Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества - Анна Марианис

«Для меня была совершенной загадкой жизнь Рериха, – писал Грабарь. – Бывало, придешь к нему в его квартиру, в доме «Общества поощрения», вход в которую был не с Морской, а с Мойки, и застаешь его за работой большого панно. Он охотно показывает десяток-другой вещей, исполненных за месяц-два, прошедших со дня последней встречи: одна лучше другой, никакой халтуры, ничего банального или надоевшего – все так же нова и неожиданна инвенция, так же прекрасно эти небольшие холсты и картины организованы в композиции и гармонизованы в цвете.

Проходит четверть часа, и к нему секретарь приносит кипу бумаг для подписи. Он быстро подписывает их, не читая, зная, что его не подведут: канцелярия была образцово поставлена. Еще через четверть часа за ним прибегает служитель: Великая княгиня приехала. Он бежит, еле успевая крикнуть мне, чтобы я оставался завтракать. Так он писал отличные картины, подписывал умные бумаги, принимал посетителей, гостей – врагов и друзей, – одинаково радушно тех и других, первых даже радушнее, возвращался к писанию картин, то и дело отрываемый телефонными разговорами и всякими очередными приемами и заботами. Так проходили день за днем в его кипящей, бившей ключом жизни. За все время наших встреч он почти не менялся: все тот же розовый цвет лица, та же озабоченность в глазах, сохранявшаяся даже при улыбке, только льняного цвета волосы сменились лысиной и желтая бородка побелела».[194]

Конечно, разгадка необычных способностей Рериха была в его талантливости, энергичности и потрясающей работоспособности. Он не терял ни секунды, ценил каждое мгновение жизни. Исключительно интенсивный режим труда задавал тон всей его жизни. При этом сам художник спокойно, даже с юмором воспринимал различные обстоятельства, возникающие подчас из-за того сверхинтенсивного темпа, в котором ему приходилось жить и работать. В одном из воспоминаний о той поре своей жизни он писал:

«Поездки вообще нелегко устраивались; пока я был секретарем Общества Поощрения, постоянно возникали какие-то спешные обстоятельства, и приходилось по телеграмме спешно возвращаться. Помню, как после свадьбы была разрешена поездка в Москву, а через три дня получилась телеграмма, вызывающая на спешное заседание Комитета. Пришлось вернуться.

Запоминается и другой курьезный эпизод. Мы были тогда около станции Окуловка, вдруг получается телеграмма от принцессы Ольденбургской с просьбою быть у нее на другой день в восьмом часу утра. (Мой доклад у нее был самым ранним). Вечером же я уехал в Питер, и едва успел переодеться – поспешил с докладом. Доклад продолжился около часа, и мне показалось, что я, если не буду заезжать домой, то еще поспею на утренний Севастопольский поезд на Николаевский вокзал. Так и случилось, и после полудня я уже был в Окуловке. День был жаркий, а нужно было несколько верст пройти около полотна железной дороги. И вот, сняв пальто, я зашагал во фраке и цилиндре к вящему изумлению стрелочников и прочих встречных. Кончилось тем, что наша прислуга чуть не упала в обморок, приняв меня за привидение, ибо никто не мог ожидать такого быстрого возвращения».[195]

Еще одним свойством Рериха была необыкновенная творческая самоорганизованность, особая системность работы при крайне разнообразных интересах и занятиях. По свидетельству П. Ф. Беликова, художник практически всегда работал не над одной картиной, как большинство его собратьев, а над несколькими; в его мастерской стояло несколько мольбертов с начатыми произведениями. Прекрасные полотна появлялись на свет необыкновенно быстро. Столь же быстро Николай Константинович писал и свои литературные работы.

Эти качества – творческую многогранность, трудолюбие, самоорганизованность, системность и интенсивность труда – унаследовали и сыновья Рерихов.

Круг общения

Помимо своих разнообразных увлечений Рерих находил время для широкой общественной деятельности. Он был членом более десятка различных обществ, причем как российских, так и зарубежных, занимающихся вопросами искусства, художественного образования, защиты культурного наследия прошлого и тому подобными проблемами. Во многих из них художник занимал административные посты, требущие от него активного участия в их деятельности, что занимало много времени. Он был вице-президентом ИОПХ, председателем комиссии по учреждению Музея допетровского искусства и быта, членом Российского общества архитекторов, членом-учредителем Общества возрождения художественных ремесел, и так далее.

Елена Ивановна вспоминала: «Н[иколай] К[онстантинович] в свою бытность директором Школы Императорского Общества Поощрения Художеств был занят целыми днями, ибо школа была открыта от 9 утра до 10 часов вечера, да еще полдня по воскресеньям. А кроме того, в скольких других учреждениях Н. К. состоял председателем, или основателем, или членом комитета, и сколько вечеров уходило на такое добровольное служение. Зимою он имел очень мало времени для своего художества, иногда проходили целые недели, и он не мог взяться за кисть; только летом в течение трех месяцев он работал от утра до ночи».[196]

И помимо всего этого, Рерих еще находил время для общения с ближайшими друзьями в обычной домашней обстановке. О друзьях и добрых знакомых Николая Константиновича стоит сказать подробнее. Художнику довелось встречаться со многими выдающимися людьми – представителями российской творческой элиты той эпохи. Рерих с большой теплотой вспоминал о них в своих автобиографических очерках:

«Кроме друзей из живописно-художественного мира всегда были близки еще три группы – а именно зодчие, музыканты и писатели. На расстоянии многих лет часто даже вообще невозможно вспомнить, как именно образовывались эти дружеские отношения. С зодчими, которые потом даже избрали меня членом Правления их Общества, дружба складывалась вокруг строительства. Пришел Щусев – один из самых замечательных архитектурных творцов. С ним делали мозаику для Почаева, часовню для Пскова… С Покровским делали Голубевскую церковь под Киевом, мозаики для Шлиссельбурга. Иконостас для Перми. С Алешиным делались богатырские фризы у Бажанова… Много чего делалось, и керамиковые фризы для Страхового Общества, и панно для молельни в Ницце, и панно для Правления Московско-Казанской дороги… А там уже начинался храм в Талашкине с М. К. Тенишевой… После подошел тоже замечательный архитектор Щуко… Была дружба с Марианом Перетятковичем, который один из первых воспринял идею охранения Культурных ценностей…

Музыкальный круг образовывался и около Елены Ивановны, о которой ее профессор Боровка говорил, что она могла иметь блестящее будущее пианистки. Так же и Степа Митусов[197] всегда был живым звеном с музыкальным миром. В нем были заложены крупные музыкальные способности. Семья Римских-Корсаковых… Стравинский, который потом пришел за сюжетом для совместного создания балета, из чего выросла «Весна Священная»».[198]

Рерих подчеркивал, что незабываемые часы общения с друзьями привносили в его жизнь много ценных идей, обогащали сознание, побуждали к новым замыслам, навсегда запечатлевались в душе. Не случайно художник называл общение с друзьями «кузницей мыслей» и писал: «От Владимира Соловьева, Стасова, Григоровича, Костомарова, Дида Мордовцева, Менделеева, Куинджи и до Иоанна Кронштадтского много незабываемых речений навсегда осталось в жизни. Костомаров умел бросить меткое слово, зажигал своим бурным огнем Стасов, Менделеев даже во время шахматной партии бросал замечательные вехи».[199]

Как писал Николай Константинович, особая дружба связывала его не только с собратьями – художниками, но и с выдающимися писателями и поэтами. Рерих часто встречался и беседовал с Л. Андреевым, А. Блоком, Ф. Сологубом, В. Брюсовым, М. Горьким.

«Из писателей – дружеские отношения с Горьким, Леонидом Андреевым и с некоторыми корифеями старшего поколения. Мы любили и ценили Мережковского, и если бы он написал лишь одного «Леонардо да Винчи», то уже был бы великим писателем. Особые отношения были с А. М. Ремизовым. С одной стороны, мы как будто и не часто встречались, но зато внутреннее ощущение было особо задушевное»,[200] – вспоминал позднее художник.

Восхищенный глубиной и духовностью идей Рериха, Леонид Андреев назвал его искусство «Державой Рериха». Максим Горький также понимал главную особенность творчества Рериха, его духовную основу, и называл его «величайшим интуитивистом».

Рерих был знаком и со многими учеными.

В академической среде другом и единомышленником Рериха был индолог, профессор Виктор Викторович Голубев. С В. В. Голубевым Рерих встретился в 1913 году в Париже. Беседа с известным востоковедом обрадовала Николая Константиновича: выяснилось, что Голубев полностью разделяет давнее убеждение Рериха в существовании общих корней русской и индийской культуры.