Дело о похищенных туфельках - Лена Тулинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вряд ли, — кивнул Флай. — Но я могу купить!
Он мысленно вздохнул. Не было у него достаточно средств, чтобы покупать все подряд!
Ода улыбнулась и махнула рукой:
— Далеко не у всех девочек есть дома цветочки.
И пошла по дому, оценивая все подряд и делая замечания. К удивлению Флайминга, их было не так уж много.
— Убери портрет своей девушки, — говорила она, например.
— Это фотография мамы, — удивленно ответил Флай.
— Ой… Ну тогда оставь. Вещи в шкафу все мужские, придется тебе заняться покупкой белья и платьев. Не могу сказать, что это будет просто! Но зато знаешь, успокою тебя: случайные гостьи и не близкие подружки просто так в шкафы не лезут. А по-настоящему сблизиться за пару дней все равно ни с кем не сумеешь… Вот эту фотографию точно спрячь: это же ты? Да? С милой женщиной…
— Я, — Флай тут же заложил фотографию в рамке между книг в шкафу. — Это моя кузина, она…
— Вот сюда можно поставить вазочку, а здесь я бы повесила какую-нибудь картинку с цветами. Хочешь, принесу завтра парочку?
— Не хотелось бы вас… тебя затруднять, — сказал Флай.
Ода повернулась к нему. Глаза ее сухо сверкали, словно два горячих камешка.
— Ты считаешь меня старой, Флай?
— Нет, я… Просто вы… Извините, Ода.
Лид осторожно взял женщину за руку. Та была очень сухая и горячая. Ода словно горела в жару. Что-то неумолимо распирало ее изнутри, мучительно и болезненно.
— Тебя научили менять внешность? — спросила Ода. — Я не могу сейчас смотреть на женское лицо.
— Придется, — ответил Флай. — Потому что я еще не тренировался.
Она высвободила руку из его пальцев.
— Ну хорошо. Давай я научу тебя нашим глупым женским ужимкам, — предложила сдавленным голосом, будто это было последнее, что ей хотелось сделать сейчас.
— Давай начнем с мороженого, — нашелся Флай. — Я видел в кино: все девушки едят мороженое, когда им плохо.
— Тебе разве плохо? — подозрительно спросила Ода.
— Тебе плохо, — ответил Флай и заторопился в кухню.
Ему было не по себе с коллегой — очень уж страшно было чувствовать чужую боль. Она сочилась из надтреснутой души, и Флай никак не мог понять, с чем она связана. Вернувшись в комнату с ведерком мороженого и двумя ложками, он застал Оду сидящей на диване. Ноги она подобрала под себя, плечи зябко обхватила руками.
— Ода…
— Мороженое в кино — это просто штамп, причем не самый удачный, — сказала она. — Но спасибо, что купил.
И похлопала рукой по дивану рядом с собой.
Но не успели они съесть по первой ложечке мороженого, как в дверь позвонили.
Антония продержалась ровно две минуты. Их хватило, чтобы по указанию матери, любившей во всем порядок, снять туфли, вымыть руки и сесть за стол. Вот, словно и не уходила никуда и никогда из дома! И первую минуту Тони казалось, что она — дома. По-настоящему дома, в полном ощущении безопасности и защищенности. И любви. Отец с матерью ведь ее любили, не так ли?
Но уже во вторую минуту стало понятно: все это ей лишь примечталось, почудилось! Потому что стоило матери раскрыть рот, как сразу перестало казаться, а стало ясно: тут действительно ничего не изменилось.
— Надеюсь, ты бросила свои танцульки, чтобы наконец заняться каким-нибудь нормальным делом, — сказала мама.
— Не бросила, — ответила Тони, беря кусочек пирога.
Остыл, конечно, но все равно наверняка вкусный! Мама удивительно хорошо готовила. И вдохновенно! Многолетняя работа поваром ничуть не поумерила этого вдохновения. Говорят, что от однообразной работы кулинары в конце концов заражаются равнодушием и все блюда из их рук начинают выходить совершенно обычные, даже пресные.
— Не бросила? Ну, как знаешь, — протянула мать. — Но хотя бы вернулась к Мэтту?
— Нет, не вернулась, — ответила Тони.
— Тогда зачем ты вообще пришла? — спросил отец из комнаты. — Денег просить?
Вот тут-то Тони и выскочила из дома, схватив под мышку сумку, едва сунув ноги в туфли и забыв положить на стол пирог. Отличный, вкусный, волшебный пирог с мясом… Так и шла по улице, плача и жуя этот чудесный кусочек, пахнущий домашним уютом. Почему родители были так жестоки? Почему бы им не смириться с тем, что Тони — танцовщица? Хорошая, между прочим, танцовщица, раз танцмейстер Бато постоянно просит ее подменить на занятиях или вести детский класс! Она зарабатывает ничуть не хуже, чем отец в своем кредитном отделе или чем мать в семейном ресторане «Сладкий день» — а если выиграет конкурс, если займет одно из двенадцати призовых мест, у нее будет и приз, и повышение в карьере! Разве это плохо? Но нет, мама думает, что Тони была бы хорошим бухгалтером, а танцевать — неприлично. Вертеть задом. Показывать ноги и грудь, почти обнаженные и в блестках. Разубедить невозможно — мать никогда не включает телевизора, если там идет трансляция с фестиваля, или репортаж о студии танцев, или что-то похожее. Она считает, что любит музыку — но исключительно старых композиторов, чьи композиции игрались еще на балах два века назад. О, их и по сей день играют, эти скучные степенные мелодии, под которые следует передвигаться по скучному квадрату, растопырив руки и потупив глазки.
Но Тони любит современные традиционные парные танцы, которые, вот беда, в своей традиции насчитывают всего семь десятков лет. По мнению мамы и папы, они не прошли проверку временем. По их авторитетному мнению, их попросту еще не существует! Хотя отцу только сорок пять, а маме сорок, и сами они еще не набрали столько лет, сколько существую парные традиционные танцы!
Тони и сама не заметила, как начала злиться. Но она всегда считала, что злиться лучше, чем плакать. Она чуть было не свернула к трамвайной остановке, как вдруг увидела название улицы.
