Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

том, что мечтает жить вдали от всего мира, в палатке, в пустыне, где одни только кактусы, и что она покинула Нью-Йорк, потому что там слишком много снега. Письмо исполнено беззаботностью и свободой юной американки, и даже если оно не содержит ответного признания в любви, это настроение не остается незамеченным. Юрий не мог просто так взять и бросить работу и отправиться куда глаза глядят. Но он отлично умел имитировать образ жизни, о котором ему писала Марго. Непонятно, учился или работал Юра в то время. Его трудовая книжка, записи в которой начинаются в 1973 году, свидетельствует о том, что в лучшем случае он иногда где-то числился. Но большую часть времени ему, похоже, удавалось избегать работы или трудиться в более-менее дружественных к хиппи местах вроде сада «Эрмитаж» или Библиотеки ИНИОН[181]. Какое-то время Юра очень много путешествовал. Он часто бывал в Таллине и начиная с 1980‐го каждое лето отдыхал в Гурзуфе с постоянной компанией, гуляя по набережной, получившей у них название Drink Alley. Марго в конце концов вернулась к нормальной жизни, поселилась на границе штата Нью-Йорк и Северной Вирджинии, вышла замуж, у нее появились дети и затем внуки. Жизнь Юры так и не вернулась в нормальное русло. Цена, заплаченная им за свободу, которая для этих троих молодых американцев была чем-то само собой разумеющимся, оказалась намного выше.

Поддерживая международные контакты, Солнце также занимался налаживанием связей поближе к дому. Судя по большому количеству писем в его архиве, непродолжительная служба в армии оказала на него большое влияние. Его призвали в декабре 1968 года, через несколько недель после начала службы он получил серьезную черепно-мозговую травму (его травмировало крюком подъемного крана). Следующие два месяца он провел в госпитале в Хабаровске, заводя знакомства с другими лежавшими там солдатами, некоторые из них разделяли его энтузиазм по поводу хипповства и учили его делать одурманивающий коктейль из обезболивающих таблеток. Его брат Владимир считал, что Юра вернулся из армии наркоманом, хотя многие приятели-хиппи знали Солнце скорее как любителя крепленого сладкого вина — легендарного портвейна, за которым хиппи частенько захаживали в магазин «Российские вина» на улице Горького. Но куда важнее то, что Юра вернулся домой в Москву, чувствуя, что он не одинок, что у него есть единомышленники — люди, которые не равнялись исключительно на Запад. Теперь он точно знал о существовании в Советском Союзе хиппи, и раз уж их можно было встретить даже в рядах Советской армии, то они точно должны быть в более подходящих для хипповства местах. Так оно и случилось: на протяжении последующих лет Солнце обрел многих друзей и приятелей. В его архиве хранится переписка с людьми из Ялты, Вильнюса, Сочи, Ленинграда и разных других городов. Что еще очень важно: его демобилизация в апреле 1969 года совпала с началом путешествий московской хипповской тусовки, поначалу преимущественно ради рок-концертов в более либеральных прибалтийских республиках. Сначала была Рига, затем постоянным излюбленным местом стал Таллин, вскоре последовали регулярные поездки к Черному морю. Есть история о том, как однажды вся компания, включая Сашу Пеннанена и Свету Маркову, отправилась в Туапсе, и Солнце «отличился», съев в ресторане шутки ради целую керамическую тарелку (я бы предположила, что история сильно приукрашена, но есть и другие свидетельства того, что Юра был настоящим пранкстером)[182]. После лета 1971 года и длительной госпитализации в психиатрической больнице Юра надолго скрылся в Эстонии — по-прежнему официально числясь нарушителем общественного порядка, как об этом свидетельствует документ из комсомольского архива о его аресте в Выру[183]. К этому времени Система уже прочно стояла на ногах. Количество ее последователей увеличилось в сотни, если не в тысячи раз, и Юра взял на себя роль ее «крестного отца», все чаще и чаще выпивая и напиваясь, сидя на Пушкинской площади, — авторитет и легенда, чья система росла и продолжала жить своей собственной жизнью, пока он медленно угасал в течение последующих двадцати лет.

Ил. 13. Солнце и хиппи его первой Системы, 30 апреля 1971 года. Фото из личного архива В. Бояринцева

Никто не мог предположить вначале, что термин Система станет таким популярным. То, что региональные компании хиппи медленно, но верно поддавались ее влиянию, говорит в пользу квазиколониальной силы «культуры, созданной в Москве». Идея Системы родилась в столице, но москвичи были не первыми, кто пытался установить связь между разными хипповскими «филиалами». Балтийские хиппи создали в своем регионе сеть задолго до того, как в этих местах появились хиппи из Москвы. Выше уже упоминалась серьезная попытка провести в Таллине в 1970 году хипповский съезд, на который были приглашены сотни людей почти со всего Союза. То же самое можно сказать про Каунас и Львов: в обоих городах общины хиппи появились довольно рано и без всякой связи с Москвой, но с определенным ощущением общерегионального сообщества. На протяжении первой половины 1970‐х слово Система было известно как что-то, что «они там используют в Москве», но оно мало что значило за пределами советской столицы[184]. Однако даже в Москве не все соглашались с тем, что «центровая Система» воплощает истинное хипповство. Джазовый музыкант Алексей Козлов в своих воспоминаниях описывает «центровых тусовщиков» как «мимикрирующих под хиппи»[185]. Его больше привлекала компания Светы Марковой и Саши Пеннанена, поскольку она казалась ему более интеллектуальной, возможно, потому, что они были ближе к миру интеллигентных стиляг, в котором он вращался в юности. (В действительности Козлов скорее поиграл в хиппи, чем серьезно ими увлекся. Его сотрудничество с Игорем Дегтярюком, «московским Джими Хендриксом», прекратилось из‐за хипповской безответственности последнего — неприемлемая черта для Козлова, который был профессиональным музыкантом.)

На самом деле границы между разными хипповскими группами в столице, как и между разными частями андеграунда, были достаточно расплывчаты, а личные предпочтения обеспечивали постоянное внутреннее разнообразие[186]. Солнце обладал талантом организатора, воздерживаясь от узких определений и вступительных требований в своем растущем сообществе, и не боялся последствий. Его уверенность в том, что хиппи с их поисками правды должны занять свое место в советском обществе, сделала для стремительного роста его тусовки больше, чем сама идея хипповства в целом. Он говорил, что быть советским хиппи — это нормально, это весело и, безусловно, правильно даже в социалистическом мире.