Длиннее века, короче дня - Евгения Михайлова

– Что ты, Людочка. Господь с тобой. Что же в этом может быть плохого? Мы всегда должны находиться рядом с тобой. Ты для нас – самый родной человек… Ты садись, я сейчас тебе приготовлю омлет, кофе.

– Спасибо. Омлет не нужно. Не хочется пока. Дай бутерброд.

Когда Анечка вышла к завтраку и несмело посмотрела на Люду, та еле сдержалась, чтобы не броситься к ней, не прижать крепко к себе, не просить за все прощения, не сказать, как сильно она ее любит… Она боялась испортить спокойное утро слезами, излишними эмоциями, излишними сейчас воспоминаниями. Люда просто улыбнулась дочке.

– Ты не волнуйся, что уроки пропустила. Мы приедем пораньше, я узнаю у учителей, что ты должна выучить. После школы, когда ты отдохнешь, мы сядем втроем и будем делать уроки. Хорошо?

– Еще как, – весело блеснули глазки Ани.

После завтрака Ирина Ивановна и Люда гладили Анечкины вещи, бант, помогали ей умываться, одеваться. Даже утомились. Присели, как перед дальней дорогой, посмотрели друг на друга, и вдруг все вернулось: тепло, домашний уют, почти покой. Ну, пусть – почти, все равно это было, как благодать свыше. Ирина Ивановна быстро перекрестилась, Люда про себя сказала: «Спасибо, Леша».

– Вы в школу, а я на рынок поеду, – сообщила Ирина Ивановна. – Куплю все, что нужно для полного обеда. Деликатесы, которые Маша привозит, конечно, вкуснота, но, если честно, это не еда. Так что, Людочка, я могу задержаться. Ты как приедешь, сразу ложись, отдыхай. Телефон лучше выключи. Я сама за Аней в школу пойду.

Людмила отвезла дочь, поговорила с учителями, на обратном пути позвонила Маше:

– Привет. Отвезла Аню в школу. Учителя мне накидали всяких заданий, чтоб мы класс догнали. Сказать по правде, я одна в этом не разберусь. Мама, конечно, поможет, но если и у нее не получится, мы к тебе стукнемся, можно?

Маша поняла: подруга опять зовет ее в свою жизнь, и Люда ей так дала понять, что она все в себе преодолела, как смогла, приняла и хочет воссоздать разорванный круг близких людей. Комок в горле долго мешал Маше заговорить.

– Господи, Люда… Я… Главное, ты знай. Я всегда буду рядом. Я люблю вас.

Ирина Ивановна ходила по рынку, выбирая продукты тщательно, с наслаждением человека, вышедшего на свободу из заключения. Она и не заметила, как прошло несколько часов. Не только Людмила уже вернулась. Скоро за Анечкой в школу надо идти. Сумки были очень тяжелыми. Ирина Ивановна дотащила их до проезжей части и стала ловить такси. В машине набрала номер Люды, телефон не отвечал. Наверное, она не стала его отключать, просто оставила в прихожей, а сама спит в спальне.

Дома Ирина Ивановна долго выгружала продукты в холодильник, то, что предназначалось для обеда, сразу складывала в раковину. Потом помыла руки и тихонечко приоткрыла дверь в спальню Людмилы. На кровати никого не было! Неужели она не домой поехала? Тогда почему не отвечает телефон? Ирина Ивановна набрала по своему мобильнику номер дочери. Длинные гудки… Она не сразу сообразила, что телефон звонит в квартире. Быстро побежала на звук. Сотовый Люды лежал на столике в прихожей. На полу стояли туфли, в которых она поехала с Аней… Ирина Ивановна медленно обошла комнаты, заглянула в туалет, открыла ванную. Людмила лежала в воде в юбке и джемпере. Волосы закрывали лицо. Ирина Ивановна увидела ее черные руки и оглохла от собственного крика.

Часть вторая

Глава 1

Маша сидела в кабинете Земцова, сосредоточенная, напряженная, похожая на человека, для которого жизненно важно здесь и сейчас решить сложнейшую задачу. Широкий лоб прорезала тонкая морщинка.

– У Людмилы не могло быть врагов. Она рано вышла замуж, рано родила, ее сфера интересов – дом и работа. Причем работа диктовалась необходимостью зарабатывать деньги. Она была очень домашним человеком, любила свою семью.

– Но отношения с мужем у нее были плохими, насколько я знаю. – Слава Земцов внимательно смотрел на Машино лицо.

– Отношения стали тяжелыми. Они перестали понимать друг друга, каждый по-своему пытался решить проблему, оба совершали ошибки… Следующий вопрос вы можете пропустить. Я и так отвечу. Мы с Лешей, мужем Людмилы, были любовниками. Стали ими в последние месяцы его жизни. Мне бы не хотелось говорить об этом подробно. Просто так получилось.

– Треугольник… Если считать Екатерину Семину, то получается четырехугольник.

– Получается.

– Как вы, наверное, знаете, у нас есть две версии гибели Людмилы Колесниковой: самоубийство и убийство. На фене, который нашли включенным в воде, только ее отпечатки пальцев. Экспертиза еще работает, но очевидных следов насилия нет. Она могла покончить с собой? Мать считает, что могла.

– Я так не считаю. Очень страшно думать, что есть человек, который совершил такое преступление… Но это убийство.

– Раз вы в этом уверены, возможно, у вас есть предположения хотя бы по поводу мотива?

– Кроме мести, ничего не приходит на ум… Скорее всего, ничего разумного я не скажу, у меня от случившегося мозг плавится. Ну, во-первых, вы имеете основания подозревать меня, поскольку вам известно от частного детектива, что я обвиняла Люду в невольном убийстве мужа. То есть моего любимого человека.

– Но вас разубедили в этом вроде? Или вы остались при своем мнении?

– Разубедили, конечно. Но вы, разумеется, будете меня проверять. Даже должны. Теоретически я могла мстить и Кате, и Люде… На самом деле мне кажется, что Люда и Леша, возможно, и Катя попали в какую-то западню. В чьи-то сети…

– Вы связываете убийство Семиной и смерть Колесниковой?

– Не то чтобы… Я понимаю, скорее всего, эти две трагедии не связаны… Просто такое ощущение, что мы все оказались в поле одной беды.

– Конкретнее.

– У меня все крутится вокруг этой гадалки… Кто-то подсунул ее Людмиле, после смерти Леши я к ней пошла, насколько мне известно, этот салон прикрыли, гадалку лишили лицензии… Может, это мафия какая-то, может, мы им бизнес поломали… Или это несерьезно?

– Почему? В такой ситуации все серьезно. А при чем тут Семина?

– Понятия не имею. Но вдруг и она что-то узнала, может, даже от Люды… Они разговаривали и без меня. Вы видите, мне просто нечего вам сказать. Все в порядке бреда.

– Вы сказали: «Мы все оказались в поле одной беды». Может быть, вы чувствуете какую-то опасность? В конце концов, вы стали инициатором разбирательства с отворотом.

– Мне страшно, потому что я совершенно не понимаю, что происходит… Но опасность… Нет, я ее не чувствую. Какая опасность?

– Не очень логично.

– Совсем нелогично, конечно. Но ни у кого из нас нет и не было личных врагов. Сомневаюсь, что такие враги могли быть и у Кати. Наверное, ее убил какой-то маньяк. По всему получается, что только мы с Людой и могли ненавидеть друг друга. Но этого не было. Мы относились друг к другу как родные люди…