Жертвы времени (СИ) - Евгения Федорова

Утро пришло незаметно. Я просто поднялся размять затекшие ноги и вышел из пещеры. Зарождался новый день. Несколько часов назад ветер стих, истершись так же, как мутная завеса пурги. Морозный воздух ущипнул меня за щеки, снег, укрывавший все вокруг, поскрипывал под подошвами. Было необычайно тихо — ни шороха, ни дуновения ветра. Непривычная, звенящая в ушах тишина.

За моей спиной зиял темный проем пещеры; там спали маги, которых сейчас не существовало для этого мира, которые утонули в круговерти своего сознания, ушли в мир снов. Я был совершенно один во всем мире, горы сдавили меня своими каменными телам, и даже дышать стало трудно от ощущения полного одиночества. И все же это было, будто таинство, недоступное никому из тех, кого я знал. Тьерри был пленником своей философии, Энтони шел на поводу у собственных желаний. И многие, многие другие, зависящие от чего-то, преданные, живущие по правилам. Они не могли узнать того, что преподнесло мне это холодное утро.

Ничто не колыхало воздух. Я заворожено смотрел, как первые лучи восходящего солнца показались из-за пиков гор. Они нежно гладили белые, покрытые снегом скалы, вспыхивали пронзительными, заточенными в лед искрами, и слепили глаза. Обрывки облаков висели над горами со стороны восходящего солнца, в остальном небо было чистым, глубоким и синим, каким оно бывает ранним утром в обещающий быть теплым летний день. Насыщенность цвета казалось нереальной, и я недоверчиво смотрел вокруг.

Холод медленно прокрался под одежду, но боль в спине не приходила. Когда стало невозможно стоять, я вернулся к огню. Дон уже не спал. Он приветливо поинтересовался, что там на тропе и удовлетворенно кивнул, когда я сказал, что буран утих.

— Сейчас заварим кое-что позабористее, — высыпая на ладонь какие-то размолотые стебли и изломанные листья, пообещал он. — Чтобы приободрить нашего раненого. Ты не спал ночью?

Я покачал головой, зная, что он не смотрит на меня.

— Почему?

— Не спалось, — грубовато отмахнулся я. Поняв, что разговора не выйдет, Дон на удивление не стал настаивать. Он всыпал травы в воду и, велев мне снять котелок с огня через пару минут, вышел из пещеры. Я слышал, как он удовлетворенно крякнул, обозрев играющие солнечными бликами заснеженные окрестности. Несомненно, ушедший буран он считал своей заслугой.

Я выполни все в точности, как он велел и, наполнив кружку набравшим насыщенный, вишневый цвет, настоем, подсел к магу.

— Мастер, пора.

Тот вздрогнул, с каким-то хрипом вздохнул, и медленно сел. Легкая улыбка благодарности тронула его бесцветные губы, когда он забирал у меня кружку.

— Не нравишься ты мне, дружище, — вставший у выхода Дон запустил ладонь в волосы, нервно зачесывая их назад.

— Что там? — уточнил Мастер. — Тишина?

— Они уснули, — согласился рыжий. — Пройдем с удовольствием.

— Где-то я свое удовольствие потерял, — принюхиваясь к содержимому кружки, пробормотал маг. — Этион, мелиса, кора сторицы… слишком много сильнодействующих стимуляторов, Дон. Демиану не давай, не стоит.

Делая вид, что все это меня не касается, я отошел и опустился на колени перед ручейком. Вода в нем остыла и более не казалось черной или вязкой. Умывшись, я притронулся к виску, ощупывая рассеченную кожу, но неожиданно накатили слабость и головокружение.

— Иди сюда, покончим с неприятным и отправляемся, — глуховато позвал Мастер. Я повернулся, но не сдвинулся с места: глаза мага сделались мертвыми, черными и блестящими.

Дон бросил на немую сцену короткий взгляд и снова ушел, оставив меня в смятении наедине с Мастером. Так чувствуешь себя с человеком, от которого толком не знаешь, чего ожидать. Он что, гневается?

— Ложись, ложись, — напомнил мне маг.

Внутри все сжалось, противный, холодный ком поселился в животе. Ощущение было таким, словно я потерял часть самообладания пред грядущим наказанием за то, чего не совершал.

— Не надо этого делать, Мастер, — пробормотал я, опуская глаза. — Сегодня я в норме.

Маг тяжело вздохнул, покачал головой. Подождал еще немного и повторил:

— Ложись.

«Высшие! — воззвал я. — Это невыносимо! Я так устал бояться, скалиться, ехать куда-то, терпеть боль! Я все время натыкаюсь на камни и не понимаю, как плыть по этой реке».

Остервенело ругнувшись про себя, я перешагнул через костер и лег на расстеленное одеяло.

— Чтобы что-то изменить, нужно действовать, — непонятно к чему, сказал Мастер. — Чтобы выживать, нужно принимать текущие правила или изобретать свои.

Я ощутил прикосновение его горячей ладони.

— И вправду все неплохо. Даже лучше получается. Когда доберемся до места, тебе восстановят позвонок, и тогда боли вовсе не будет, а сейчас потерпи еще разок.

— Нормально, — отозвался я и заставил плечи расслабиться, лишь вздрогнув от огненной иглы, ввинтившейся в мою спину. Через некоторое время вернулся Дон, посмотрел на компаньона, отвернулся и покачал головой.

— Отнеситесь к моим словам серьезно, — вкрадчиво обратился к нам Мастер. — То, что здесь произошло ночью, не подлежит обсуждению. Ни с кем. Никогда.

— Боишься, что тебя засмеют за то, что какой-то человек смог тебя ранить? — с сарказмом уточнил я, но тут встрял Дон:

— Мастер говорит о ручье, болван. О том, что он создал. И о вашей связи. Тебе и вправду лучше забыть об этом, потому что подобное может привести к беде, если другие этим воспользуются…

А я понял, да, и уставился на Мастера потрясенно: в его мире магии я уязвим, как букашка перед слоном. Теперь до мага через меня добраться — легче легкого. Я не знаю, как преодолеть эту пропасть, но если найдется тот, кто понимает… Высшие, что он сделал? Зачем?

— То-то и оно, — проворчал маг. — Лучше мы все забудем этот неприятный инцидент.

День близился к своему завершению. Солнце медленно закатывалось за горы, когда бесконечная череда пиков вдруг расступилась, и перед нами предстала долина.

Странно было ехать по тропе, с обоих сторон от которой лежали сероватые полосы снега, странно было ежиться от холодного дыхания, когда там, впереди, глаз уже видел яркую зелень.

Мы спускались, и местность менялась. Снега становилось все меньше, он потерял свою девственную белизну, став грязным, кое-где сероватым; воздух становился теплее и нес в себе множество незнакомых, едва уловимых ароматов.

Долина была поистине огромна. Со всех сторон ее окружали горы, стоявшие на горизонте едва заметными призрачными силуэтами. В небе, на пределе видимости над далекими, игрушечными горами парила черным прочерком птица. Восточнее того места, где мы форсировали отроги, лежало, сверкая стальной гладью, огромное озеро, а за ним возвышались густой зеленью леса. Ровная с высоты горной тропы, манящая поваляться в океане листвы поверхность, радовала глаз своей непривычной после горного однообразия яркостью.