Девятая дочь великого Риши - Медведева Анастасия "Стейша"

– Моя младшая сестра. По отцу. Этот негодяй ушел от матери в новую семью, заделал там ребенка и умер; новая жена его еще раньше полегла от той же болезни, а ребенка никто из дальней родни не желал забрать – вот и отдали нам! Будто нам своих проблем не хватало! Но взяли ведь! Сжав зубы, вырастили и теперь терпим. Тяжело каждый день вспоминать об отцовской неверности, но такова, видно, наша с матерью ноша в этой жизни!

– Она, кажется, не совсем здорова, – замечает Чэн, внимательно наблюдая за хозяйкой, которой его внимание сильно льстит.

– Туповата чуток, тут уж не поспоришь. Но со временем, надеюсь, пройдет. А то совсем смотреть больно, – жалуется та.

– Ясно, – роняет мой страж.

– Пойду передам ваш заказ. Надеюсь, еда придется вам по вкусу, – вновь расплывается в улыбке женщина и уходит в подсобное помещение, окликнув свою сестру.

– Эй… Девочка! – зову ту, когда хозяйка скрывается за дверью.

– «Девочка»? Она старше вас на пару лет, – замечает Чэн не без сарказма.

– Я не знаю ее имени… – бормочу, понимая, как невежливо себя веду.

Когда та подходит, как-то неуверенно кося на нас глазом и стоя полубоком, словно готовая отскочить в любой момент, я не выдерживаю и метаю яростный взгляд на тех посетителей, что следят за передвижениями прислужницы и посмеиваются в голос. Это они приучили ее к тому, что отовсюду можно получить удар. Они приучили девушку быть такой нелюдимой.

Постояльцы этого заведения, подпевающие хозяйке в ее ненависти к сестре.

– Как тебя зовут? – осторожно спрашиваю я.

– Мей-ли, – отвечает та едва слышно, почти на выдохе.

– Ты давно работаешь здесь, Мейли?

– Всю жизнь свою…

Нахмурившись, поворачиваюсь к Чэну.

– Но… разве это не заведение твоих сестры и матери? – уточняю я у девушки.

– Это заведение моей ма… мы. А теперь… мое заведение… – едва разборчиво отвечает та.

Молча смотрю на нее, затем вновь обвожу взглядом зал.

– А сестра твоя когда сюда работать пришла? – спрашиваю я очень медленно.

– Когда отец умер, – выдавливает девушка, и я чувствую, как ей сложно говорить. – Чет… четыре года назад.

– А скажи мне, Мейли, когда ты начала вредить себе?

Чэн вскидывает на меня взгляд, а Мейли пятится.

Но я продолжаю пристально смотреть на нее.

– Я не врежу себе, – шепчет та.

– Все твои потоки, – качаю я головой. Понимаю, что меня несет, но не могу остановиться: она – один сплошной черный вихрь! Все внутри нее скручивается в узлы, сжимая невидимые пальцы на здоровых сосудах, искривляя позвоночник, перекашивая мышцы лица, забирая возможность нормально разговаривать. – Позволь мне помочь тебе! – хватаю я Мейли за руку, пока девушка не отпрыгнула.

– Что вы делаете?! – шипит она, а посетители вокруг хохочут, полагая, что я издеваюсь над ней.

Даже хозяйка выходит из подсобки и с довольной улыбкой следит за нами.

Не понимаю, как я все это вижу; не понимаю, почему вообще смотрю на все будто с высоты; концентрирую все свое внимание на руке Мейли, на нашей с ней связи, которую та упорно пытается разорвать, полагая, что ее в очередной раз обижают.

– Ну, полно вам, – с усмешкой отзывается хозяйка, через пару минут подходя к нашему столику. – А то она еще от страха обделается – а мне потом стирать.

Не поворачивая головы, замечаю, как Чэн мгновенно поднимается на ноги и обнажает меч, не позволяя женщине приблизиться.

– Ты что творишь, страж? И откуда у тебя такое оружие?!

– Не подходи к ней, – слышу я сосредоточенный голос.

Но не отвлекаюсь на него. Ни на него, ни на голоса других постояльцев, решивших заступиться за любимую хозяйку.

Смотрю прямо в глаза Мейли, направляя в нее всю свою энергию, вычищая потоки, выбивая пробки, раскрывая каналы. Я не могу объяснить, что я делаю, я просто вижу все это и понимаю, как это можно исправить. Из глаз девушки катятся слезы, возможно, даже слезы боли, но я не останавливаюсь, пока не вытесняю из ее тела последнюю тьму.

Мейли вдруг сгибается, успевая ухватиться за край стола и удержаться на ногах. Я со звоном в ушах откидываюсь на спинку скамейки, затем трясущейся рукой достаю чистый платок и подаю ей. Та вытирает лицо от слез, заодно освобождая его от слоя грязи, откидывает спутанные волосы со лба и выпрямляется.

Кажется, будто она стала на пару сантиметров выше. Лицо ее совершенно разгладилось, а во взгляде появилось то, чего там давно не было.

Все посетители напряженно смотрели на нее, ожидая, как она отреагирует и что скажет.

Чэн убирает меч в ящик и забирает из рук хозяйки похлебку. Ставит одну из тарелок передо мной, и мы начинаем есть.

– Много сил потратили? – спрашивает он негромко в полной тишине.

– По ощущениям, много. Но это скорее с непривычки, – отзываюсь, поглощая еду быстрее, чем когда-либо. Впрочем, Чэн от меня не отстает.

– Что… что вы с ней сделали? Почему она молчит? – немного растерянно и явно напряженно спрашивает хозяйка.

Точнее, женщина, выдающая себя за хозяйку.

– Вы хотите спросить, почему она не плачет? – уточняю, не глядя на нее.

– Сестра, – произносит Мейли тихим, но полным странной силы и энергии голосом, – то, что ты сделала, – непростительно. То, что вы сделали с матерью…

– Ты что такое говоришь?! – нервно улыбаясь и косясь по сторонам, спрашивает та.

– Вы запугали меня после смерти родителей, а взяв под свое крыло, отобрали мое имущество и превратили в местное пугало. – Девушка поднимает голову и встречается взглядом с единокровной сестрой.

И мне не нужно смотреть на это, чтобы знать, сколько в них внутренней убежденности. Сейчас Мейли способна видеть все незамутненным взглядом – так, как уже давно не могла…

И вычищенные внутренние потоки заряжают силой каждое ее слово, потому что она говорит правду.

Откуда я все это знаю? Хороший вопрос, как сказал бы Чэн. Но я чувствую это на каком-то ином уровне, описать который пока не готова.

Женщина вновь изображает непонимание:

– О чем ты вообще, прокаженная?

– Я не прокаженная, – качает головой Мейли, глядя на сестру уверенно и прямо, – это тебе было нужно, чтобы я стала прокаженной.

– Совсем с катушек съехала! Возвращайся на кухню чистить овощи! Ты пугаешь наших посетителей! – взвизгивает та.

– А девчонка-то ничего… и не дура вроде… да и фигура у нее, оказывается, весьма… – замечает кто-то из мужчин, но тут же замолкает, стоит хозяйке метнуть на него взгляд.

– На кухню я больше не пойду. Не мое там место, – отвечает Мейли.

– Интересно! А чье же?! – всплеснув руками, изумляется хозяйка, по лбу которой ровной струйкой течет пот.

– Твое, если хочешь здесь работать, – звучит спокойный ответ.

– Ты совсем сбрендила? Да я тебя в дом больных умом сдам, замарашка! – шипит на нее женщина.

– Попробуй.

– И попробую! И все посетители мне помогут! – упирает руки в боки хозяйка. – Все здесь знают, что ты ненормальная!

– Тут попрошу не обобщать, – промокнув губы салфеткой, вмешиваюсь я. Затем поднимаю взгляд на сестер. – Если меня спросят, я скажу правду.

– И какую же это правду вы скажете, госпожа? – пытаясь обращаться ко мне вежливо, но терпя откровенный крах, уточняет хозяйка.

– Что госпожа Мейли вполне вменяема. И что заведение это принадлежит ей, а не вам – по праву наследования. А еще, что вы за эти четыре года настолько затравили ее, что у нее свело мышцы лица. Она даже сказать ничего не могла: так сложно ей было разговаривать.

– Точно. Раньше она много смеялась и приветливой была… А в последние годы только шептала что-то себе под нос, – вспоминает старичок у дальнего стола.

– И кривой она раньше не была… Не было же такого? – спрашивает посетительница за другим столом у своего спутника.

Остальные посетители тоже начинают шептаться.

– Вы с ума тут все посходили?! Вы чей хлеб едите, нелюди? – повышает голос хозяйка. – Это я вас сюда привела! И я накормила вас первой бесплатной похлебкой! И потом вы ко мне возвращались – за моей едой! Совсем уже обо всем забыли?!