Независимость мисс Мэри Беннет - Колин Маккалоу

— Обнаружили семейные скелеты, э? — спросил он, ухмыляясь.

— Давнишние. Но мне претят не кости, а полнейший хаос вокруг. Книги просто плачут, чтобы их разобрали, каталогизировали и расставили соответственно. А семейным документам место в безопасной для огня камере.

С расстроенным выражением Чарли энергично закивал:

— Я так и говорю папаше, но он говорит, что я слишком опаслив. Великий человек, мой отец, но не книжный червь. Попытаюсь снова, когда стану старше.

Ангус провел рукой по документам.

— Дарси как будто были сторонниками более законной династии — Йорков, а не Ланкастеров.

— Да-да. Вдобавок Оуэн ар Тюдор был выскочкой, а его сын для Дарси — узурпатором. А как Дарси тех лет ненавидели электора Георга!

— Меня удивляет, что Дарси не католики.

— Троны всегда оказывались важнее религии.

— Прошу у вас прощения! — воскликнул Ангус, спохватившись. — Я Ангус Синклер.

— Чарли Дарси, наследник сокрушительного здания. Единственное, что мне в нем дорого, так эта комната, хотя я бы раздраконил ее, а затем собрал бы более логично. Папаша превратил комнату куда поменьше в свою Парламентскую библиотеку — отчеты и протоколы, заседания палат, своды законов — и работает там.

— Сообщите мне о дне, когда вы начнете громить эту комнату, и я с радостью помогу вам. Хотя больше всего она нуждается в капельке солнечного освещения.

— Неразрешимая проблема, мистер Синклер.

— Ангус. По крайней мере когда мы не в окружении бомонда.

— Ну, так Ангус. До чего странно! Я никогда не думал, что владелец «Вестминстер кроникл» окажется человеком вроде вас.

— А какого рода человеком вы его воображали? — спросил Ангус с веселыми искорками в глазах.

— Ну, необъятное брюхо, небритость, пятна супа на галстухе, перхоть и, пожалуй, корсет.

— Нет-нет, вы никак не можете объединить пятна от супа и перхоть с корсетом. Первые указывают на пренебрежение внешним видом, тогда как корсет свидетельствует о непомерном тщеславии.

— Ну, сомневаюсь, что вы когда-либо осыплетесь перхотью или будете нуждаться в корсете. Как вы умудряетесь сохранять свою фигуру в таком месте, как Лондон?

— Я предпочитаю фехтование боксу и пешие прогулки верховым.

Они опустились на два диванчика почти рядом, но визави, и продолжали закладывать фундамент крепкой дружбы.

Жаль, тоскливо подумал Чарли, что Ангус не мой отец! Характер у него именно такой, каким должен быть отцовский — понимающий, прощающий, твердый, с юмором, умный, не отягощенный предрассудками. Ангус принял бы меня именно таким, каков я, и не унижал бы, как ни на что не годного. Не считал бы изнеженным только из-за моего лица. Я же не виноват, что лицо у меня такое!

Ангус же думал, что наследник Фица меньше всего походит на хлипкого женоподобного слизняка, какого он ожидал увидеть. Хотя он приехал в Пемберли в девятый раз, знаком с Чарли он не был, как и с четырьмя девочками. Фиц держал детей, даже семнадцатилетних, в классной комнате. Теперь, впервые глядя на наследника Фица, он страдал за мальчика. Да, Чарли не отличался ни бычьим телосложением, ни атлетической жилкой, но интеллект его не оставлял желать ничего лучшего, как и чувства. И ни намека на женоподобную расслабленность! Если он поставит перед собой цель, то горы сдвинет для ее достижения, но никогда — насилием, никогда не за счет других. Будь он моим сыном, думал Ангус, я бы очень им гордился. Фица не любят, а вот Чарли любить будут.

Очень скоро Чарли признался, почему он внезапно приехал в Пемберли, когда там ожидался наезд скучнейших гостей.

— Я должен выручить мою тетю, — сказал он.

— Мисс Мэри Беннет, не так ли?

Чарли ахнул.

— Откуда… откуда вы знаете? — Я чуточку с ней знаком.

— Правда?

— Да. Я провел несколько дней в Хартфорде в апреле.

— Но вы знаете, что она немножко закусила удила?

— Изящно выражено, Чарли. Да, я знаю. Она доверилась мне.

— Кто такой этот нестерпимый субъект? Аргус?

— Не знаю. Его письма приходят по почте.

Тут в библиотеку вошел Оуэн и разинул рот от благоговения, которого ему совершенно не внушала Бодлейнская библиотека Оксфорда. Когда удалось отвлечь его от полок и заставить присоединиться к ним, Чарли и Ангус вернулись к Мэри.

— Вам обязательно совершать променады с Дербиширами и епископом Лондонским? — требовательно спросил Чарли у Ангуса.

— Время от времени, но отнюдь не каждый день. Я привычен к горам и получаю большое удовольствие от пропастей и качающихся скал. Но моя слабость — пещеры. Я просто влюблен в пещеры.

— Значит, вы из тех, кто предпочитает промокнуть насквозь и вымараться в жидкой грязи, чем перегреваться, копаясь в мусоре. Могу предложить вам еще одно занятие — отправляться верхом со мной и Оуэном на поиски Мэри.

— Куда более заманчивая идея! Ловлю вас на слове.

Чарли вспомнил, как Ангус сказал, что предпочитает пешие прогулки верховым и встревожился.

— Э… на лошади вы себя удобно чувствуете, так ведь? — спросил он.

— Абсолютно, даже верхом на аристократических одрах вашего отца.

— Превосходно! Утром мы с Оуэном отправимся в Бакстон. «Плуг и звезды» в Макклесфилде знаменит своими завтраками и примыкает к почтовой станции, так что мы намерены обшарить и Макклесфилд. Присоединяетесь?

— Боюсь, что нет, — сказал Ангус с сожалением. — Думаю, завтра я должен быть под рукой, чтобы приветствовать Дербиширов и спикера.

В Хартфорде не было постоялого двора для почтовых карет. Следовавшие через него останавливались сменить лошадей в «Синем кабане» — таким образом, приравненного к почтовой станции — около полудня. Оказавшись перед выбором либо поехать в Лондон, а оттуда более прямым путем, либо направиться на север и где-нибудь пересесть в карету, направляющуюся на запад, Мэри, как она и сказала Ангусу, решила ехать на север. Как-то нелогично ехать на юг, чтобы добраться до противоположной метки на компасе.

Все было продумано до мелочей, могла она сказать себе с удовлетворением. При содействии возчиков Пикфорда большая часть ее имущества отправилась в Пемберли к Элизабет для хранения, а то, что она захватила с собой, было сведено почти к нулю. Понимая, что ей придется (по крайней мере от времени до времени) идти пешком, неся свой багаж, подходящие вместилища она покупала с большим тщанием. О дорожных сундучках, по сути ящиках, стянутых металлическими обручами, разумеется, и речи быть не могло. Как и о настоящих портманто, приспособленных, чтобы их носить, но слишком больших и тяжелых. В конце концов, она остановила свой выбор на двух дорожных сумках из крепкой ковровой ткани. В их низ были вделаны металлические пружинки, оберегавшие ткань от соприкосновения с водой. У той, что побольше, было фальшивое дно, чтобы прятать грязное белье, пока ей не представится случай выстирать его. Кроме этих сумок — черный ретикюль. В него она спрятала двадцать золотых гиней (гинея стоила несколько дороже фунта — двадцать один шиллинг вместо двадцати), флакончик нюхательных солей, пять самых любимых писем Аргуса, кошелечек для мелочи и носовой платок.