Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова

– Зачем? Это нецелесообразно.

– Это целесообразно. Каждый останется при своем: ты – при Наташе, я – при ребенке.

Петрова отвернулась. Жебет растерянно переступал с ноги на ногу:

– Могу я здесь переночевать?

– Нет.

– Почему?

– Потому. Мне кажется, мы обо всем договорились.

– Это смешно. Неужели мне идти сейчас в гостиницу? Завтра Новый год – они все переполнены. К тому же я вряд ли тебя потесню. Здесь четыре кровати. Твои соседки знают, что я приехал, они не придут.

– Жаль.

– Что жаль: что приехал или что не придут?

– Все жаль, – ответила Петрова и посмотрела на Жебета.

– Так я могу остаться?

– Мне все равно. Оставайся.

Ночью между собравшимися разводиться супругами произошло то, что обычно происходит в окончание ссоры. Павлик сопел – Петрова терпела.

– Господи, зачем вам это было нужно?

– Мне не было это нужно, он взял меня силой. А я боялась за ребенка и поэтому не сопротивлялась.

– Вы сами-то понимаете, что сейчас говорите? – изумлялась младшая подруга.

– Я сказала тебе чуть больше, чем хотела, – с горечью признавалась Люся и поправляла очки. – Он всегда потом брал меня силой. Ему так нравилось.

– А вы?

– А что я? Я терпела.

– Зачем?

– Боялась.

– Кого?

– Не кого, а чего.

– Чего?

– Одиночества.

Утром Жебет от развода отказался, сославшись на занятость и собственное благородство. Петрова не настаивала. Новый год встретили вместе: скучно и буднично. Ни Левина, ни Женька с Любой так и не появились. Зато объявилась изжога, а потому провожать мужа Люся в очередной раз не поехала.

Спустя неделю Петрова разыскала Соню Левину и попросила ее вернуться.

– Ты правда на меня не сердишься, Люсь? – заискивающе спросила та, помня о своем предательском поступке.

– Уже нет, – заверила отекшая Петрова и взяла подругу под руку, после чего усатый генералиссимус и округлившийся рядовой медленно побрели к общежитию.

Через два с небольшим месяца Люся уехала рожать к матери.

Светка появилась на свет с недовольным выражением лица. Это заметила даже акушерка:

– Это надо же, какая сердитая! Посмотри-ка.

И показала ребенка матери.

Петрова потянулась к дочери, но младенец зашелся в плаче.

– Дайте ее мне, – жалобно попросила Люся.

– Ага, сейчас, – переглянулись женщины. – Шить надо. Ты вроде доктор?

– Вроде, – согласилась Петрова и отключилась.

В общем, первая волнующая встреча с дочерью прошла по неожиданному сценарию. Вторая состоялась в условиях, более располагающих к взаимной радости, но тоже оставила легкое чувство недоумения. Светка почему-то не взяла грудь. Вытянула губы, пару раз чмокнула, а потом выплюнула сосок и сморщилась.

– Не берет, – беспомощно обратилась Люся к медсестре роскошных форм.

– Ленивая, – спокойно ответила сестра. – Это ж трудиться нужно, а из соски и так течет.

– Так у меня молока не будет, – забеспокоилась молодая мать.

– Ну и ладно. С голоду не помрет.

– Но…

– Да что вы, мамаша, – поучительно изрекла шикарная в своей яблочной свежести сестрица. – Отдыхайте. Домой придете – и начнется: соски, пеленки, коляски, распашонки… И муж поди есть?

– Есть, – вспомнила Петрова.

– Не этот ли? – полюбопытствовала медсестра, выглядывая в окно.

– Где?

Люся следом метнулась к окну и увидела Павлика, одетого словно с чужого плеча. Бросались в глаза короткие брюки и мохеровый шарф среди весны. Жебету было зябко: он переступал с ноги на ногу и постукивал себя по бедрам, пытаясь согреться.

– Давно, видно, стоит, – с пониманием отметила сестра. – Помаши ему рукой-то.

– Зачем?

– Все мужикам машут, и ты помаши.

Петрова подняла руку, но помахать не получилось – так и замерла с поднятой вверх рукой.

Тем не менее Павлик заметил движение в окне и заметался в волнении. Со стороны его движения напоминали танец глухаря на токовище: он то приседал, то взмахивал крыльями, то раскачивал круглой головой и при этом что-то кричал.

– Радуется, – продолжала комментировать медсестра. – Девку-то ему покажи.

– Зачем?

– Все показывают, и ты покажи. Пусть осознает, что стал папашей.

Наливная красавица не выдержала Люсиной медлительности и схватила запеленатую Светку:

– На! Показывай давай.

Петрова безропотно подчинилась и поднесла ребенка к окну. Павлик замахал руками и вновь возобновил ритуальный танец отца перед окнами роддома.

– Ну ты посмотри! Ну ты посмотри, как радуется-то, – всплеснула руками Люсина помощница. – Другие напьются и орут, а этот руками машет. Непьющий он у тебя?

– Нет.

– Значит, хороший отец будет, – с уверенностью резюмировала медсестра, преисполнившись гордости за молодую мамашу. – Ладно, хорош. Не видишь, что ли, пеленки мокрые. Счас орать начнет.

И оказалась права. Светка заголосила, требуя внимания и жалуясь на дискомфорт.

– Характерная, – не удержалась от вынесения приговора собеседница. – Намучаешься ты с ней, уж поверь, – успокоила она Петрову и начала разматывать намокший сверток.

«Хороший отец» встречал семейство у дверей роддома через несколько дней. Коляски у крыльца не было. Цветов, конфет и шампанского для медсестер – тоже.

Не увидев подходящего транспорта, Люся полюбопытствовала:

– Мы на такси?

– Пешком. Погода прекрасная. Подышишь воздухом. Идти недалеко, прогуляемся.

– Мне трудно идти, – пожаловалась Петрова (внутри болело все, ноги не слушались).

– Люда, не ты первая, не ты последняя. По статистике, восемьдесят процентов женщин проходят через подобные ощущения после родов. Так что наберись терпения, – назидательно предложил Жебет.

Люся пошарила по карманам, но ничего, кроме старого грязного носового платка, не обнаружила. Терпения в карманах не было. Тогда она прищурилась, посмотрела вдаль, прикинула величину пути и вздохнула. На что Павлик не преминул заметить:

– Все признаки кислородного голодания.

Спасибо Светке – всю дорогу она мирно спала, единственный раз, пожалуй, не вмешиваясь в разговор между родителями.

Жебет шел важно, неся увесистый сверток на вытянутых руках, и на ходу рассказывал о планах на вечер:

– У нас будут гости.

– Какие гости? Вечером девочку надо будет купать. Я очень устала. Плохо выгляжу…

– Выглядишь ты в соответствии с моментом, – критически отметил Павлик. – В первый день можно обойтись и без купания. Да и будут только свои.

– Кто это свои? – поинтересовалась супруга.

– Твоя мать и Наташа.

– Наташа? – взвилась Люся.

– Да. А что тут такого? Момент волнующий. Посидим чисто символически и разойдемся.

– Ты! Ты!.. – задыхалась Петрова.

– Э-э-э, Людочка, да у тебя, похоже, послеродовый психоз развивается? – цинично прокомментировал Павлик сбившееся дыхание жены.

Петрова не успела ответить мужу. Дорога привела их к новому дому, из подъезда которого выбежала мама Лена и бросилась к зятю, чтобы попытаться облегчить его восхождение на пятый этаж.

– Позвольте… Я сам, – тихо, но твердо отстранил тещу Павлик и, пыхтя, начал подниматься.

Люся тащилась следом, пытаясь усмирить рвавшееся из груди сердце. Мама Лена искоса на нее поглядывала и молча поджимала губы. Переступив порог, Петрова огляделась и обмерла: в светлой, но единственной комнате не было ничего, кроме празднично накрытого стола, – ни кроватки, ни коляски, ни ванночки.

Сверток выложили на диван, две пары рук с нетерпением его стали распаковывать, мешая друг другу. Светка словно почувствовала их неслаженность и затрубила откуда-то из глубины одеяла.

– Пустите, я сама, – отодвинула родственников Люся и распеленала дочку.

Та поджала ножки и с кряхтением покраснела.

– Тужится, – с удовлетворением подметила мама Лена, а Павлик нахохлился.

Петрова подтерла Светкину попку пеленкой и, скомкав, бросила тряпку на пол.

– Сделай воду, – полуприказала-полупопросила она мужа и прижала девочку к груди.

Светка заурчала и поменяла выражение лица со свирепого на просто сердитое. Мама Лена уронила слезу и, пока Павлик отсутствовал, прошептала Люсе: «Не жебетовская-то порода. В Петрова девка».

– Не болтай ерунды, – рассердилась Люся. – Ничего общего.

Вымытая Светка перекочевала на руки к бабушке и после кормления плавно перешла к глубокому сытому сну. Люся в это время рассматривала себя в зеркало в полутемной ванной и преисполнялась отчаянием: серая кожа с красными точками лопнувших сосудов, припухлые веки от набегающих не вовремя слез и унылое выражение лица. После душа ситуация качественно не изменилась – дефекты впечатляли своей жизнеспособностью.

Зато принципиально изменилась расстановка сил в комнате. За нарядным столом восседала Наташа, от которой демонстративно отвернулась новоиспеченная бабушка со спавшей внучкой на руках, а Павлик демонстрировал чудеса гостеприимства.