Сокровенный человек (апрель 2007) - журнал Русская жизнь

- Как наказали? Не издали книгу или что-то еще?

- Книгу уже издали, а вот до магазинов ее не допустили. И пока Беренштайн оставался президентом Random House, меня в Америке больше не публиковали.

- В чем разница между нынешней либеральной тусовкой и диссидентским движением?

- Это лучше вы мне скажите, что такое диссидентское движение. Диссидентами называли на Западе всех, кто был неугоден советской власти. А это были очень разные люди, которые одним единым движением быть никак не могли. Слишком разные у всех принципы.

Например, ни я, ни муж не вошли принципиально в Московскую Хельсинкскую группу. Не потому, что мы чего-то боялись - я и так получила больший политический срок, чем любая другая женщина. Нет, это не был вопрос риска, это был вопрос некоторой ответственности и незадуренности. Мы рассуждали так (может быть, мы тогда были молоды, - но я до сих пор не вижу логического пробоя в этих рассуждениях): почему Хельсинкская группа? Они настаивают на соблюдении Хельсинкского соглашения. Хорошо, крокодильчики мои, вы настаиваете. Но в Хельсинкском соглашении - три корзины. Одна из них - да, про права человека. А вторая, например, посвящена нерушимости послевоенных границ в Европе. И как же вы можете выступать за отделение, например, Эстонии от СССР, если вы называете себя Хельсинкской группой? Называйте себя тогда Хельсинкскими сектантами - "это мы вырежем, это отбросим, а вот это нас устраивает".

Если бы они действительно боролись за выполнение Хельсинкского соглашения, тогда все Хельсинкские группы мира должны были грудью встать против распада СССР, против раздергивания на части Югославии. Вы видели эти груди? Нет? А почему? А просто за это не платили.

Если же объяснять совсем просто - да, я получила на полную катушку, так позвольте же мне сидеть за то, что я сама делаю, пишу и думаю. А не за то, за что вам платят.

- Вы получили на полную катушку, но катушка оказалась почему-то более полной, чем у более знаменитых диссидентов. Почему?

- Наверное, я просто попала под раздачу. К тому же - ну, нетрудно представить себе логику того же Андропова. Представьте себе - какойто там особе 28 лет, ее стихи широко гуляют по самиздату, кладутся на музыку, переводятся за границей. Эта зараза уже в 28 лет член Международного ПЕН-клуба. Всю советскую цензуру она имеет в виду, и чем все это закончится - неизвестно. Не пора ли нам заняться превентивным действием? Это с одной стороны. С другой - гражданская позиция этой девчонки все-таки совершенно антисоветская. Вот, например, отправили Сахарова в Горький - с какой формулировкой? "По настоятельным просьбам советской общественности". Прекрасно. Мы с мужем - чем мы не общественость? - просто пишем открытое письмо с адресом, подписями и так далее - мол, мы не та часть советской общественности, от имени которой вы это делаете. Отправляем в Кремль и публикуем в самиздате. И в самиздате наше письмо подписывает еще несколько тысяч человек. Мы просто говорили властям: мы не можем помешать вашим мерзостям, но мы лишаем вас права делать их от нашего имени.

Мы с мужем были в каком-то смысле как Чичиков - заботились о том потомстве, которого пока нет. О том, чтобы детям было не стыдно в глаза смотреть. И сейчас не стыдно.

- Вы с мужем тогда работали?

- Да, муж был конструктором первой категории в НИИ при Академии наук. Потом, конечно, он оказался безработным, его вышвырнули с работы сразу, но поскольку он с детства был воспитан отцом в рабочих традициях (отец мальчишку устраивал на каждые каникулы подмастерьем к работягам), он умел работать на разных станках, был стеклодувом и так далее. И вот после увольнения он стал слесарем - инструментальщиком 6 разряда - а это такая белая кость среди рабочих: люди думающие, чертежи читать умеющие. Зарабатывал неплохо.

У меня немного сложнее. Киевской прописки у меня не было, поэтому я не могла ни работать, ни получать медицинского обслуживания - просто была никем, меня не существовало. Но я же физик-математик по образованию. Готовила деток к поступлению. Готовила, что называется, пакетом - физика, математика, сочинения. В итоге всем было хорошо и удобно, мои ученики поступали, а я зарабатывала. Хотя мне в приговоре это тоже вписали: нигде не работала.

- Из семи положенных лет вы просидели, кажется, пять.

- Четыре с лишним. Просто среди моих читателей оказался президент Рейган. Совершенно смешная вещь вышла - меня просто как щенка ему продали. Накануне встречи Горбачева и Рейгана в Рейкьявике - наверное, чтобы переговоры было проще вести.

А после освобождения меня лишили гражданства, а Рейган меня и мужа пригласил в гости. Мы обалдели совершенно, но визит есть визит. Он нам тогда предложил американское гражданство, но понимаете - Рейган как человек нам нравился, но быть гражданами этой страны… А вдруг будет война между Штатами и Россией - мы тогда как?

- Британского подданства у вас тогда еще не было?

- Никакого не было. Это мы после рождения детей решили, что деваться некуда, а до этого шесть лет жили без гражданства. Так вот, когда Рейган предложил гражданство США, мы так мягко ушли от этой темы. Надеюсь, он не обиделся.

- Почему Рейгана заинтересовали именно вы? Почему именно ваше освобождение оказалось вопросом, который лидеры двух стран обсуждали наравне с разоружением в Европе?

- Я думаю, Рейгану просто кто-то сунул в руки книжечку моих стихов, тем более что незадолго до Рейкьявика в США действительно издали мой сборник, вполне сносно переведенный. На обложке была моя фотография - а я на ней совсем девчонка, и он как-то проникся стихами или моей историей. Ну и обсудил этот вопрос с Горбачевым лично. Они же обсуждали серьезные вопросы, фактически Рейган принимал капитуляцию в Холодной войне, он ломал Горбачева. И вот в такой обстановке меня неожиданно за шкирятник вытащили из тюрьмы КГБ в Киеве.

- Киев? А как же мордовские лагеря?

- В Мордовии находился наш лагерь, а в Киев, в тюрьму КГБ меня возили на перевоспитание - уламывали подписать прошение о по миловании. Наверное, по месту жительства - то есть я все-таки получила в конце концов киевскую прописку. Вообще, давление ради прошений о помиловании - страшная вещь. Это же, кроме всего - признать то, что ты делал, преступлением. Я не была знакома с Толей Марченко, но я прекрасно знаю, как его замордовали до смерти. Он умер в карцере через три недели после моего освобождения. И знаю, как давили на моего мужа и Ларису Богораз, когда уговаривали хотя бы их просить о помиловании. Мы с Марченко находились в одинаковом положении. Оба помиловок не писали. Но меня выпустили, а его решили еще помучить.

- Почему? За него не заступился Рейган?

- Не только поэтому. Я, например, знала, что, когда ребята из Amnesty International со всего мира пишут мне поздравительные открытки к Рождеству на адрес зоны, это помешает меня убить в лагере. Я эти открытки, конечно, не получала, и никто их вообще не читал - но их в КГБ считали, и их были десятки тысяч. Те, кто гнул меня на помиловку, могли думать - стоит ли меня убивать "при попытке к побегу" (у меня же в деле была красная полоса - "склонна к побегу") или получится себе дороже.

Кроме того, мы же хитрые были в Малой зоне (11 особо опасных преступниц - к уголовницам нас не селили, потому что мы могли дурно на ни влиять). Мы связали себя круговой порукой. Нельзя было убивать одну на глазах у других, и администрация это знала. 15 суток морозят в карцере - человек лежит на этом бетонном полу и умирает. Поэтому, если кого-то из наших отправляют в карцер, мы все кидаемся в забастовку. А если кого-то больную отправляют, тогда у нас голодовка. Пока она к нам живая не вернется. Уморят ее - и мы из голодовки не выйдем. А убить всю Малую зону не рисковали все-таки. Вот так мы спасали друг друга, и, в общем, спасли - насмерть у нас в лагере не замучили никого.

- Может быть, вас перевезли в киевскую тюрьму именно из-за того, что Горбачев с Рейганом уже обсуждали ваше освобождение, и нашим властям было бы приятнее освободить вас в ответ на вашу просьбу?

- Не знаю, но, в общем, выгнали меня из этой тюрьмы и сразу отпустили в Лондон, нас с мужем туда приглашал ПЕН-клуб. Мы же ехали не в эмиграцию, а именно ненадолго - с одним чемоданчиком. А оказалось - на 11 лет, вдогонку нас лишили гражданства, как со многими было. И мы оказались в дурацком положении. На что жить? Не брать же политические гранты, говорю же - это не для нас. Надо было работать. Вначале жили на мои гонорары, потом муж занялся бизнесом.

- Гонораров за те годы, что вас печатали на Западе, наверное, скопилось много, то есть вы не бедствовали?

- А я не знаю, сколько их скопилось. Я их просто не получала, но когда мы приехали в Лондон, один издатель меня встретил прямо в аэропорту. И сказал: Ирина, мы только что издали книгу твоих стихов, вот тебе гонорар 5 тысяч фунтов, надеюсь, ты не в претензии, что я без договора. Я стала смеяться - не бойся, в суд не подам. Потом уже так не было - выходили новые книги, по каждой заключался договор, и жить стало можно. Купили маленький, но все-таки домик в Лондоне - не в центре, конечно, но, что называется, в пределах кольца. Когда возвращались, продали его безжалостно, на вырученные деньги купили вот эту квартиру. Вы же не думаете, что нам Лужков ее дал - да и за какие перед ним заслуги? Нам никто ничего не давал, а мы и не просили.