Сын цирка - Джон Ирвинг

Иден относился к снимавшейся в Индии картине по-философски. По крайней мере ему предложили главную роль, для него непривычную, хотя он и был в фильме англичанином. Но не таким, как обычно, а счастливым мужем смертельно больной жены-американки. Но даже Невила испугала такая комбинация — неудачник Дэнни Миллс, больной Гордон Хэтэвей и бесталанная Вероника Роуз. По прошлому опыту Иден знал, что от постоянных перемен сценария, общения с второстепенным режиссером фильма и от романа со стервой-актрисой легко можно отупеть. Невил не питал никаких чувств к Вере, которая начала воображать, что влюблена в него, тем не менее связь с ней оказалась намного интересней, чем совместная игра в фильме. Однако от всего этого Невил уже порядочно устал.

Вера знала, что ее любовник женат, поэтому испытывала душевные мучения и постоянную бессонницу. Разумеется, ей и в голову не приходило, что Невил бисексуал. Откровенное признание в этом грехе Иден пускал в ход всякий раз, когда хотел прекратить близкие отношения с надоевшей ему женщиной. Он обнаружил, сколь эффективно сообщать очередной стерве, что она первая женщина, которая смогла завоевать его сердце и внимание, однако гомосексуальные его устремления к мужчинам все-таки сильнее светлых женских чувств. Обычно этот прием отлично срабатывал, и он быстро избавлялся от очередной стервы. От всех, кроме жены.

Гордон Хэтэвей не имел ни минуты, свободной от проблем. Его геморрой и грибок оказались мелочами по сравнению с надвигающейся катастрофой: Вероника Роуз захотела, чтобы сценарист возвратился в Америку, а она могла бы оказывать более пристальное внимание Невилу Идену. Гордон пошел навстречу ее желанию только в одном — он запретил сценаристу появляться на съемочной площадке.

— Присутствие писателя, греб твою мать, смущает артистов, — жаловался режиссер. Хэтэвей не мог по прихоти племянницы отослать Дэнни домой, он был ему нужен каждый вечер, чтобы поправлять сценарий.

Естественно, Дэнни хотел восстановить первоначальный вариант, который даже Невилу казался лучше того фильма, который они снимали. Миллс считал Идена отличным парнем и умер бы с тоски, если бы узнал, что у него роман с Верой.

Вера больше всего на свете хотела спать, и доктора Ловджи Дарувалла пугало то количество снотворного, которое она у него требовала. Тем не менее, доктор, зачарованный кинофильмом, считал актрису «очаровательной». Хотя сын доктора и не поддавался очарованию Веры, все же он не сохранил иммунитет к ее чарам, что привело нежного девятнадцатилетнего юношу к эмоциональному конфликту. Разумеется, Роуз оказалась грубой девкой. Вере исполнилось уже 25 лет, к тому же Фарук еще не знал о редкой привычке женщин получать удовольствие, показывая всем свою грудь. Тогда молодой Дарувалла обнаружил только то, что актриса сильно напоминала столь любимые им старые фотографии леди Дакуорт.

Однажды вечером воздух в танцевальном зале клуба Дакуорт оказался таким, что его не смогли остудить ни толстые каменные стены, ни вращающиеся на потолке вентиляторы. Казалось, тяжелый туман занесся сюда из Аравийского моря. Все молили богов послать муссонные дожди. После ужина Фарук пригласил Веру в зал, но не для танцев, а для того, чтобы показать ей фотографии леди Дакуорт.

— Там изображение женщины, на которую вы похожи, — сказал Фарук и улыбнулся матери, которую не радовала ни компания высокомерного Идена слева, ни пьяного Дэнни справа. Голова Миллса лежала на руках, опущенных прямо на грязную тарелку.

— Да, да! Тебе надо посмотреть фотографии этой шлюхи, Вера. Она тоже показывала всем свои сиськи! — обратился Хэтэвей к племяннице. Слово «тоже» могло бы насторожить Фарука, однако Гордон, очевидно, имел в виду, что леди Дакуорт демонстрировала свои верхние прелести так же, как делала и другие гениальные вещи.

Платье из муслина прилипло к спине Вероники Роуз в том месте, где у нее выступил пот. Обнаженные плечи и руки Веры шокировали членов клуба, особенно только что принятого на работу старшего официанта Сетну. Член клана Парси полагал: если у женщины голые плечи в откровенно скандальном масштабе, она может показать и свои сиськи!

Когда Вера увидела фотографии леди Дакуорт, ей стало приятно сравнение с такой дамой. Актриса приподняла руками свои светлые волосы, струившиеся по мокрой от пота шее, и повернулась к молодому Фаруку, почувствовавшему, как к горлу подступает комок желания при виде капельки пота, стекавшей из-под подмышки женщины в такой явственной от него близости.

— Может быть, мне нужно носить волосы, как у нее? — спросила Вера, вновь опуская копну своих волос.

Когда Фарук провожал ее обратно в обеденный зал, по низкому разрезу платья на спине он понял, что женщина не носила бюстгальтера.

— Ну, как тебе понравилась эта гребаная эксгибиционистка? — поинтересовался дядюшка у племянницы.

Вера расстегнула пуговички белого муслинового платья и показала груди всем присутствующим, включая чету супругов Дарувалла. Муж и жена Л ал, супруги

Баннерджи, сидящие за соседним столиком, тоже отчетливо видели эти груди. Мистер Сетна, недавно изгнанный из клуба Рилон за кипяток, пролитый на голову клиента, схватился за серебряный поднос так, будто думал убить им эту голливудскую потаскуху.

— И что вы думаете? Не знаю, была ли она эксгибиционисткой, но уверена, что она, греб твою мать, оказалась очень горячей девкой, — обратилась Вера ко всем присутствовавшим в обеденном зале и добавила, что хотела бы вернуться в отель «Тадж Махал», где дул ветер с моря. На самом деле она мечтала покормить крыс, которые устроились у воды там, где стояли символические «Ворота в Индию». Крысы не боялись людей и Вере нравилось бросать им дорогие объедки со стола. Это походило на то, как другие люди кормят уток или голубей. А после она пойдет в комнату Невила и там будет тренировать его изо всех сил в положении ноги врозь до тех пор, пока его петушок не устанет.

Утром вдобавок к головным болям от бессонницы Веру еще и тошнило. На консультации у доктора Ловджи Даруваллы она пожаловалась на то, что тошнит ее уже целую неделю. Несмотря на свою специализацию в ортопедии, ему не составило труда определить, что актриса забеременела.

— Бл..дь, а я думала, что это из-за гребаного тушеного мяса с подливкой, — выругалась Вера.

Нет, нет. Это произошло не от гребаного мяса. Папашами могли оказаться или Дэнни Миллс, или Невил Иден. Вера мечтала, чтобы отцом стал Иден, поскольку он более симпатичный. К тому же Дэнни алкоголик.

— Боже мой! Это обязательно должен быть Невил! Дэнни так напивается, что, думаю, он стерилен.

Доктора Даруваллу так и передернуло от грубости миловидной кинозвезды, которая на самом деле ею не являлась. Она внезапно испугалась, как бы дядя не уволил ее, обнаружив, что она беременна. Старый Ловджи указал незамужней девушке Роуз, что ей осталось сниматься меньше трех недель, а беременность станет явной только через три месяца.

Мисс Роуз тут же обратилась к другой проблеме — бросит ли Невил свою жену, чтобы жениться на ней? Хотя доктор так не думал, однако он захотел несколько смягчить удар, сделав маленькое замечание.

— Думаю, Дэнни Миллс женится на тебе, — тактично предположил старший Дарувалла.

Однако такая перспектива ввергла Веронику в депрессию, и она начала рыдать. Это было не совсем обычно — рыдающая актриса в госпитале для детей-калек. Доктор Ловджи провел ее через приемную, наполненную ранеными, изуродованными, покалеченными детьми. Все они с жалостью смотрели на плачущую светловолосую леди, представляя, что она только-только получила ужасную новость о своем ребенке. В каком-то смысле так оно и было.

Вначале новость о беременности Веры еще не стала новостью. Ловджи поделился с женой, она сказала об этом Фаруку. Никого другого в тайну они не посвящали:, особенно стараясь скрыть известие от секретаря доктора — толкового молодого человека из штата Мадрас. Его звали Ранджит, он, как и Дарувалла, мечтал о карьере сценариста. Этот парень был на несколько лет старше Фарука и в совершенстве владел разговорным английским. Практика письменной речи у молодого человека сводилась к тому, что он сочинял отличные истории болезни пациентов доктора, а также составлял для доктора рефераты статей в ортопедический журнал — не для того, чтобы добиться его благосклонности, а чтобы помочь вечно занятому Дарувалле получить краткую информацию по интересующему его предмету.

Несмотря на то, что Ранджит воспитывался в индийской семье браминов, употреблявших только вегетарианскую пищу, в предварительной беседе он сказал Ловджи Дарувалле, что не исповедует никакой религии и считает деление на касты «способом держать всех в униженном состоянии». Разумеется, в тот же момент решился вопрос о приеме его на работу.