Симфония тьмы - Дин Кунц

Гил водил звуковым лучом из стороны в сторону равномерно, как машина, и крысиный вал подался назад, начал рассыпаться, отступил еще немного. Наконец крысы-хозяйки уяснили безнадежность ситуации и немедленно кинулись наутек во всю прыть; они неслись галопом, как собаки за зайцем, мгновенно обогнали своих рабов и возглавили бегство. Гил гнался за ними из коридора в коридор, из комнаты в комнату как карающий мститель и в конце концов принялся загонять в какую-то дыру в стене засыпанного камнями коридора.

Крысы сбились возле дыры в кучу, бурлящую и возбужденную, они яростно пищали и рвали на куски друг друга, лишь бы пролезть первыми и спастись от невидимой смерти. А Гил стоял на безопасном расстоянии, водя по тварям лучом и наблюдая, как они вспыхивают и исчезают. И тут группа примерно в сотню крыс повернула от дыры — скорее всего по приказу крыс-хозяек — и бросилась на него. Он опустил луч и ударил по атакующим, торопливо отступая; последнюю из них он уничтожил всего в нескольких дюймах от своих ног.

Когда Гил поднял глаза, последняя крыса из основного полчища скользнула в спасительный мрак дыры в стене. Он бросился к тому месту и несколько минут бил в темноту, чтобы наверняка отогнать их подальше и отбить охоту предпринимать новое нападение через ту же трещину — по крайней мере в ближайшем будущем. А потом, весь дрожа, покачиваясь на трясущихся ногах, пошел обратно, к остальным.

Тиша бросилась к нему, крепко обхватила, и он ответил ей с не меньшей страстью. Она была очень теплая и мягкая, и он чувствовал, как ужас понемногу вытекает из него, словно ее тело служило идеальным проводником, соединившим его с матерью-землей.

А популяры уже занялись делом — грузили мертвых крыс в плетеные корзинки; Силач тем временем произносил нараспев серию коротких молитв из Семи Книг, благодаря Господа за ниспосланный Им счастливый случай. Гил полагал, они радуются, что не убиты, но не был уверен, что чуть не проигранная битва с бешеными крысами-мутантами — такой уж счастливый случай, за который нужно благодарить, даже при благополучном исходе. Впрочем, свои мысли он оставил при себе, понимая, что в присутствии Силача они прозвучат некстати.

— Послушай, — сказал он, показывая звуковой пистолет, — можете не возиться. Я избавлюсь от них и быстрее, и легче.

— Нет-нет! — воскликнул Силач, быстренько закруглив последнюю молитву. В каждой руке у него было по двадцатифунтовой крысе, он швырнул их в большую корзину. Тушки шлепнулись туда и чуть подпрыгнули. — Мы не избавляемся от них.

— Но почему?..

Гигант поднял одной рукой очередную крысу и погладил, как любимого домашнего зверька. Иголка попала твари в ноздрю и проникла в мозг. Глаза блестели, как кусочки полированного мрамора, рот был открыт, мерзкие зубы сверкали в таком свирепом оскале, что крыса казалась живой. Силач пощипал грязные бока животного, взялся за плотную ногу и повертел.

— Это пища, парень!

Он улыбался.

— Пища?!

У Гила забурчало в животе, ему показалось, будто желудок переваривает сам себя.

Силач кивнул, все так же широко улыбаясь.

— Я не понимаю…

«А может, — подумал Гил, — просто не хочу понимать?»

— Это наш единственный источник мяса, — объяснил Силач.

На желтых крысиных зубах были пятна крови и пены.

— Не может быть!

— Что значит не может? Так оно и есть.

— Но…

Силач пожал плечами:

— Сегодня за ужином ты съел половину жареной крысы. Вкусно ведь было, правда?

Желтые зубы.

Мертвые красные глаза.

Кровь и пена…

Утру оставалось еще два часа добираться до горизонта, когда они вышли из темноты сектора популяров в сад неоновых камней. Все музыканты, кроме дежурных в «Первом Аккорде» и немногих инженеров, обслуживающих звуковые генераторы, спали в своих Башнях, корчились в своих сенсониках, и их совершенно не трогали опасности и ужасы жизни, состоящей в том, чтобы есть крыс или быть съеденными крысами. Именно эта тонкая линия между горами каменного мусора и неоновыми камнями определяла все различие. Гил дрожал; Тиша дрожала тоже, словно тела их искали общий ритм. Они остановились и присели на широкий синий неоновый камень.

Она сидела перед ним, залитая голубым пламенем. Идущий снизу свет подчеркивал одни черты и почти сглаживал другие, придавая ей сверхъестественный, мистический вид.

Гил уже говорил себе в этот вечер, что ему нужно совсем немного, чтобы наполниться сочувствием к популярам, какое-то одно событие, которое пробудило бы жалость к ним. Тогда, решил он, можно будет спрыгнуть с тонкого каната и стать на их сторону. Но он был убежден, что ничего такого не произойдет. Консервативная часть его натуры утешалась мыслью, что скоро можно будет вернуться к нормальной жизни музыканта. Но — на счастье или на беду — такое событие случилось на самом деле. Мысль о том, что люди (или хотя бы потомки людей) вынуждены рассчитывать на убитых крыс в качестве главного источника пищи, заставляла его мучительно страдать.

— Единственный из них, к кому я ощутил хоть какую-то близость, это Цыганский Глаз, — сказал он, наблюдая, как поверхность камня неуловимо мерцает, переливаясь от одного оттенка синего цвета к другому, становясь ярче или бледнее. О Цыганском Глазе он рассказал ей на обратном пути из сектора популяров.

— Я понимаю, — ответила она, и ее синее лицо было очень серьезным.

Он посмотрел на десять величественных Башен, воткнувших свои острия в ночное небо.

— И все же я не могу спокойно вернуться и жить в городе. Я знаю, чем был Владислович и чему он положил начало. Он не только создал музыкантов, нет, он сделал куда больше… Это Владислович породил условия, которые заставили популяров питаться крысами. Ну да, я знаю, что Владислович умер за несколько веков до того, как корабль из колонии вернулся на Землю и музыканты построили город-государство. Но Владислович несет ответственность за психологическую структуру музыкантского разума и потому является косвенным виновником судьбы популяров. Из-за его учения и его социального порядка нынешние музыканты холодны, эгоцентричны и склонны к садизму. Они держат популяров в полной нищете, вынуждая их оставаться в своих разрушенных кварталах, не давая им земли для обработки и уничтожая тех, кто пытается сам обрабатывать землю за пределами развалин. И еще сенсоники…

— Я разбила пульт в первую же ночь, — сказала Тиша, лицо ее брезгливо передернулось.

Он и без этих слов полагал, что сенсоник не придется ей по вкусу. Но все же хорошо было услышать, как она прямо говорит об этом, превращая его предположение в бесспорную истину. Он чувствовал стремление защитить ее, хотя одновременно понимал, что она не нуждается ни в какой защите.

— Мы в ловушке. Я не могу продолжать прежнюю жизнь, зная, что мои удовольствия как музыканта будут причинять боль другим, там, в секторе популяров. Но и среди них я жить не смогу, в их секторе или в руководимом популярами городе после разрушения нынешней системы. Я не могу найти ни своего места, ни цели, а для меня невыносимо жить бесцельно, как другие.

— Но ведь всегда остается… — начала она.

— «Der Erlkönig».

Так оно и было. Им предоставлены на выбор не два мира, а три: город-государство, сектор популяров и страна за Столпом. Место, из которого никогда не возвращались исследователи. Сию минуту еще нельзя было сказать, что их выбор пал на страну за Столпом, ибо в них оставалось столько страха перед ней, что они не решались говорить об этом мире открыто. Но действительно ли Смерть — жуткое место? Или это просто другая плоскость существования, не совпадающая с нашей? А может быть, исследователи не возвращались только потому, что не хотели? Или потому, что путь этот предусматривает лишь одностороннее движение?.. Их исчезновение еще не говорит, что земля Смерти страшна и неприятна.

— Так захотим ли мы помочь им? — спросила она.

— Это сделало бы порядок вещей правильным, даже если мы не найдем себе места в том, новом порядке. Со временем, когда исчезнет уродующее гены излучение, они смогут снова стать людьми, снова вырастят парки и восстановят довоенные города во всей прежней славе.

— Мы поможем, несмотря на «Короля эльфов»?

Он улыбнулся странной, полусформировавшейся улыбкой.

— Не несмотря на «Короля эльфов». Из-за «Короля эльфов».

Она потянула его вниз, на плоский синий камень, в сияющее тепло расцвеченной неоном ночи, и обняла, погрузив в мягкую голубую нежность.

И он обнимал ее тоже.

И пришло утро…

Подготовка к революции началась.

Третья часть симфонии

РЕВОЛЮЦИЯ И ДАЛЬШЕ

А когда-то…

Будучи мальчишкой из сектора популяров (даже тогда он представлял собой отличный образчик супермена, с могучими мускулами, которые шевелились в ножнах его темной коричневой кожи, как живые звери с собственной волей), Силач являлся частью тесно спаянной семейной группы. Его отцом был Ракушка — странное существо с черепашьим панцирем и другими роговыми пластинами, защищавшими разные области тела, — а матерью — Пальцы (у нее их было в избытке). И Ракушка, и Пальцы любили своих детей и сумели вырастить троих сыновей — Силача, Прыгуна и Детку — в таком окружении, которое вынуждало мальчиков заботиться о своих братьях как о самих себе.