поднять!»

Глава 5

Некровавое воскресение

Санкт-Петербург. 25-е декабря 1904-го года

— Итак, господа, я вижу, что здесь присутствуют все выбранные народом делегаты для вручения Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Александровичу верноподданнического Адреса от рабочих города Санкт-Петербурга? — громко прозвучал под сводами хорошо поставленный командный голос дворцового коменданта.

По рядам собравшихся у подъезда Зимнего дворца выборных пробежал согласный гул. Действительно, здесь собрались все…

Когда многотысячная нестройная колонна праздничго одетого разночинного работного люда, ведомая председателем Союза фабрично-заводских рабочих столицы, а по основной профессии — служителем культа, Георгием Аполлоновичем Гапоном, с портретами Батюшки-царя, триколорами, иконами, церковными хоругвями и песнопениями с Адмиралтейского проспекта вступила на Дворцовую площадь, идущие увидели впереди, у дворца, монолитный строй из нескольких каре гвардейских гренадер и пехотинцев. На их трехлинейках тускло посверкивали длинные четырехгранные иглы примкнутых штыков.

Прямо позади них, вдоль самых стен Зимнего, на высоту половины окна первого этажа возвышались восемь длинных палаток или шатров из окрашенной черно-желтыми полосами плотной материи, судя по всему для того, чтобы служивым было где погреться.

В глубине площади, по обе стороны от «Александрийского столпа» были видны две развернутых восьмиорудийных батареи трездюймовых орудий с построенной возле них прислугой. Сами орудия были зачехлены. Позади артиллеристов, замерев в седлах с палашами наголо, как золото-стальные изваяния возвышались кирасиры и конногвардейцы. Только облачка пара у ноздрей их изредка фыркающих могучих коней издали отличали закованных в кирасы всадников от искусно отлитых и раскрашенных оловянных кавалеристов-солдатиков — голубой мечты детства любого мальчишки. Справа, из-под арки Генштаба, звонким эхо отдавался и разносился по площади цокот копыт неспокойных коней драгунских сотен, расположившихся там и на Морской.

Ранее кордоны солдат и кавалерии встречали и сопровождали колонны демонстрантов по пути, но проходу не препятствовали, скорее выполняли роль регулировщиков движения. Главной целью кавалерийских разъездов было направлять различные колонны так, чтобы они не сталкивались и не создавали давки. Об это было объявлено в распространенном пять дней назад обращении губернатора столицы генерала Фуллона и начальника департамента полиции Дурново, и к присутствию казаков и драгун рабочие относились со сдержанным пониманием.

Поскольку о готовящемся народном шествии к царю было известно за полторы недели, это обращение, составленное Дурново, недвусмысленно давало понять, что непосредственно к Зимнему шествие допущено не будет, а его участникам будет отведено определенное место на Дворцовой площади, ограниченное цепями полицейских и жандармов, где господа рабочие смогут спокойно дождаться выхода из дворца их депутации. Пятьдесят членов ее им самим надлежит выбрать. И они, от общего имени, не только лично вручат Государю Народный Верноподданнический Адрес, но и будут удостоины личной беседы с ним, дабы самодержец мог прояснить себе во всей полноте вопросы, будоражащие умы и сердца рабочих настолько, что для их разрешения требуется срочное вмешательство монарха в военное время.

Для того же, чтобы пришедшие к Государю люди не замерзли на ветру и морозе, ожидая возвращения своих представителей, на площади будет организована лотошная торговля с ценами вдвое ниже базарного дня, разложены костры и выставлены полевые кухни для подогрева чая. Кружки участникам шествия было рекомендовано принести с собой…

Как и в нашей истории, поводом для демонстрации стало увольнение нескольких нерадивых рабочих с Путиловского. Завод забастовал 15-го декабря. Его поддержали еще на ряде предприятий, а там дело дошло и до выдвижения требований к власти. Но по сравнению с нашей историей, в забастовке участвовало раза в два меньше пролетариата, поскольку шокирующих новостей, подобных известиям о Ляоянской катастрофе или сдаче Порт-Артура, имевшим место в нашей истории, с Дальнего Востока не приходило.

Однако развивший бешенную активность Гапон с его активом и агитаторы от РСДРП и партии эсэров, беззастенчиво передергивая факты, пытались представить рабочим русскую непобеду при Ляояне, как поражение армий Гриппенберга и прелюдию к неизбежному и скорому разгрому России на суше. Как и в нашей истории в ход пошла явная ложь о том, что Царь-батюшка, и сам-де понимает, что во всех бедах страны виноваты плохие министры, генералы и дворцовая камарилья, но сам он от них избавиться не может и ЖДЕТ для этого помощи русского народа и рабочих столицы (!) прежде всего.

Но была к этой лжи и существенная добавка в виде пассажей о том, что нынешние плохие министры, генералы и камарилья виноваты в уходе из правительства самых честных, умных и преданных Императору людей, которых нужно вернуть и дать им власть, дабы навести порядок. Таким образом, в этот раз уши лично господина Витте и поддерживающих его разномастных либералов из банкирско-буржуазно-помещичьего «Союза освобождения» позади господина Гапона и эсэрско-эсдековских боевиков торчали явственно.

Что вполне понятно, кстати, — в этот раз у Сергея Юльевича не было даже номинального поста в Правительстве, позволявшего деятельно влиять на ситуацию. Не было во власти и главных проводников его воли в нашей исторической драме — Святополка-Мирского и Лопухина. Так что пришлось главному кукловоду-сценаристу нашего Кровавого воскресенья рисковать и идти ва-банк. При этом Георгий Апполонович, судя по всему как и в нашей истории не уразумел, что его гордыню и тщеславие втемную использует человек, чьи гордыня, тщеславие и ЖАЖДА власти возвышаются над его, гапоновскими, как факел ростральной колонны над брусчаткой Васильевского острова…

Внесенный в Адрес список требований, составленный эсэрами и социалдемократами «от имени бастующих», от нашего мало чем отличался. Простодушным рабочим, как и в нашей истории, зачитывалась на собраниях по большей части лишь их экономическая часть. Того же, что добавленные к ней политические требования превращали юридически вполне законный Верноподданический Адрес в антигосударственную и уголовно наказуемую по Законам Российской империи Петицию-Ультиматум, подавляющее большинство замороченных лукавой агитацией питерских пролетариев просто не могло осознать.

И пусть манифестантов в сравнении с нашей историей насчитали втрое меньше — около пятидесяти тысяч вместо ста сорока пяти — взбудораженный гапоновцами и подогретый лозунгами их союзников-радикалов народ к царю все-таки пошел, невзирая на мороз «за двадцать» и ледяной ветер с залива: ведь проблемы у рабочих реально были, и несмотря на отчаянные потуги Вадика и Ко их смягчить, ситуация в обществе кардинально поменяться за столь короткий срок просто не могла. Зато изменилась реакция властей.

Если в нашем мире Николай просто уехал с семьей из столицы, приказав навести порядок, и даже не рассматривал возможность встречи с подателями петиции[8], то сейчас… Еще до того, как «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» Гапона и Петербургский комитет РСДРП распространили в прокламациях известие о готовящейся манифестации, в «Ведомостях» от 17-го декабря вышли сразу два царских указа. В первом, посвященном приходу в Порт-Артур эскадр адмиралов Чухнина и Руднева, а также отбитию Гвардейским экспедиционным корпусом и войсками Квантунского укрепрайона японской армии генерала Ноги от крепости к Цзиньчжоускому перешейку, было подробно перечислено кто и чем награждается в связи с этими выдающимися успехами.

Во втором Указе декларировалось изъявление желания Императора лично принять Верноподданический Адрес у депутации рабочих Санкт-Петербурга в порядке, определенном городскими и полицейскими властями. Вышедшее позже обращение Фуллона и Дурново как раз его и конкретизировало. Ниже в Указе были расписаны задачи полиции, жандармов и гвардии на случай нарушения этого порядка, чтобы ни у кого из участников манифестации не оставалось сомнений в том, что ситуация властью контролируется. Причем жестко.

И хотя в Обращении градоначальника и главного полицейского страны черным по белому было написано, что Царь примет депутацию во дворце, а не выйдет лично к народу, чего яростно требовал в своих речах и выступлениях Гапон, несколько групп заговорщиков, готовившихся воспользоваться благоприятным моментом и устроить главное политическое убийство России наступившего двадцатого века, а до кучи — и грандиозную, кровопролитную политпровокацию, до поры до времени были довольны ходом событий. Сорок пять тысяч потенциальных жертв «кровавой тирании самодержавия» послушно шли на убой.