Страха не существует - Дарья Стааль

уверенно, и этот звук вместе с крепкими объятиями сильных рук действовали удивительным образом умиротворяюще.

— Молодые люди, чем вы тут занимаетесь? — недовольный голос ис-Элхорна вывел меня из расслабленной дремы.

— Обнимаемся, — охотно пояснил Астарт.

— Да ладно? А грохотало так, будто разбираете защитный полог на запчасти, — тренер скрестил руки на груди.

Я растерянно покосилась на поле арены. Хорошо, что ис-Элхорн не видел моего вытянувшегося лица! Клянусь собственным пламенем, когда я сюда вошла час назад, поле не было таким белым и таким идеально ровным!

— Может быть, это с другой арены? — предположил Аст и, мягко подтолкнув меня в спину, вывел из-под тренировочного полога.

Ис-Элхорн не поверил нам ни на мгновение, но отпустил — предъявить-то нечего. Проходя мимо тренера, я гордо вскинула голову, но мужчина не смотрел на меня. Он, чуть прищурившись, внимательно рассматривал Астарта, точно видел впервые. И я кинула еще один взгляд на арену, чтобы убедиться, мне не померещилось и идеально-ровный покров — это не иллюзия.

Насколько же ты уже силен, ис-Лотиан? И насколько станешь сильнее, пройдя посвящение в ледяную стихию?

Глава 26

Чтобы составить письмо в мир Железа, мне пришлось сделать три вещи: отказаться от вечера в приятной компании Астарта, изъять у него газеты со статьями на эту тему и побороть внутренние противоречия.

Причем сложно сказать, что из этого требовало наибольших моральных усилий. Нет, головой я все доводы ис-Ором прекрасно понимала, но душа требовала протеста! Вот где я и где тяжеловесные причастные обороты с убойным канцеляризмом? Как мы вообще можем встретиться и проникнуться симпатией друг к другу?

Никак!

Да еще и письменный текст требовал к себе особенного отношения. Нужно было выверять слова, исключать двусмысленность в ненужных местах, и вставлять ее в нужных, иметь мнение и собственную позицию. Вообще иметь хоть какую-то позицию по поводу случившегося мне бы не мешало. Желательно — правильную. Какая позиция для меня правильная, я не совсем понимала, ведь по моим представлениям о письменном общении любая корявая буковка могла смертельно оскорбить венценосных особ. Это ссориться с мелкими аристократами мира Льда я могла себе позволить, а вот с одним из основных потребителей услуг диаспоры — нет. Интересно, знал ли отец, что чистописание — основополагающее в общении с другими правителями крови? Или это чисто ледяной бзик, а огненным можно было оставлять кляксы на полях и пририсовывать смешные рожицы в конце предложений?

Вряд ли во всех мирах существовал хоть один человек, способный просветить меня на столь щекотливую тему. А потому, заперевшись в своих покоях и налив себе бокал вина, я погрузилась в чтение газет. Изучение исходных данных и определение собственной позиции в новой системе политических координат казалось мне самой простой задачей.

Наивная.

При детальном изучении событий масштаб трагедии поражал. Даже если бы мне и хотелось списать заметки на красное словцо жадных до сенсации журналистов, это все равно было слишком страшно. В паре газет нашлись скупые зарисовки с места происшествия, но и их хватало, чтобы живо вообразить произошедшее.

Огромный дирижабль упал на жилой район. Огромный и, что немаловажно, дешевый дирижабль.

Разница между дорогим и дешевым дирижаблями была не столько в сервисе и интерьере, сколько в безопасности. Дешевые заправляли водотронием, а дорогие — гелионом.

Водотроний имел сравнительно смешную цену из-за себестоимости изготовления: его производили на месте, к тому же способов изготовления имелось достаточное количество. В то время как гелион в мир Железа импортировали из мира Льда, поскольку единственным способом получить этот газ была переработка летучего петролиума. И, как ни странно, несмотря на исходное сырье, водотроний был чудовищно взрывоопасен, а гелион — нет.

Поэтому, когда дешевый дирижабль упал на город, он не просто разрушил строения, он устроил мгновенный пожар, не оставляя ни единого шанса на спасение.

Мне не нужно было пытаться представить себя на месте человека, скованного парализующим ужасом от неизбежности наступающего кошмара. Я слишком хорошо знала это отупляющее чувство.

Первый набросок письма содержал в себе много слов о том, как я сочувствую, сопереживаю, понимаю. Я старалась как можно точнее, как можно однозначнее передавать свои мысли, а потому текста вышло много — на два листа.

Отложив стило и обновив бокал, я прошлась по комнате. Огнелис, с трудом уместившийся на кресле, наблюдал за мной вполглаза. Даже если ему и не нравилось мое состояние, зверь не отвлекал — видел, что идет активный мыслительный процесс.

А думала я о том, что никто в явном виде не писал, но все довольно толсто и грубо намекали: лишь один человек мог быть причастен к теракту. Тот, кому подчиняется сброд во всех мирах.

Газетчики обвиняли в трагедии Повелительницу кошмаров.

И тут я поняла, что погорячилась, предположив, что выбор собственной позиции самая простая задача на этот вечер. Я практически ничего не знала о личностях правителей по крови, об их стремлениях и, как следствие, возможных решениях. Я что-то знала о Никласе ис-Халле, короле мира Льда, и то, только потому, что жила здесь.

Но в любом случае у любого решения, у любого поступка должна быть мотивация. Какая может быть мотивация у Иштар, чтобы устроить демоново пекло в чужом мире?

Какая вообще должна быть мотивация у лидера, готового уничтожить сотни беззащитных людей?

Создать химер.

Спустить инферно.

Запечатать порталы.

Я перестала метаться по комнате и замерла у письменного стола. Как мне вообще формировать собственное мнение, если ни одно из эпохальных событий не укладывается в голове? Моя система ценностей отказывалась понимать и принимать такие решения.

Щелчок пальцев — и многословный черновик истлел. А я села и написала новый. О том, что это, конечно, ужасная трагедия, и виновных обязательно следует отыскать, но при этом не забывать о чаяниях простого народа.

И это тоже было скверно, ведь кто я такая, чтобы давать советы правящей королеве? Ее-то, наверное, с пеленок учили управлять и принимать важные решения, выбирать из двух зол меньшее и подписывать смертные приговоры.

Я попыталась представить себя на ее месте. Вот я — королева и вот моя прекрасная столица и вот какая-то дрянь спалила жилой квартал дотла. Старики, женщины, дети.

Что бы я делала? Я бы смогла казнить? Я бы смогла помиловать? Я бы смогла потратить лишнюю минуту, чтобы докопаться до истины и не рубить сплеча?

И я не знаю почему, но внутри заклокотала злость. Если бы на мой народ напали, я бы билась до самого конца, до последнего солдата, до последнего вздоха. Я