Аберацио Иктус - Димитр Пеев

— А что вы думаете, подполковник Антонов?

— Я убежден, что они вернутся даже без особо благовидного предлога.

— Почему вы так полагаете?

— Ну… потому, что они не дураки. Они хорошо знают, что ничем не рискуют. У нас же нет против них никаких изобличающих доказательств…

— Вот это-то я и хотел услышать! Мы имеем здесь одну хорошо придуманную детективную историю, и по всему видно, что она правдивая, но для суда она не стоит и копейки. Никакой суд их не осудит на основании наших сколько-нибудь логичных рассуждений.

— В последнее время я только об этом и думаю, — сказал Антонов.

— Ну и что же придумали?

— Мне остается только одно — со слезами на глазах уговаривать их, чтобы они сознались в убийстве.

Наступило тягостное молчание. Полковник Пиротский засмотрелся в окно, будто все, что происходило в кабинете, не касалось его.

— Я хотел бы сказать, — неожиданно поднял руку, как ученик в классе, Хубавеньский. — Каждый преступник действует в материальном мире и сам, будучи материальным, оставляет после себя какие-нибудь следы.

— Да, это так, — улыбнулся Пиротский.

— Каждый преступник поэтому всегда допускает какой-нибудь просчет, — осмелев, продолжал Хубавеньский. — Вопрос в том, найдем ли мы эти материальные следы, обнаружим ли его ошибку.

— Так написано в учебнике криминалистики, товарищ лейтенант, — заметил Бинев. — Но сейчас мы собрались здесь не цитировать учебник. Покажи нам, какие следы оставил преступник в данном конкретном случае, какую ошибку он допустил.

— Не мог не допустить, — начал упорствовать Хубавеньский.

— Не мог — в учебнике, а на практике, в жизни…

— В жизни, — вмешался Антонов, — это порой случается Именно так пополняется черный список нераскрытых преступлений.

— Подождите, подождите, хватит учить парня, — вмешался Пиротский. — Он прав. А я хочу спросить, проверялись ли связи между Доневым и убитой. Помимо разговора Антонова с врачом из Ихтимана.

— Доктором Кубратом Паролевым?

— Да. А эта гречанка, ее подруга, знает ли она о них? Не звонили ли они ей по телефону из Вены? Особенно после двадцать первого апреля…

— Понимаю, — сказал Консулов. — Это я занимался салоном. Клео, как именуют ее там, ничего не слышала о Доневых, и Пепи не звонили из-за границы. У нее нет телефона, поэтому Доневы могли разыскать ее только в салоне… Разговаривал я и с Бедросяном. И он тоже ничего не знает о Доневых. Из разговора, косвенно направляемого мной, а также понял, что он ничего не знает и о ребенке Пепи.

— Значит, Доневы не интересовались больше судьбой убитой, не проявляли к ней никакого, так сказать, «нездорового интереса», дабы узнать о результатах своих действий? Хорошо…

— Нет, товарищ полковник, — включился в разговор Антонов. — И этой ошибки они не совершили. Мы имеем дело с очень умным и осторожным противником. С железными нервами. Зачем им интересоваться? Пепи или умерла, и тогда все в порядке — шантажистка устранена, или — если каким-нибудь чудом спаслась — тогда, в сущности, ничего не произошло. Она сама вновь объявится, и они придумают новый вариант ее уничтожения. Зачем проявлять излишнее любопытство, интересоваться судьбой женщины, которая им безразлична? Чтобы обнаружить себя! Нет, они и этой ошибки не совершили…

— Но смотрите, как умно и изобретательно, — отравлена последняя пилюля! После чего упаковка выбрасывается вон. Даже при том, что она не была выброшена, сколько времени прошло, пока мы ее обнаружили… И конечно, без каких-либо уличающих следов. Это все о вещественных доказательствах. Но в деле есть и гласные доказательства — очевидцы и свидетели, правда, всего один свидетель. Только Пепи знала «тайну ребенка». Доктора можно не принимать в расчет. Он родственник и будет молчать… Только одна Пепи и знала, что шантажировала их. Естественно, кто станет хвастаться столь неблаговидным поступком? И самое главное — только она знала, кто достал ей антикон.

— И эта единственная свидетельница сама жертва! И она больше не проболтается, — вставил Бинев.

— Это вы говорите. Надеюсь, этого вы не сообщили Доневым? Вот здесь-то они и допустили ошибку, на которую указал наш молодой коллега. Из-за своей хитрости, гипертрофированной предусмотрительности — я не хочу спорить об их, возможно, правильной и умной позиции — они, в сущности, сами себя лишили возможности узнать, что же случилось с Пепи. Разумеется, они предполагают, надеются, но не знают, умерла ли Пепи.

— Как она может не умереть, если приняла их антикон?

— Бинев, бывает много неожиданных вещей. А вдруг она его потеряла? Может, его у нее украли? Возможно, она начала принимать какое-то другое средство, а это держит про запас и так далее?.. Всякое бывает в жизни. — Пиротский загадочно улыбнулся. Разговор явно доставлял ему удовольствие, и видно было — он придумал что-то:

— Лейтенант Хубавеньский!

— Да, товарищ полковник, — поднялся Хубавеньский

— Сидите, сидите! Скажите мне, знаете ли вы, что такое «аберацио иктус»?

— Кактус?

— Не кактус, а иктус? Латынь…

— Никак нет, товарищ полковник, — покраснел Хубавеньский.

— Вижу, что «никак не знаете». Какая оценка была у вас по уголовному праву?

— «Отлично», товарищ полковник.

— Даже «отлично»! Хм-м… И не знаете, что такое аберацио иктус? Я бы вам ни за что не поставил такую высокую оценку. Латынь, латынь, лейтенант! Скажите ему, подполковник Антонов.

— Аберацио иктус, или «отклонение удара». Это когда некто целится при стрельбе в А, которого хочет убить, стреляет, но по каким-то причинам пуля убивает В, которого тот не хотел убивать… Это, разумеется, только грубый пример. Аберацио иктус у нас будет и когда, — Антонов улыбнулся, он уже понял мысль Пиротского, — когда Доневы дают коробку антикона с ядом Пепи, а яд по какой-то «досадной случайности» попадает к другому… скажем, ее подруге Клео, и последняя гибнет.

— Достаточно, — рассмеялся Пиротский. — Отлично, даже очень хорошо. Чувствуется, что в старой школе по-серьезному изучали латынь… Если бы была отравлена Клео, которую Доневы на самом деле не знают, то у нас был бы и свидетель, и убийство, за которое пришлось бы отвечать Доневым.

— Но умершая — Пепи, — возразил Бинез.

— Зато Доневы не ведают об этом, я надеюсь. Они только знают, что послали яд в антиконе. А кто, когда и где его получил… Правда, при этом адресатом обязательно должна быть женщина, а не мужчина. Слава богу, мужчины пока еще не начали принимать такие снадобья… Пепи могла достать, скажем, овосистон из ГДР — продается такой в аптеках — и отдать свой антикон кому-нибудь из подруг. Если хотите, даже продать его своей приятельнице Клео. Та взяла и умерла… Мы расследуем дело, обнаруживаем подмену пилюли. От мужа Клео узнаем, кто дал ей антикон. Все остальное рассказывает нам Пепи… Понимая, что приготовили для нее Доневы, она так озлобляется (знает же, что теперь у нее не будет возможности их шантажировать), что изливает всю свою злобу, то есть дает полные показания, хотя и очень субъективные. И как она их просила — со слезами на глазах! — вернуть ей сына, и как они, подлецы этакие, стремились всякими подарками подкупить ее… Дальше нет смысла учить вас, что делать.

— Вы на самом деле решили разыграть аберацию иктус? — спросил Пиротского Антонов.

— Предлагаю, это будет более точно. Если вы придумаете что-то более тонкое и умное, сразу приму. Но сейчас я не вижу иного выхода. Мы располагаем только одним вещественным доказательством — нарушенной упаковкой от антикона. Она свидетельствует о том, что двадцать первая по счету пилюля была подменена, но ничего не говорит нам — кто дал антикон Пепи, а следовательно, кто «зарядил» его ядом… Это обстоятельство было установлено после того, как Доневы благоразумно стерли все отпечатки пальцев, а сам антикон побывал в руках у Пепи. Само собой разумеется, свидетелем осталась одна лишь Пепи. Для этого ее потребуется «воскресить»… Но чтобы провести следствие и привлечь кого-то к уголовной ответственности, нам все-таки нужно иметь и «убитую»… Зачем нужна эта инсценировка? При умелой подготовке, при профессионально проведенном допросе — каждого из супругов в отдельности — операция монет дать желаемые результаты, привести к самопризнанию.

— Для допроса их нужно вызвать в Болгарию. А они могут не вернуться, — сказал Бинев. — Во сколько обойдется это государству, он — крупный специалист, она — детский врач, все семейство их в Вене…

— Если не вернутся, тогда мы подумаем об их экстраординарном принудительном возвращении. И у нас будет дополнительная улика против них.

— Они же сразу объявят себя политическими невозвращенцами.

— Мы должны сделать все, Бинев, что зависит от нас. Нужно разработать операцию так, чтобы они вернулись, а потом уж и разоблачать. Сила преступника в том и заключается, что он действует тайно и скрытно, неожиданно — не знаешь, когда и что он выкинет, кто это сделал и почему. Тогда он «сдает карты». Сейчас пришел наш черед «сдавать». Мы имеем на руках и некоторые козыри, хотя и не очень сильные, но все же имеем. Это наш шанс!