Карта императрицы - Елена Басманова

Войдя в вестибюль, где Мура и Брунгильда беседовали с хранителем-инвалидом, доктор перевел дух.

– Раненько вы приехали, милые барышни, – говорил сочувственно хранитель, – я ж говорил вам, что благодетель наш еще не завершил работ по спасению деревянного нашего сокровища от возгорания. Сегодня как раз сымают петровскую карту да пропитывают ее чудодейственным средством... Неопалимая будет карта, навечно сохранится.

– А вы уверены, что карте ничто не грозит? – тревожно взглянула в мутные глаза старика Мура.

– Да что же сердешной сделается? Снимут со стеночки аккуратненько, сложат в несколько рядочков и в корытце люминиевое окунут. Сам в щелочку видел, как аккуратно подходят, каждый гвоздик ласково вытаскивают. А сейчас туда нельзя – опасные испарения, для здоровья вредно.

– Что ж нам делать? – Расстроенная Мура смотрела на доктора Коровкина. – Не подождать ли окончания этой процедуры?

– Туда раньше завтрева не взойдешь, барышня, – огорчил ее хранитель. – Да вы ж можете и на второй этаж подняться – китайские комнаты осмотреть. Тоже, доложу вам, дива дивные.

– Хорошо, – вяло согласилась Мура. – Коли уж приехали, давайте осмотрим китайские комнаты.

Старик отправился за ключами от китайских комнат, а посетители остались ждать. Мура в тревоге посматривала на запертую дверь, ведущую в покои первого этажа, и, невзирая на протесты доктора и сестры, направилась к ней, чтобы заглянуть хотя бы в щелочку. Но не успела она приблизиться к двери, как резная дубовая створка приоткрылась и на пороге появился... Илья Михайлович Холомков.

О! – театрально воскликнул он. – Какая встреча! Я всегда говорил, что Петербург город тесный. Мое почтение, Клим Кириллович! Позвольте ваши ручки, милые барышни. Брунгильда Николаевна?

Щеки Брунгильды вспыхнули, и она, поведя точеным подбородком, протянула руку русскому Адонису.

Клим Кириллович был поражен. Что все это значит?

– Мария Николаевна? – требовательно и слегка нетерпеливо произнес красавец, и властные нотки в его голосе заставили доктора вздрогнуть: с каких пор господин Холомков держит в подчинении сердечко Марии Николаевны? – Счастлив вас лицезреть.

Мура, замирая, смотрела на Илью Холомкова – не может же такого быть в природе, чтобы человек с каждым днем, с каждой неделей, с каждым годом становился только прекрасней?

Однако мы не ожидали вас здесь встретить, господин Холомков, – сказал доктор Коровкин севшим от волнения голосом.

– И я тоже не ожидал, – откликнулся Холомков, с нескрываемым равнодушием приложив обворожительные уста к белой Муриной перчатке и тут же забыв о ней. – Но это неожиданность приятная.

– Так это вы таинственный благодетель дворца? – спросила Брунгильда глубоким контральто, в переливах которого слышалась готовность вступить в опасную игру.

– О милая Брунгильда Николаевна, это сущие пустяки, – ответил чуткий Илья Михайлович, прикасаясь к ее локтю и говоря глазами что-то другое. – Благое дело на небесах зачтется. Правда, я предпочитаю творить добро в уединении. Но тут уж ничего не поделаешь – судьба...

– О какой судьбе вы говорите? – резковато вклинился доктор, ему было неприятно, что Брунгильда Николаевна стоит слишком близко к красивому нахалу. – Вас кто-то заставлял ремонтировать дворец?

Холомков рассмеялся, показывая всем своим видом, что понимает, отчего так злится доктор Коровкин.

– Случай и есть судьба, дорогой доктор, – многозначительно улыбнулся он. – А потом – дело нехитрое. Запрос в Имперскую Канцелярию, пара рекомендаций, смета, разрешение, поиск подрядчика и рабочих, закупка и доставка антиоксигидры... Завтра уже все будет завершено...

– Вы интересуетесь вопросами сохранности исторического наследия? – спросила хрипло еще не вполне оправившаяся от шока Мура.

– Скажу вам по секрету, милая Мария Николаевна, что этот интерес очень выгоден – исторические ценности лучшая форма вложения капитала, – снисходительно разъяснил красавец, не отводя смеющихся глаз от старшей дочери профессора Муромцева.

– Так будете ли вы осматривать китайские комнаты? – напомнил о себе незаметно появившийся хранитель.

– Будут, будут, непременно, – ответил вместо барышень сияющий Холомков, – а я стану гидом.

Он сделал шаг к дверям, из которых недавно вышел, приоткрыл их и крикнул в глубину зала:

– Как закончите, выносите, я заберу. – Он захлопнул дверь и пояснил слушателям: – Редчайший химический состав, запатентован в Италии, очень дорог. Привез сюда самолично. Что останется, могу подарить вам – для химического анализа.

– Мы непременно порадуем этим новшеством папу, – дрожащим голосом пообещала Мура, отметив про себя, что ею никто не интересуется.

Она повернулась и пошла вслед за согбенным хранителем по направлению к лестнице на второй этаж. Мура никогда прежде не видела такого количества китайских вещей – они занимали два помещения. Во второй комнате, стены которой, так же как и в первой, были оклеены шелковыми китайскими обоями, хранились лакированные фарфоровые ширмы с живописным изображением церемониального шествия китайского императора со свитой, китайская мебель, две большие картины на дереве с наклеенными и раскрашенными фигурками из слоновой кости. В других обстоятельствах Мура внимательно бы рассмотрела каждую детальку таких хрупких на вид раритетов. Но сейчас!

Эта экскурсия вылилась для Муры и доктора Коровкина в сущую пытку. Илья Михайлович Холомков, поддерживающий под локоток Брунгильду Николаевну, не отходил от нее ни на шаг. Рассказывая о китайских диковинках, он лишь изредка поглядывал на доктора Коровкина и Муру и время от времени обращался к хранителю за помощью. Лучше всего Холомков знал современную цену каждой вещи из коллекции, за которую почти двести лет назад посланник Петра Великого лейб-гвардии капитан Лев Измайлов заплатил десять тысяч рублей. А словоохотливый старик, похоже, решивший, что имеет дело с двумя влюбленными парочками, как назло, становился все время так, чтобы отделить Муру с доктором от Брунгильды с Ильей Михайловичем. Впрочем, русский Адонис не преступал границ приличия.

Закончив осмотр китайских комнат, молодежь стала спускаться по лестнице. В вестибюле Мура попросила доктора остановиться.

– Милый Клим Кириллович, как вы думаете, сколько надо заплатить этому милому старичку?

– Не беспокойтесь, Мария Николаевна, – торопливо ответил доктор Коровкин и полез за портмоне в карман сюртука, – я расплачусь.

Он вынул зелененькую купюру, убрал портмоне и посмотрел на младшую дочь профессора Муромцева. Она обводила блуждающим взором дубовые стены и, казалось, избегала встречаться с доктором взглядом.

– Не забудьте ваш саквояж. – Она указала доктору на столик, где стоял кожаный атрибут петербургского Гиппократа.

– Не забуду, – машинально ответил доктор, пытаясь усмотреть на крыльце фигуры Брунгильды Николаевны и Ильи Михайловича. Сердце его сжималось, он чувствовал себя внезапно осиротевшим.

Доктор взял саквояж, расплатился с хранителем и почти бегом устремился прочь из дворца, в пахнущий весенней влагой парк.

Брунгильда Николаевна с надменным и гордым видом восседала в коляске, крепко сжимая правой рукой белую лакированную ручку раскрытого зонтика. Рядом с ней, облокотясь на край дверцы, стоял Илья Михайлович Холомков: солнечные апрельские лучи играли на его русых с прозолотью волосах, густыми прядями спускающихся с затылка на воротник белоснежной рубашки, выглядывающей из сюртучного ворота.

Мура, зардевшись, спустилась по дощатому настилу и поднялась в экипаж.

Напротив нее уселся поджавший губы доктор Коровкин, правой рукой он опирался на свой неизменный саквояж.

– Трогай, братец! – крикнул извозчику Холомков и, сделав шаг назад, послал дочерям профессора Муромцева воздушный поцелуй.

Доктор Коровкин молча смотрел на девушек – кто из них обернется? Мура и Брунгильда сидели, опустив глаза и вцепившись в свои зонтики.

– Надо предложить Роману Закряжному написать с господина Холомкова Париса, – пробормотала в смущении Мура.

– Неплохая идея, – издевательским тоном одобрил доктор Коровкин, увидев блуждающую улыбку Брунгильды, – к юбилею города Троя... Не знаете, Мария Николаевна, когда юбилей?

Мура чувствовала себя виноватой – как же такое могло случиться? Почему при виде Ильи Михайловича она совсем потеряла голову? В чем секрет его магнетических глаз? Почему одно только его присутствие вызывает сладкое волнение и заставляет забывать обо всем на свете, в том числе и о милом Климе Кирилловиче?..

– Прежде, чем мы поедем домой, – сказала неожиданно Брунгильда, – я хотела бы заглянуть в гостиницу Лихачева – выяснить, как чувствует себя мистер Стрейсноу. Вы не возражаете?

Доктор Коровкин и Мура не возражали, и Клим Кириллович велел извозчику, облаченному в неизменный темно-синий армяк, подпоясанный красным кушаком, следовать на Фонтанку. Возле гостиницы Лихачева Клим Кириллович, не выходя из коляски, попросил швейцара выяснить, находится ли в своем номере мистер Стрейсноу? Швейцар кликнул посыльного, и подросток в красно-зеленой тужурке с блестящими позолоченными пуговицами скрылся в глубине здания. Через несколько минут мальчишка сообщил, что мистер Стрейсноу заперся в своем номере и велел никого не принимать. И, получив из рук доктора Коровкина монетку, шепотом добавил: говорят, всю ночь гулял, вернулся под утро.