Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Андрей Курков

Глава 19

Желтый «piaggio» капитана Рябцева остановился у калитки Алика в начале шестого. Воздух уже наполнялся вечерней тяжестью, терял потихоньку свою легкость и прозрачность. Темнело и небо над Замарстиновской улицей, и из-за этого темнело его отражение в озере через дорогу от дома Алика.

Алик не очень удивился, когда бывший капитан госбезопасности позвонил ему этим утром на мобильный и напомнил о своем обещании пригласить в гости. Настроение у Алика в момент звонка не отличалось от обычного, был он благодушен и настроен к миру положительно. Да и странное признание Рябцева на Лычаковском кладбище в ночь на восемнадцатое сентября до сих пор всплывало в его памяти, напоминало о том, что Алик эту информацию так и не воспринял как окончательную, трижды перепроверенную правду. И висела она в его сознании, как если бы книга висела над книжной полкой в воздухе, а не стояла на ней. К самому Рябцеву Алик ощущал одновременно и жалость, и любопытство. Тут уже и его малый рост играл роль, и его очевидная русскоязычная неустроенность в украиноязычном Львове, хотя говорить по-украински он научился вполне сносно. Стареющий осколок государственной машины Советской империи не вызывал антипатии, хотя и особой симпатии тоже не вызывал.

Когда Алик уселся за его спиной на мягкое сиденье мотороллера, у него возникло впечатление, что вести «piaggio» придется ему. Голова Рябцева макушкой едва доставала до подбородка Алика, взяться руками за руль не составило бы труда, но, с другой стороны, капитан Рябцев сидел за рулем уверенно и компактно, и ноги его удобно помещались в нише мотороллера. Сядь Алик на его место, вот тогда бы он и почувствовал все неудобства роста, который называется «намного выше среднего». С таким ростом удобнее и естественнее сидеть за рулем мотоцикла.

Перед тем как поехать, Рябцев вдруг вспомнил о том, что хотел взять к столу воды из колодца-источника во дворе. Пришлось Алику возвращаться в дом за двухлитровой бутылью, набирать воду.

— Мне в прошлый раз она так понравилась, — оправдывающимся тоном произнес Рябцев, когда Алик снова усаживался на мотороллер.

Замарстиновская в час пик была улицей малоприятной для езды, особенно на открытом виде транспорта. Им то и дело приходилось объезжать грузовики, маршрутки. Выхлопные газы мешали Алику сосредоточиться. Он отворачивался, пытаясь дышать «боковым» воздухом, на ходу поправляя длинные волосы, развевавшиеся под широкополой кожаной шляпой, державшейся на голове только благодаря подтянутой под самый подбородок лямке.

Наконец на горизонте появился Сыхов, поднялся своими белыми многоэтажками над ближним частным сектором. Здесь уже был ровненький асфальт, да и грузовики куда-то исчезли с дороги.

— Я тебя, Алик, домой не приглашаю. Там убрать надо, — снизив скорость, заговорил Рябцев. — Но зато гарантирую, что так, как сегодня, ты еще никогда не сидел!!!

Рябцев повернул направо, проехал вдоль нескольких девятиэтажек. С противоположной стороны от домов зеленел хвойный лес. Неожиданно Рябцев свернул на узенькую тропинку, ведущую от дороги в сторону леса. Удивленный Алик оглянулся на оставшиеся за спиной дома, потом бросил взгляд вперед и увидел, что тропинка упирается в зеленую деревянную башню-голубятню, за которой уже ничего, кроме деревьев, нет.

«Piaggio» остановился у голубятни.

— Ну вот, — улыбнулся капитан Рябцев. — Милости прошу!

Алик слез с мотороллера, потянулся, разминая плечевые суставы после не очень удобной езды. Рябцев тем временем снял с двери голубятни навесной замок, завел внутрь мотороллер, потом выглянул и, поймав взгляд Алика, зазывно махнул ему рукой.

В темноте, пронизанной запахом калийных удобрений, загорелась тускловатая лампочка и осветила грубо сбитую деревянную лестницу.

Хозяин голубятни закрыл дверь на задвижку и покарабкался наверх. Алик — за ним следом.

Второй этаж почему-то показался Алику просторнее первого. Должно быть, потому, что тут стоял маленький столик, две табуретки, старомодная тумбочка. Все предметы мебели были накрыты развернутыми газетами. Под ногами хрустел высохший голубиный помет. Над головой ворковали голуби, сидевшие в двух частично видимых снизу просторных клетках. На деревянной перекладине между клетками неподвижно и молча расположился одинокий белый голубь.

— Сюда я приглашаю только самых близких. — Рябцев, сбросив газету под ноги, присел на табуретку перед столиком. — Ты, Алик, второй человек, которого я сюда позвал…

Алик снял газету со второй табуретки и тоже присел. Взгляд его замер на столе. Под прикрывавшими стол «Известиями» угадывалось наличие посуды и бутылок. Сама газета отличалась свежими следами голубиного присутствия. Тусклая лампочка светила и тут, свисая на черном проводе с верхней деревянной перекладины, оттуда, где одиноко сидел белоснежный голубь.

— Ну что, к столу! — торжественно произнес Рябцев и за краешек стащил «Известия», отбросив газету затем на пол.

Перед Аликом открылась приятная и знакомая по содержанию картинка: открытая банка шпротов, миска с морской капустой, тарелочка с нарезанными колбасой и сыром, хлеб, стеклянная поллитровка с солеными огурчиками, бутылка водки, две стопочки, два стакана.

— Это мой маленький храм, — с любовью произнес Рябцев, и теплота, прозвучавшая в его голосе, заставила Алика еще раз оглядеться по сторонам.

Странное чувство возникло у хиппи: будто он сейчас высмотрит в каком-нибудь неприметном уголке этой голубятни повешенную на стену иконку. А может быть, даже портрет Сталина или Берии. Но ни иконки, ни портретов в голубятне не оказалось. Взгляд Алика вернулся к лампочке над столом.

— А как удалось протянуть сюда электричество? — спросил он.

Рябцев усмехнулся и отрицательно мотнул головой.

— Аккумулятор поставил. Раз в неделю вожу его домой на подзарядку. Я ведь тут чаще, чем дома, бываю… Здесь все мои друзья. — Он посмотрел вверх. — И самый большой друг — Никишка! — Рябцев показал пальцем на сидящего на перекладине крупного белоснежного голубя с необычно кудрявыми крыльями. — Он у нас не простой, а серпокрылый! Красавец и умница!

Рябцев наполнил рюмки водкой, опустил на тарелку Алика алюминиевую вилку.

— Был бы женат, — Рябцев посмотрел на закуски слегка критически, — тут бы и запахи другие стояли! И вилки б мельхиоровые были. Но меня покойная родина учила, что государство — первичное, а семья — вторичное!.. Вот и не успел…

— Да чего там, — принялся успокаивать капитана Алик. — У меня тоже всё всегда по-простому! И тут есть всё, что человеку надо!