Гренландский меридиан - Виктор Ильич Боярский

отпущенных ей природой и селекционным талантом Уилла возможностей работать на своем месте в упряжке и, самое главное, беспрекословно подчиняться командам погонщика. Этот принцип себя оправдывал, и поэтому упряжка Джефа, даже не имея, за редким исключением, в своем составе таких звезд, каковыми изобиловала упряжка Уилла, работала, как я смог очень скоро убедиться, четче и слаженней остальных упряжек, включая уиллову. Что же касается Спиннера, то он, очевидно, чувствуя слегка пренебрежительное отношение к себе со стороны «Творца», регулярно облаивал Уилла при каждом его приближении. Эта не совсем обычная реакция собаки, особенно в присутствии посторонних людей и тем более представителей прессы, смущала Уилла, и он неоднократно пытался задобрить Спиннера разными подачками, но тщетно.

Надпись над следующей будкой была не столь лаконичной и гласила: «Chester – the first dog, reached the North Pole on May 1, 1986»[6]. Это был вожак упряжки – Честер. Честно сказать, внешне он мало отличался от Спиннера, но его начинающая седеть, покрытая многочисленными шрамами морда, надорванные в некоторых местах уши и полная достоинства поза, которой он встретил нас, выдавали в нем испытанного, прошедшего лед, воду и медные трубы и много повидавшего в своей жизни бойца. Он встал при нашем приближении, но не прыгал, не вилял хвостом, а только, слегка припав на вытянутые передние лапы, стал едва заметно покачивать головой из стороны в сторону. Создавалось впечатление, что он, как будто зная о содержании надписи на своей будке, всем своим видом давал понять, что да, это именно он, Честер, первым среди собак достиг Северного полюса и что это вовсе не было случайностью. «Это очень хороший вожак, – сказал Джеф, поглаживая Честера. – Он умен и сдержан, выполняет команды и отлично держит направление. Честер – одна из немногих здесь собак, кто понимает команды „Право” и „Лево”». Действительно, правильная и своевременная реакция на такие команды, как «Вправо» или «Влево», давала той или иной собаке все основания претендовать на роль вожака. Кроме понимания этих двух команд, звучащих на принятом у здешних собак эскимосском языке как «Джи!» и «Хо!» соответственно, от вожака требовалось знание и беспрекословное подчинение основной команде «Воооу!», что в переводе с того же эскимосского означало «Стой!». Поскольку честолюбие наверняка не входило в список основных инстинктов ездовых собак и, более того, эта непременная для любого вожака черта характера никоим образом не культивировалась в тренировочно-воспитательном процессе здесь на ранчо, иными словами, вожак не получал ни дополнительного пайка, ни имел особых жилищных привилегий, претендентов на эту, казалось бы, почетную должность было совсем немного. Честер был одним из них, и поскольку Стигер подобрал эту собаку в одном из индейских поселков во время своего путешествия в 1985 году по Северо-Западным территориям Канады, то он, скорее всего, принес свое понимание обязанностей вожака из куда более суровой, чем здесь, на ранчо, прошлой жизни. Позже, в Гренландии, именно Честер своим хладнокровием и «непрерыкаемым» авторитетом предотвратил первый за всю долгую историю существования нашей упряжки случай каннибализма.

6 марта истекала неделя, отпущенная Константину на совершение его непростой миссии по сопровождению меня на тренировочные сборы в Америку, и он с чувством полностью выполненного долга готовился к отъезду, оставляя меня наедине с моим английским самостоятельно решать все вопросы моего сосуществования с незнакомым миром. И то правда, пора же было когда-то начинать самому отвечать на вопросы и понимать все, происходящее вокруг меня, и чем скорее, тем лучше. И хотя в глубине души я понимал, что присутствие спасительного Константина позволяет мне расслабиться и не слишком стараться вникать в суть обращенных ко мне вопросов, что здорово тормозило мое превращение в полноценного участника команды, тем не менее расставаться с ним было грустно. Я уставал от постоянного напряжения, вызванного стремлением при практически полном отсутствии восприятия английской речи адекватно реагировать на происходящее вокруг меня.

Погода с утра стояла под стать настроению: грустная и какая-то серая, было тепло и дождливо. Джеф выехал первым – размять собак, а я помогал Косте собирать чемодан, слушая его последние напутствия. Неожиданно Костя, как бы обращаясь к самому себе, произнес: «Слушай, ведь мне же надо будет отчитаться в Комитете за выданный аванс!» И уже, обращаясь ко мне, добавил: «Ты же видишь, здесь все равно некуда тратить деньги, отдай их мне». Опасаясь, что Константин и на самом деле может не выдержать очной ставки в бухгалтерии этого далекого, но могущественного Комитета, я незамедлительно передал ему все, что оставалось у меня от справедливо поделенных поровну в аэропорту Нью-Йорка 50 долларов. Нельзя сказать, что я почувствовал себя более уверенно, оставаясь в Америке без цента за душой, но делать было нечего. Тем временем Кейзо, погрузив на свою упряжку довольно громоздкое оборудование наших киномушкетеров, уехал. Вскоре появился Джеф и, передав мне упряжку, скрылся, скорее всего, для того чтобы не мешать моему первому самостоятельнму выезду. Усадив Костю на нарты оберегать собственный чемодан и заняв полагающееся погонщику место позади нарт, я не без волнения скомандовал: «О’кей!». К моему удивлению, собаки отреагировали на эту команду и тронулись с места. Мы углубились в лес. Дождь сделал свое дело, и местами нам попадались обнаженные участки земли, но поскольку их размеры не превышали длины нарт, они не тормозили нашего движения, которое, к слову сказать, нельзя было назвать стремительным. Собаки, почувствовав смену руководства, бежали вяло, без интереса, как бы приглашая погонщика продемонстрировать свое умение управлять ими. Я же в свою очередь был в основном занят тем, что старался привести в соответствие аллюр Содапопа с вялой иноходью остальных собак, а кроме того, периодически распутывал постромки Хака и Сойера, устраивавших при каждом удобном случае бурные сцены братания. В те редкие минуты, когда мне удавалось это сделать, я запрыгивал на небольшую площадку, укрепленную на полозьях нарт позади стоек, и с некоторой завистью поглядывал на Константина, мирно дремавшего на нартах в обнимку со своим чемоданом. Медленный темп движения убаюкивал. В результате я прозевал очередной поворот дороги и, не успев вывернуть нарты, съехал с дороги в сугроб. Собаки с явным облегчением остановились и, не обращая ни малейшего внимания на мои призывы, завалились в снег. Ситуация осложнялась тем, что нарты уперлись в невысокий, но достаточно мощный пень, который, естественно, торчал прямо между полозьев, и поэтому выехать из этой засады можно было бы только сдав нарты немного назад. Нечего и говорить, что если собаки не желают идти вперед, то заставить их сдвинуться назад вообще невозможно, более того любая