Двойной генерал-2 (полуостров Сталинград) - Сергей Чернов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Семёныч, чуть подумав, опять кивает.
Возражений не предвидел, их и не было. В районе Молодечно начинается зона густых оборонительных линий, которые понастроили во время обучения ещё до войны и в самом начале. Там и сейчас обучение ведётся. Кстати, давно не заглядывал, надо этот пробел заполнить.
В этой зоне фрицам воевать, как бегать со спутанными ногами. Вправо, влево? Болота. Что? Высохли? Так мы их размочим, делов-то!
— Ещё кое-что придумал, тебе понравится, — растолковываю идею, Семёныч светлеет лицом. Сам не знаю, получится или нет, но попытка — не пытка, как говорит мой бывший друг товарищ Берия.
— А теперь собери мне командиров всех уровней, до которых можешь дотянуться в течение часа. Мне с ними поговорить надо…
Два часа спустя.
Едем обратно в Минск. Через минские учебные оборонительные линии, которые скоро станут боевыми. Поговорил с ребятами, успокоил. Сказал то же самое, что и раненым. Насколько могу судить — прониклись. Прониклись и успокоились.
20 августа, среда, время 19:40.
Минск, железнодорожный вокзал.
Улыбаюсь, хотя настроение грустное. Ноблесс оближ — положение обязывает. При народе командующему унылое выражение лица не положено. Поэтому улыбаюсь.
Первый эвакуционный состав отправляется через полчаса. В ухо дышит неотлипающая от меня Ада, напротив вздыхает Шура, рядом топчутся Борька и Яков. На самом деле эшелон не первый. Советские и партийные органы уже отправили первую партию архивов в Смоленск. Но если не считать грузовые, то это первый.
Слегка хрипя, динамик приятным женским голоском услаждает наш слух «Катюшей».
— Погодка-то не очень, — слегка кривится Борька, — прямо к месту.
Небо действительно затянуто тучами, но дождь никак не соберётся.
— Глупый ты, — Адочка немедленно ретранслирует мои слова, что я ей на ушко шепнул, Борьке, сопровождая их высунутым языком, — а ещё сын генерала. Погода замечательная! А почему, как думаешь?
Сын задумывается, Яков улыбается и не вмешивается. Незаметно подсказываю дочке правильный ответ.
— Погода нелётная, бестолковый! — радостно выпаливает Ада и снова показывает язык. — Поезд бомбить не будут!
Борьке стыдно, что он сразу не догадался, Яков улыбается и молчит.
— Вас и так не будут бомбить, — бурчит сын, — вон зенитные броневагоны стоят. Хорошие хоть зенитчики, пап?
— Конечно, хорошие. Самые лучшие, — утыкаюсь носом в пушистую детскую голову. — Неужто ты думаешь, что я доверю кому попало охрану дочки?
Рядом толкутся другие командиры. Моих штабных почти нет, только полковника Виноградова заметил. Многие уже вывезли, я же располовинил штаб, частично мои люди безвылазно работают в Барановичах. Васильев уже перевёз туда семью, он там чаще бывает, чем в Минске. Михайлин переправил своих в Гомель, у него там главная база.
Злые языки могут вякнуть, что де генерал Павлов организовал для эвакуации своей семьи и семей больших начальников литерный состав по высшему разряду. Злоупотребление своим положением, то, сё… Вякнуть могут. Чтобы затем засунуть свои языки в глубокое тыловое место. ВСЕ составы с детьми идут под высшей литерой. Семьи комсостава, партийных работников и политруков всех уровней, тоже идут под этой литерой и с лучшей охраной. Даже составы с пополнением, вооружениями и боеприпасами идут на ступеньку ниже.
— Пап, а пойдём, посмотрим на зенитки, — просит Ада, и отказать ей невозможно.
— Только не долго, — беспокоится Шура. Парни оживляются, хоть какое-то движение. Молодёжь мужского пола долгих прощаний не любит. Тоже не люблю, но и расставаться не хочется.
Когда подходим к голове поезда, — провожающего и отъезжающего народа не так чтобы много, и все уступают дорогу, — видим картину, которой пока никто не написал. Весёлое прощание славянок со славянами. Зенитчики, ясен пень, все бравые ребята, частично передислоцировались на перрон, частично сидят, свесив ножки на крыше и бортах платформы. А как же? Рядом группа девиц, штук шесть, не старше восемнадцати на мой неискушённый в этом времени взгляд. Девчонки смотрят с любопытством, которое становится жгучим, когда бойцы встают по стойке смирно после команды сержанта.
— Вольно, — бурчу не слишком радостно. Обстановку воспринимаю, как двусмысленную. В узком кругу своих подчинённых я совсем не уставник. И здесь в чисто гражданской ситуации, — провожаю семью в дальний путь, — строевая подготовка душу не греет.
— Общайтесь с девушками, бойцы. Это приказ, — и отхожу чуть в сторону.
— Вот, Адочка, твоя зенитно-пушечная вооружённая охрана. Гляди.
— А можно туда? — дочка показывает пальчиком, вовнутрь ей хочется.
— Тебе нет. Женщинам на военные объекты вход воспрещён.
Дочку так веселит слово «женщинам», что она не огорчается запрету.
— А нам? — встревает Борька. Яков поддерживает его взглядом.
— Если командир батареи разрешит…
— Я за него, — сержант встаёт навытяжку, — наш лейтенант бумаги какие-то оформляет. Если вы, как командующий, не против, то и я не возражаю.
— Перекладываешь ответственность? — укоряю сержанта. — Ладно, я — не против. Они пока ополченцы, но знакомить их с разного вида вооружениями мы обязаны. Вперёд!
Мои парни мгновенно исчезают в бронированном вагоне с сержантом. Ада завистливо провожает их взглядом. Минут через десять с трудом выковыриваю их из вагона. Идём обратно.
— Борис, подставляй плечо, пусть она на тебе покатается напоследок, — Борька вздыхает, но покоряется. Зато Адочка протестует против замены скакуна.
— Ада, Боря остаётся, он воевать будет, а ты ему в такой малости отказываешь, — после моего упрёка Адочка даёт Борису себя пересадить.
Шура с трудом отлипает от меня, когда паровоз даёт гудок. Вместе с остальными пассажирами мои заходят в вагон, мы встаём под окнами. Шура слёзы утирает, Ада с неё пример не берёт, не плачет, настоящая дочь генерала.
Идём вслед за поездом, машем рукой напоследок. У-ф-ф-ф! Уехали. Как гора с плеч. Непонятное чувство облегчения испытываю.
— Ну, что, парни? Как говорил один остряк, нет такого семьянина, который не мечтал бы хоть изредка побыть холостяком? — подмигиваю.
— Па-а-а-п… — укоризненно смотрит Борис.
— Спроси вон у тех девчонок, что они делают сегодня вечером? — снова подмигиваю и киваю на стайку девушек чуть в стороне. Гусар я или кто?
Борис цепенеет, Яков хохочет.
19 августа, вторник, время 17:45.
Оборонительные линии юго-восточнее Молодечно.
Генерал Павлов.
Ту-дум-м-м! Бл…! Макет гранаты, — обычный булыжник, обмотанный тряпкой, — после подскока бьёт меня по голове. Вот, сука! Хорошо, что на мне каска, но могло и ключицу сломать. Случаи травматизма на учениях не редкость.
Поднимаю голову. Редкая цепочка обороняющихся уже рядом, а «выстрелить» я не успел. Кряхтя, поднимаюсь.
— Вы «убиты», товарищ генерал армии, — ко мне подходит лейтенант, командир обороняющегося взвода.
На мне рабочая форма без опознавательных знаков, но меня в лицо все знают.
— Блядский высер, без тебя знаю…
— Все остальные тоже, товарищ
