Заговор красного бонапарта - Борис Солоневич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот теперь. Кто другой мог бы теперь спасти Кремль? Ведь недаром уже давно Ягода стремился завязать интимную дружбу с Тухачевским, искал связи. Ведь если бы он только намекнул Ягоде, что не прочь пойти с ним вместе против красного диктатора, — положение Кремля было бы абсолютно безнадежным. Но идти с Ягодой на спасение страны? Б-р-р-р… С Ягодой? С этой рептилией с ястребиными глазами и дергающейся щекой? Чтобы потом быть им подло преданным и уйти с мировой сцены с заплеванным именем? Нет, никогда! Нужен честный прямой бой за Россию… Но не вместе с Ягодой!..
Широкие плечи маршала содрогнулись, когда он вспомнил мертвенный взгляд маленького человечка с прыгающей щекой. И только вздрогнув, заметил, что все молчат и с любопытством смотрят на него. Лицо Тани было озабочено и взволнованно.
— Что с вами, Миша? у вас такое странное выражение!
Голос Тани вернул Пензу к действительности. Усилием воли он прогнал свое напряжение и, уже улыбаясь, спросил:
— Какое «такое выражение»?
— Прямо страшное…
— Ну, вот какие пустяки, — опять рассмеялся Пенза, дружески обняв плечи прислонившейся к нему девушки. — Ерунда! Просто, маленькое несварение желудка от обилия питей и недостатка закуски. В животе бурление началось или, как говорят, «душа с Богом заговорила». Вот я к разговору этому и прислушался….
Молодежь успокоенно засмеялась.
— Классически! Ну и что ж, Бог через ваше чревовещание много интересного сообщил? — спросил Полмаркса.
— Немало, — тихо ответил рабочий, и за столом опять воцарилось прежнее оживление. Только одна Таня не была успокоена.
— Ах, Миша, — вздрогнула она. — Как бы я хотела знать, что у вас в мыслях и… на сердце.
— Что это вас так взволновало, Таня?
— Да лицо у вас было ужасным… Таким жестоким, жестоким!.. Скажите, неужели вы — недобрый?
— Я-то? — удивленно переспросил Пенза. — Добрый или нет?
Удивление его было искренним: такая точка зрения ему никогда не приходила в голову, даже в кровавые времена гражданской войны, когда десятки тысяч пленных и мирного населения расстреливались по его приказу. Для будущего маршала уже тогда только одно слово имело решающее значение — «нужно». Все же остальные гуманитарные соображения отходили на далекий задний план. А теперь эта славная девушка поставила вопрос совсем по-иному.
— Вы — жестокий? В вас нет жалости?
Пенза заглянул в девичьи глаза.
— Да, как сказать, Таня… Как-то у Ленина спросили, не жалко ему, что так много народу гибнет? Он этак усмехнулся своими татарскими глазами и коротко ответил: «Умных жалею..» Так и я. Слыхали, может быть, про слова Заратустры — этакого философа:
«Друзья мои. Да разве я жесток? Я только говорю — падающего толкни…»
Лицо девушки, разрумяненное выпитой водкой, вдруг затуманилось. На ясные голубые глаза легли длинные ресницы. Алые губы болезненно передернулись.
— Как это жестоко сказано, — тихо ответила она, опустив голову. — Неужели только сильные и лучшие достойны жизни и жалости? А больные, а раненые, а старики, а маленькие, а несчастные? Как с ними? Разве их жизни — все равно?..
Пенза живо вспомнил недавнюю сцену у трамвая, когда он около раздавленного человека, хладнокровно закуривая трубку, отвечал на такие же взволнованные вопросы д'Артаньяна. Он пожал плечами и не ответил.
— А по-моему, куда лучше, чем ваш этот, как его… За-Зара… — Заратустра?
— Ну-да. Куда лучше его сказал наш Горький.
«Самая лучшая должность на земле — это быть Человеком…»
С большой буквы…
— Может быть, — мягко ответил Пенза. — Да только очень уж нелегкая жизнь у меня была. И… есть… советская жизнь — не для слабых. Добрым мне нельзя быть…
— Ну, пожалуйста, — умоляюще прижалась к нему девушка. — Ну, хоть здесь, с нами, со мной, не будьте жестоким… В мире так хорошо и светло. Пусть вам, хотя бы с нами, здесь будет просто, легко и хорошо! Около моего, — она, вспыхнув, поправилась, — около наших дружеских сердец. Как это чудесно поется в одном романсе:
О чем задумался,мой милый?О чем же ты грустишь?Обними меня и с силойТы к груди своей прижми!..
Я тоску твою и гореПоцелуем разгоню…Жизни мореПусть во взореИ твоем блеснет сильней!
Голос девушки звучал тихо и нежно. Она пела для него, мастера Михаила Пензы, милого и сильного товарища, для которого где-то в уголке ее сердца расцветали фиалки первой любви. Искренно тронутый, Пенза хотел что-то ответить, но в это время за столом опять раздался восторженный шум. Стриженная Варя, дирижируя трубкой, встала и с пафосом произнесла:
— Кто там? Французы?
Не суйся, товарищ,В русскую водоверть!Не прикасайся до наших пожарищ:«Прикосновение — смерть…»
— Вот это да! — восторженно раздалось отовсюду. — Вот это так сказанул!.. Кто? Волошин? Поэт такой?.. Здорово! Прямо в точку!
Оказывается, разговор за столом давно уже перешел на тему о фильме «Кутузов», и молодежь делилась своими мыслями о нем.
— Нас, братцы, не тронь, — вызывающе орал Ведмедик. — А то мы и с процентой отдать можем. Нас голыми руками не возьмешь…
— Ну, ну, ты, вояка, — презрительно протянул Полмаркса. — Небось, Япония еще недавно вздула Россию, как в бубен… Дело, правда, не в солдатах, а в управлении. Если нашему солдату дать хорошее управление — так только держись!
— Верно, — поддержала Варя. — А ты скажи, товарищ политрук, как это так случилось во время войны с Наполеоном, что наши крестьяне с ним не пошли? Ведь, говорят, тогдашнее крепостное право хуже всякого рабства было. Наполеон — как ни говори, он парнище передовой был — он же обещал русским крестьянам свободу… А ни черта не вышло…
— Как «ни черта»? А партизанщина?
— Ах, да… Ха-ха-ха!.. Ну, так как, Полмаркса?
Комсомолец наморщил лоб и не находил ответа. С марксистской точки зрения, раб и пролетарий не имеют отечества. Или иначе — «ubi bene — ibi patria» — где хорошо, там отечество. А тут русские мужики времен царизма взяли освободителей в дреколья. Как же так?..
Пока он мялся в поисках ответа, Таня решительно сказала:
— А это очень просто, ребята. По-моему, если Родине грозит опасность, — тут дело не до внутренних непорядков. Нужно драться всем плечо к плечу.
— Верно, Танечка, — просиял Ведмедик. — Вот и я так думаю… Я где-то читал, что какой-то англичанин, Чор… Чорт… на чорта его фамилия похожа… Так он в начале англо-бурской войны, когда все мозгляки скулили, что война эта, мол, несправедливая, так прямо и бахнул: «Права моя страна или нет, но я с нею…» — Вот это да…
— Так у нас в гражданскую войну вышло, когда царский генерал Брусилов в Красную армию поступил против поляков драться… Правильно!..
В этот момент в полуотворенной двери показалось улыбающееся лицо художника.
— Ara… Ara, д'Артаньяшка, — закричали ему молодые голоса. — Что так поздно? Иди сюда — догоняй…
— Никак, ребята, не мог раньше, — серьезно ответил из коридора д'Артаньян. — Под Кузнецким мостом кит на мель сел — пришлось помогать…
Это было сказано таким серьезным тоном, что не сразу все сообразили, в чем дело. После того уже, как шутка была понята и взорвался хохот, Ведмедик все еще неуверенно оборачивался на хохочущих. Пенза воспользовался моментом общего оживления и вышел в коридор. Через минуту д'Артаньян опять просунул голову в дверь.
— Я скоро извернусь, ребята, и опять приду. Не унывайте тут без меня. Только кита спихну в реку[25]. Наркомпочтение всем…
— Хороший парень, наш д'Артаньяшка, — заметил кто-то за столом, когда художник исчез…
— Хороший-то, хороший, — презрительно заметил комсомолец, — да только Божья коровка. «Иде-а-лист»… Ему бы доклады читать — «Пуп и нечто». Он навсегда жизни напугался. К нему даже кролик может подойти среди бела дня, на штаны наделать, а то еще и за ногу кусануть… Хотя усики у него гитлеровские, да душа бабья. Он даже, говорят, верующий. Как это по-студентски:
Верую, Господи, и исповедую,Хоша и не каждый день обедаю…
Все засмеялись.
— Ну, может и не так, — примирительно заметил Ведмедик, — но, пожалуй, вояка с него, действительно, никуда. Это прямо, как про него, Петр Великий сказал: «увольняется по чистой за вид, приводящий весь строй в уныние…»
— Молчал бы ты лучше, чорт снайперский! — накинулась на него с неожиданной силой Варя. — Выискался тоже критик? Под носом сперва утри, когда о д'Артаньяшке говоришь. А ты, Полмаркса, недостоин поцеловать след той блохи, которая нашего художника укусит. Он настоящий парень. Настоящая сила всегда молчалива и спокойна. И не треплется, как пустая бочка… И как ты!