Спираль - Андрей Лазарчук

Так же их щупали лазерами с разных точек при подъезде к КПП. Саша высунулся из люка по пояс и поднял вверх руки — ну, не то чтобы сдаёмся, но люди мы мирные и здравомыслящие. Видно было, что на проволоке заграждения висят где-то собаки и вроде бы обезьяны, а где-то и кучи тряпья… Множество воронок, всё в пыли.

— Кто такие? — рявкнули с вышки через такой мегафон, что машина подпрыгнула.

— Настя, — спросил Юра, — у нас есть чем ответить?

— Есть, — сказала Настя, — сейчас врублю… Говори, командир.

— ЧОП «Волкодав», лагерь «Ромашка», — сказал Юра в микрофон, и звук из-под капота вырвался что надо — вау, какие басы…

— Сколько вас?

— Трое.

— Что у вас там случилось?

— Ничего, все живы. Связи нет. Приехали доложиться и получить инструкции.

— Давайте медленно и без фокусов…

Створка ворот, подёргиваясь, отъехала. Только сейчас Саша рассмотрел, насколько она с этой стороны побита и помята.

20

«…действием неустановленной аномалии. Свидетели происшествия: курсант Ю. Шихметов, курсант А. Малая, курсант А. Назаренко, гражданский специалист П. Хват. Составлено 2 декабря…»

— Как второго? — спросил Юра.

— А какого? — не понял Светличный; он выглядел так, будто не спал уже неделю и не брился четыре дня.

Юра для проверки посмотрел на свои часы. В окошечках календаря была ожидаемая дата: 30 и «ноя». Он показал часы Светличному.

— Ёш, — сказал Светличный. — Тогда понятно, почему вся электроника слилась. Дядя Петя, слышишь?

— Что? — как бы проснулся дядя Петя.

— Помнишь семнадцатый год?

— А что там помнить надо?

— Когда часы разошлись.

— Помню. Долго возиться пришлось.

— Вот. Но тогда — на два часа, а сейчас — на двое суток.

— Возиться всё одно столько же.

— Ну, как знаешь… Ладно, Юра. Хорошо, что хоть вы целыми добрались. Значит, говоришь, немцы? — вернулся он к началу разговора, отложив не подписанный ещё акт.

— Камуфляж определённо немецкий, у меня комплект точно такой есть — для рыбалки. И стреляли, думаю, из «панцерфауста-3» — потому что перед выстрелом мы работу дальномера засекли. А больше я РПГ с лазерным дальномером не знаю. И, главное, точно пальнули метров с трёхсот — вон, спасибо Насте, вывернулись…

— Ясно, ясно… Но пока никакой информации о пропавших немцах не поступало, мы запрос отправили. Да и нет тут немцев уже давно — года три или четыре, точно не помню.

— После скандала с «Сименсом», — сказал дядя Петя. — Не сразу, но очень скоро.

— Угу, угу, угу, — как игрушечная сова, закивал головой Светличный. — Точно.

— А через год вообще всех иностранцев попёрли, — сказал дядя Петя. — Чтобы воровать не мешали.

— Ну да, — сказал Светличный. — А то будто только наши воровали.

— Не сравнить, — сказал дядя Петя.

— Ладно тебе. Ты слухами питаешься, а я в реале это видел. Они тут себя как в колонии вели. Или на оккупированной территории. Потому и огребли.

— Ой, да ладно, — дядя Петя махнул рукой. — Много я этих сказок слышал…

— В свободное время поговорим, — сказал Светличный. — Сейчас не до завалинки с семечками. В общем, получается, ребята, что? Нужно вам в лагерь новое оборудование забросить. И, может быть, не только в ваш лагерь. Юра, ещё в два места завернёте?

— По пути?

— Нет, не совсем. Одно недалеко, крюк километров в десять по чистой дороге, а второе, к сожалению, — только через Киров…

— Это плохо? — спросил Юра.

На него все посмотрели как на идиота.

— Да, — сказал он. — Ничего не знаю. Первый раз слышу. Мама, я урод? Или что?

— Ничего, — сказал Светличный. — Всё бывает. Видишь ли, из Кирова часть жителей отказалась эвакуироваться.

— И?..

— И они там живут вот уже пятнадцать лет.

— Ни хера ж… прошу прощения у дам и начальников… Мутанты, что ли, какие? Зомби?

— Нет. Просто люди. Партизанская республика Киров. Про неё как-то не принято распространяться… хотя вроде бы все всё знают…

— Так, начинаю понимать. И на чём поднимаются эти партизаны? Кого крышуют?

— Вот учитесь, — сказал Светличный. — Сразу виден профи. А то: за свободу! против произвола! Крышуют они огуречные фермы, но мы думаем, что не только их.

— Что? Какие фермы?

— Кхм. Вас на занятиях что, в вакууме держали? Про «кировские огурчики» ничего не слышал?

— Зачем ты тогда в Отрыв ездил? — спросил Назаренко.

— Не понимаю, — сказал Юра.

— «Кировские огурчики». Средство для поднятия… ну, скажем так: тонуса. Круче всякой там «виагры». Вот такая двухсотграммовая баночка стоит семьсот новыми.

— Нехило, — сказал Юра.

— Причём при анализе — просто огурчики. Ничем не отличаются от нежинских, разве что те вкуснее.

— Забавно. Не слышал. Наверное, ещё рано интересоваться, поэтому.

— Ну так что?

— Не знаю. А какие у них отношения с нами? В смысле, у партизан. Не у огурчиков.

— Сложные. Но у них со всеми — сложные. Они во всех видят врагов.

— Могут и пальнуть?

— Ну, если им что-то не понравится…

— А куда ехать?

— А вот здесь, — Светличный ткнул пальцем в карту, — это километров семь восточнее Кирова, застряла научная экспедиция. То есть мы предполагаем, что они там, потому что это была последняя точка, откуда они вышли на связь.

— Они могли пережить выброс?

— Да, там как раз есть оборудованное партизанское убежище. Эти ребята понарыли очень много нор в окрестностях городка. Для себя и друзей. Или сдают за деньги. В смысле, не за деньги…

— Я понимаю. А объехать эту республику по кривой никак?

— Там могут возникнуть куда большие сложности.

— Ясно. Ребята, как?

— Ну, раз надо… — неуверенно сказал Назаренко.

— Сам решай, командир, — и Настя откинулась на спинку стула, скрестив на груди руки.

Светличный с непонятным интересом на неё посмотрел. Покачал головой.

— Я опять чего-то не знаю? — спросил Юра.

— Муж у неё там. Скорее всего там. — Светличный поднялся, с хрустом потянулся. — Командир такие вещи должен знать, могла сказать и сама.

— Да, Игорь Иванович, — смиренно отозвалась Настя. — Могла.

— Но не сказала.

— Не хотела влиять на принятие решения командиром.

— Вас, барышни, не поймёшь, — сказал Юра. — Так вам не так и этак не этак. Внимания много, внимания мало… Сложная конструкция.

— Эр-тэ-эф-эм, — сказала Настя. — Рид зе факинг мануал.

— Это Стендаля, что ли? На книжки времени нет. Руки тренируем, ноги… Ладно, хорош трепаться. Игорь Иванович, давайте задание, постараемся всё сделать. Какую валюту принимают эти партизаны?

— Да всякую. Жидкую, патроны, лекарства… Придумаем что-нибудь. Ах да, чёрт… за всеми этими перебродами запамятовал… Юра, тебе тут звонили из Киева несколько раз, я сказал, что передам и что ты…

— Связи же нет.

— Это проводная.

— А где аппарат?

— В соседней комнате, там Валечка, скажешь, что я разрешил.

Негнущимися пальцами он набрал номер Эллы. Элла ответила сразу.

Алёнка пропала. Сказала, что поедет куда-то на один день — за подарком для него, для Юры. И не вернулась. И не отвечает. И никто из знакомых ничего сказать не может. И в полиции тоже ничего сказать не могут. Объявили в розыск. Но пока — никаких следов.

Когда отъехали от ворот на километр, Настя остановила машину.

— Дядя Петя, — сказала она, — ты там под сиденьем пошарь — должна быть такая сумочка брезентовая, как бы от противогаза.

— Есть такая, — сказал дядя Петя.

— Ты её открой и кружки достань. И бутылочку возьми из ящика.

— Да, — сказал дядя Петя. — Командир, слезай.

Юра сполз вниз. Он был как деревянный. Всё, что происходило, происходило не с ним.

— Держи ровно. — Дядя Петя сунул ему небольшую кружечку из нержавейки, другие раздал экипажу. Отвинтил колпачок «Трёх танкистов». Разлил. — Скажи слово, командир.

— Земля пухом, — сказал Юра. — Не знаю, во что ты верил, брат Буравчик, но пусть тебе там будет хорошо.

Выпили, закусили кусочками ржаного сухаря.

— А теперь, — сказала Настя, — дядя Петя за руль, я наверх, а ты, командир, — на заднее, и спать.

— Ну нет, — сказал Юра.

— Ну да. Тебе сейчас дыхание вернуть надо. А без этого от тебя одни траблы будут — и никакого толку. Допей пузырь и не возникай.

— Так заметно? — спросил Юра.

— Угу, — сказал Назаренко. — Даже я, толстокожий…

— …и ни фига не женственный, — закончила Настя. — Поехали.

Она забралась в турель. Теперь перед Юриным лицом в опасной близости от него маячили её ноги. В мешковатых штанах и тяжёлых берцах. Юра налил полную кружку водки и выпил как воду, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. В бутылке ещё немного плескалось. Это он оставил на потом.