Я – инквизитор - Александр Мазин

Андрею понадобилась минута, чтобы успокоиться. Да, не тот уже Ласковин, не тот. Было ли это покушение? Цвет у «вольво» тот же. И марка та же, вроде. Или нет? Та была «универсал», а это «седан», насколько он успел разглядеть. Значит, не та? Значит, случайность? Если случайность, то почему прежде с ним никаких случайностей не бывало?

Андрей нагнулся, словно завязывая шнурок или поправляя штанину. Завязывать-то нечего: ботинки на молнии. Хорошие ботинки: эластичный верх, чистая кожа, утяжеленный рант, жесткий носок. Спецзаказ. Для вышибания дверей и мозгов. Это практичный Митяй организовал. Себе и другу. Покрепче десантных. И полегче. Только шнурков на них нет. И «хвост» за Ласковиным тоже вроде не тащится.

Не доходя до Садовой, он свернул налево, во двор. Хороший здесь двор, большой. А посреди – гора. А на горе – крепость. Подростками специально сюда с Митяем приезжали поиграть. Жива гора. И крепость жива, только обветшала порядком.

Андрей, сделав петлю, снова вышел на канал и по набережной дошел до Сенной. Нет «хвоста».

А был, так потерялся. Случайности, однако!

От «Садовой» до «Новочеркасской» – рукой подать. Пивка, что ли, попить в «Швабском домике»? Или перекусить где попроще? Ладно, попозже.

Автобус подошел. 174-й. Давно не было. Народ так и попер. Андрей садился последним, но вдогонку ему подвалила компания веселых парней, втиснулись с шутками-прибаутками, его притиснули, еле ухитрился локтем раненый бок прикрыть. Эх, отвык Ласковин от общественного транспорта. «Никто не выходит? Девушка? Девушка! Давайте к нам, девушка! У нас весело!»

Тут-то Андрей и уловил шорох расстегиваемой молнии. Сразу насторожился. Так, компания. Четверо. И он – в центре. Ласковин уже ощущал спиной входящий в спину металл. Один удар шилом под левую лопатку – и дело сделано. «Что это с ним? С сердцем плохо? (Что да, то да!) Да не, какое сердце, вишь, молодой еще! Пьяный! Ну, братан, давай-ка на выход, а то еще блеванешь тут!» Вышли – и на скамеечку. И так, пока труп не окоченеет, хоть до следующего утра.

Он потянул сумку на себя, прикрывая на всякий случай пах и поворачиваясь спиной к вертикальному поручню. Потянул… а сумка не подалась! Застряла?

Андрей быстро опустил руку вниз… и успел поймать запястье, вышмыгнувшее из бокового кармана сумки… и тут же встретился глазами со стоящим на ступеньку ниже. Угрожающий прищур: ну-ка отпусти, мужик… и только пикни!

Андрей не отпустил: достали, блин! Сначала «вольво», теперь карманник! Не отпустил, наоборот, зафиксировал пальцы-кисть в болевом хвате. Нажать посильней – и «инструмент» испорчен, по крайней мере, на месяц. Вор стрельнул глазами, и два компаньона (ну конечно!) схватили Андрея под руки. Третьему было не дотянуться.

– Только вякни, мужик! – предупредил-прошипел один Ласковину в ухо, брызжа слюной.

Вякнул. Не Ласковин – «компаньон». Когда локоть Андрея погрузился сантиметров на десять в его висловатый живот. Негромко так вякнул и сразу посинел лицом. Больно! А ты как думал? Еще чуть-чуть поглубже – и вовсе бы отключился. Но посильней нежелательно. Возможен рвотный рефлекс. На голову Ласковину.

А теперь – второму. Каблуком по ноге, по самому кончику кроссовки. Ну, молодой человек! Разве можно ругаться в общественном месте?

И драться тем более. Кулаком – по почкам! Разве можно? Ах, я вас обидел? Тогда повторим. Тем же каблуком по тому же месту. А кожа у кроссовок тонкая!

Прикосновение острого металла к руке, поймавшей злонамеренные пальцы. Нехорошо, приятель!

Отдергивая руку, Ласковин «довел» прием и под хруст выворачиваемых суставов поймал вторую руку. Нет, не бритва – монетка. Но такой монеткой можно и сухожилия перерезать! Давай-ка еще похрустим! Нет, приятель, тебе не месяц теперь, а полный квартал без работы сидеть. Ага, остановка!

– Выходим, молодой человек?

– А как же!

Один вот уже сам выпал, а второй… застрял. Ну, если немного помочь? И третьему – тоже. Не видишь? Девушка выйти хочет!

– Ну зачем вы так грубо?

– Кто, я? Да разве это грубо? Да разве он обиделся? Верно, братан, ты не обиделся? Видите, девушка,– молчит! Обиделся – сказал бы. А он не говорит. (И почти не дышит, кстати. Но это пройдет.) Эй, парень, а ты разве не с ними? Видишь, я угадал! С тебя приз! Ну ладно, ладно, не загораживай проход!

Автобус тронулся. Четверка проводила его ненавидящими взглядами. А граждане пассажиры и не заметили ничего. Или не подали вида, что заметили. У таких кошельки вынимать – милое дело. Нас четверо. А вас? Сорок? Нет, дорогой. Ты – один!

А тебя не трогали – и припухни! Ласковина раньше тоже не трогали. А сейчас вот тронули. Может, от пачки баксов в кармане какие особенные флюиды исходят, притягательные? Хорошо хоть пулька та в бумажник не угодила. Бакс с дыркой ни в одном обменнике не возьмут. Даже за полцены. В Америку везти придется. А это далековато.

Андрей вышел на Среднеохтинском, купил три банана – есть хочется! Неудивительно: уже четыре часа.

Фирма, оказывается, называлась не «Шанкр», а «Шанкар». Нечто индусское, надо полагать?

Гашиш?

Пустынный проспект. Пара машин на крохотной автостоянке за квадратными колоннами. Андрей остановился неподалеку, не торопясь ел бананы. Неплохой сегодня день. В смысле погоды неплохой. Снега нет. Ветра нет. Морозец градусов пять. Милое дело. Стой себе, Ласковин, кушай банан, на девушек проходящих поглядывай, а если машина мимо проедет – личико скромно опускай. А то не ровен час окажется внутри кто-то знакомый.

Бананы кончились. Люди входили через стеклянные двери ТОО «Шанкар». И выходили. Разные люди. Но не те.

В пять пятнадцать Ласковин покинул пост и зашел в соседний подвальчик-кафе поесть. Потом подежурил еще полчаса. В шесть позвонил «разведчику» Феде. Узнал, что вооруженная кодла все еще на Мастерской, что снова приезжали менты, что грузовичок заезжал трижды: увозили какие-то ящики. Фирменные. Выслушал предложение бросить с крыши гранату в заветный дворик. Он, Федя, берется бросить.

– Нет у меня гранаты,– огорчил его Ласковин.– И учти, крыша – только для наблюдений. Информация сейчас – всё, сам знаешь!

– А как же! – согласился «разведчик».

– Ну, тогда спасибо. До завтра.

«Надо прикид поискать,– подумал Ласковин.– Нейтральный какой-нибудь, незаметный».

Он вспомнил: когда шел по Пороховской, видел разложенные на пленке кучи гуманитарки. Поискать что-нибудь подходящее…

Он опоздал. Тряпье уже увезли. То же, что в киосках, не годилось. Слишком новое.

Восемнадцать тридцать семь. «Самое время навестить базу на Разъезжей»,– подумал Ласковин.

К тому же он замерз. Это был скверный признак: раньше к холоду был почти невосприимчив.