Блаженная (СИ) - Белла Ворон

базаре говорили. Эх, Мишка, зачем только я тебя встретила! Готовилась бы сейчас спокойненько к репетиции… Кстати, репетиция! Я ахнула, бросила взгляд на часы. Уф! Еще целый час до начала. Еще можно кое-что успеть.

Больничный корпус я нашла по указателю. Он размещался в ближнем к театру двухэтажном флигеле и с виду не отличался от остальных построек. И внутри ничто не выдавало больницу — ни стерильной чистоты, ни специфического больничного запаха, ни стеклянных витрин с наводящими ужас железяками. Крошечная прихожая перетекает в небольшой холл, спокойный и приветливый — нежно-голубые стены, белоснежные двери, небольшие изящные диванчики. Роскошная монстера высотой под потолок приветствует меня блестящими зелеными ладонями размером с Австралию.

Я не спеша прошлась вокруг холла в поисках открытой двери. Не обнаружив ни одной, уже собралась с духом, чтобы отправиться на второй этаж, но тут мое внимание привлек небольшой выступ в дальнем углу холла. Как оказалось не зря. За выступом прятался узкий, темный коридорчик, ведущий, на первый взгляд, в никуда. Я прошла в темный тупичок и, освоившись немного в темноте, разглядела дверь, выкрашенную не в белый, как все прочие, а в цвет стены. На тусклой металлической табличке темнела гравированная надпись “ВИВАРИЙ”. Я могла только догадываться, что находится за этой дверью, но явно ничего хорошего. Неужели Вадим ставит опыты над животными?

— Там нет ничего интересного. — послышался голос рядом со мной.

В первую секунду я не опознала темный силуэт в шаге от меня и шарахнулась в сторону, стукнувшись плечом о противоположную стену.

— Вадим! Ну разве можно так внезапно возникать?

— Не так уж внезапно. Я живу на втором этаже. Услышал ваши шаги и принял вас за грабителя.

Он стоял неподвижно, перегораживая коридорчик. Я чувствовала себя крысой перед грозной тенью кошки. Что ж, придется быть храброй крысой и броситься первой.

— Вы ставите опыты над животными? — осведомилась я прокурорским тоном.

— Слово “виварий” наводит дрожь на непричастных к медицине. — ответил Вадим, не шелохнувшись, — И держит некоторых… сотрудников подальше от моих запасов спирта.

— Вот как? Значит за этой дверью…

— Склад. Медикаменты, перевязочные материалы…

— И спирт? — строго спросила я.

— Чистейший. Медицинский.

— Неужели мои коллеги настолько неустойчивы в этом смысле, что приходится пугать их виварием? — попыталась я пошутить.

— Всякое бывает. — серьезно ответил Вадим и отступил немного в сторону. — Пойдемте.

Как пить дать, врет. Врет и хочет как можно скорей увести меня подальше от вивария. Но я решила сделать вид, что ничего не замечаю и вообще дурочка. Так у меня больше шансов увидеть то, что от меня прячут. Мы вернулись в холл.

— Я могу быть чем-то полезен? — холодновато спросил он. — Надеюсь, все здоровы.

— Все здоровы. — надеюсь, моя улыбка вышла хотя бы наполовину такой же лучезарной и нежной, как у Лики, — Я пришла поблагодарить вас. Огромное спасибо, что помогли мне с вечеринкой.

Он выдохнул. Напряженные плечи немного опустились.

— Не за что. — улыбнулся он, — был рад помочь. Тем более, что я ничего не сделал. Покупками занималась… ваша подруга.

— Буду рада вас видеть завтра на вечеринке. — продолжала я, будто не заметив, что он не захотел произнести имя подруги. Ни за что не поверю, что он его забыл.

— О! Спасибо, я постараюсь прийти. Может быть, чуть позже. Завтра напряженный день в больнице — куча биопсий.

— Биопсий? Вы их тоже делаете? Вы же…

— В основном их я и делаю. Аутопсия, ну, то есть вскрытие… история нечастая.

— И что же, некому вас подменить? Вы единственный патанатом на весь Воронин?

— Врачей моей специальности не бывает много. — он сделал виноватый жест, — Непрестижная.

Возникла пауза. Я перебирала в голове варианты непринужденного перехода к главному, но Вадим меня опередил.

— У меня такое впечатление, что вы хотите меня о чем-то спросить и не решаетесь. Ваш друг что-то рассказал вам?

— С чего вы взяли?

— У вас на лице написано.

Ну да. конечно. Как я могла забыть. У меня всегда все на лице написано.

— Мой друг, да. Глупо скрывать. Конечно мы говорили о бабушке. Тогда… в мой приезд… последний… В общем, мне было не до того. И я просто не подумала… потом запрещала себе думать. Господи, как же трудно все время подбирать слова!

Он коснулся моего плеча.

— У меня есть отличный зерновой кофе. Предлагаю выпить по чашечке и спокойно поговорить.

— Спасибо, но боюсь, еще одна доза кофеина станет последней для меня. — я натянуто рассмеялась. — Может лучше на свежем воздухе?

Мы вышли из флигеля и сели на скамейке возле кенотафа Марфы Сапожниковой. С минуту я собиралась с мыслями, сосредоточенно наблюдая, как тень от кустов боярышника, словно кружевная вуаль, трепещет на грубом камне. Вадим терпеливо ждал.

— Вы делали вскрытие бабушке? — решилась я наконец.

Вадим удивленно приподнял бровь, но ясно было, что мой вопрос не застал его врасплох. Он молча кивнул.

— Вы один?

— Нет, конечно. С ассистентом. Врач из нашей больницы.

— И ни у кого из вас не возникло сомнений в причине смерти?

— Ни малейших. — быстро ответил он. — Это был инфаркт. А почему у вашего друга возникли сомнения?

— Они возникли у меня. Бабушка очень заботилась о своем здоровье после того, как… мы с ней остались вдвоем. Она говорила, что не может позволить себе роскошь умереть, пока я не стала самостоятельной. У нее было отличное сердце, я это точно знаю. Откуда инфаркт?

— Я не знаю, чего наговорил ваш друг, и лекцию не хочу читать, поэтому скажу в общих чертах. Чтобы сразу отпали вопросы. Слышали выражение — разбитое сердце? Тот самый случай. Его еще называют синдром такоцубо — ловушка для осьминога.

— Что это такое?

— Сосуды спазмируются и сердце оказывается как бы в ловушке. В результате — инфаркт. А вот причину спазма установить обычно не удается. Его может спровоцировать внезапное страшное известие. Прием какого-нибудь препарата. Сильный испуг. — он помолчал немного, — Я думаю, именно последнее было причиной.

— Почему вы так думаете?

— Не знаю, стоит ли говорить.

— Говорите.

— Когда привезли Серафиму Андреевну, — произнес Вадим, чуть помедлив, — я был поражен выражением ужаса, застывшем на ее лице.

Он говорил что-то еще, но я не слышала, не воспринимала.

Выражение ужаса… Бабушкино сердце продолжало биться даже после самого страшного события, какое может произойти с человеком. Что могло так сильно ее напугать? Она боялась только за меня. Но я была в Москве, в полной безопасности. Тогда что? Что?

— Тина… Ты в порядке? — Вадим осторожно коснулся моей руки. Я вздрогнула.

— Она ничего не боялась. Она дорожила жизнью только ради меня… она