Бриллиант Фортуны - Валерия Вербинина

На столе и в самом деле горела большая свеча, но, когда Каверин толкнул створку, пламя закачалось от сквозняка и погасло. Из угла донесся сдавленный всхлип.

– Кто здесь? – шепотом спросил Алексей. – Жанна, вы?

Глава пятнадцатая,

в которой проясняются дела давно минувших дней

Мсье Сорель повязал накрахмаленную салфетку, крякнул и взял в руку вилку. Посреди стола опять красовалась большая ваза со свежими розами, и мсье Сорель кинул на нее непередаваемо злобный взгляд.

Знаменитый ботаник, точнее, сыщик, действующий в его обличье, как раз собирался приняться за свой завтрак, но тут дверь растворилась, и вошел Алексей Каверин. Одного взгляда на его лицо, полное удовлетворения, хватило Видоку, чтобы вмиг забыть и о завтраке, и о розах. Он скомкал салфетку и бросил ее на стол.

– Доброе утро, мсье, – сказал Алексей и сел, не дожидаясь приглашения.

– Марсель! – зычным голосом распорядился Видок. – Пока мсье тут, последите, пожалуйста, чтобы нас не беспокоили.

– Слушаюсь, мсье!

– Ну? – спросил Видок нетерпеливо. – Вы что-нибудь узнали?

– Все, что вам надо, – весело отвечал Каверин, блестя глазами.

– Я же говорил – вы везунчик, – промолвил старый сыщик. – Рассказывайте.

– Вчера ночью, – начал Алексей, – я вышел в сад, но увидел свет в окне. Я поднялся, чтобы узнать, в чем дело. Свет шел из комнаты Жанны.

– И?

– Оказывается, она панически боится темноты. С тех пор, как в сентябре 1822 года ночью за ней пришли и похитили ее, она не может оставаться ночью без света. Ей все время кажется, что к ней кто-то заберется, зажмет ей рот, как было в тот раз, и унесет с собой.

…Жанна плакала и цеплялась за руки молодого человека. Он уже не знал, что ей сказать, чтобы успокоить.

– Что вы, Жанна… Прошу вас… не надо так плакать. Расскажите мне, что с вами тогда случилось, и я, может быть, сумею вам помочь.

Жанна вытерла слезы и начала рассказывать. Ей было семь лет, и она жила в Тулузе вместе с дедом и бабушкой. Ее отец умер, когда она была совсем маленькой, а мать скончалась в родах. Несмотря на это, Жанна росла счастливым ребенком. Бабушка обожала ее, а дедушка и вовсе не чаял в ней души. Он был большой, важный и чем-то походил на монаха. Семья усердно посещала церковь, а дедушка никогда не расставался с деревянными четками.

Именно в церкви и произошла та самая, первая встреча, после которой все и началось. После окончания службы Симон вел внучку за ручку по проходу. Бабушка на этот раз хворала и не пошла с ними. Неожиданно к Симону подлетел юркий человечек с седыми волосами. Жанна запомнила, что на левой руке у него было четыре пальца. Он постоянно улыбался и…

– Постойте, – перебил Алексея Видок, нахмурившись. – Четыре пальца… четыре пальца… – Он хлопнул себя по колену. – Ну конечно, Жан Тербийон!

– Член шайки? Черноглазый?

– Вот именно!

Впрочем, цвет его глаз Жанна не запомнила.

– Привет, Симон, – сказал седой. – Тебе привет от Жака Одрие. Помнишь его?

– Я не знаю никакого Одрие, – ответил Симон, нахмурившись.

– Да брось, – беззаботно сказал человечек. – Будто не ты своими собственными руками перерезал ему глотку в Париже. То-то ты все в церковь ходишь – грехи замаливаешь, да?

– Вы не в своем уме, – ответил Симон. В лице его не дрогнул ни один мускул.

– Я же знаю, зачем Одрие тогда пришел к тебе, – наседал человечек. – Он хотел отнять у тебя «Принцессу грез», верно? Так что мне его ни капли не жаль. Не знаю, что там у вас произошло, но ты оказался проворнее. Ты пришил его, а потом испугался. Ведь мокрых дел за тобой прежде не водилось. Поэтому ты и удрал в Тулузу и даже фамилию сменил. – Он улыбнулся Жанне. – Надо же, какая милая крошка. Внучка твоя, да?

– Дотронешься до нее, – сиплым, страшным шепотом сказал Симон, – я тебе мозги вышибу.

– Да ладно тебе, Симон, – беззаботно отвечал человечек. – Ты же меня знаешь. Я не такой, как Жак, – ему жадность глаза застила, вот он и отправился ужинать с ангелами. Со мной ты всегда сможешь договориться.

Лицо Симона снова сделалось спокойным.

– Нам не о чем договариваться, любезный, – ответил он. – Так и знайте.

– Да знаю я, знаю, – отвечал Тербийон. – Только я знаю кое-что еще. Ведь она все еще у тебя, ты не продал ее. Бережешь, да? Хранишь на черный день, а, Симон? Я же знаю тебя, ты всегда был запасливый.

– Убирайся, – коротко ответил Симон. – Идем, Жанна, девочка.

– Зря ты так со мной, Симон, – сказал Тербийон, качая головой. – Я ведь не один знаю, где ты находишься. Отдай камень по-хорошему, избежишь больших неприятностей. Это я тебе говорю.

– Пойдем, Жанна, – сказал Симон, – позовем полицию. Видишь, человеку совсем плохо, он заговаривается. Эй, мсье Армори! Заберите этого бродягу, а то он мне проходу не дает.

Но, прежде чем мсье Армори успел что-то сделать, Жан Тербийон бесследно растворился в толпе.

На следующую ночь Жанну похитили.

Ее привезли в какой-то дом, где по полу шныряли мыши и царила ужасающая грязь и запустение. В доме жили трое: толстая крикливая баба, ругавшаяся через слово, ее сын, мальчик чуть старше Жанны, с холодными глазами и остреньким личиком, и господин, похожий на важного сеньора. Было похоже, что этот красивый вальяжный мужчина – глава семьи. Четвертым в доме был Жан Тербийон – человек, который, собственно, и украл Жанну.

– Вот, принес, – доложил он гордо.

Жанна зарыдала. Ей было холодно в ночной рубашонке, и она хотела обратно домой. Толстая баба дала ей оплеуху, но тут вмешался важный господин.

– Ну, Мари, разве так можно обращаться с ребенком… – Он взял со стола румяное яблоко и протянул его Жанне. – Держи, крошка.

Жанна проглотила слезы и нерешительно протянула руку за яблоком. Важный господин со смехом отвел руку, но потом все же отдал ей яблоко.

– Бедняжке холодно, – сказал господин участливо. – Надо бы ее во что-нибудь одеть.

– Сам и одевай! – взвизгнула баба. – У меня тут не приют!

– Возьми что-нибудь из одежды Огюстена, – распорядился господин. – Они примерно одного сложения, пусть она пока поносит его вещи.

Толстая баба разинула рот. Она была так ошеломлена, что даже забыла выругаться.

– Чтоб я отдавала какой-то соплячке одежду моего сына… – начала она в негодовании.

– Ну, Мари, – сказал господин мягко, – будь же умницей… Ведь этот ребенок стоит целое состояние. Мы же не хотим, чтобы он случайно умер от воспаления легких? Так что давай, делай то, что тебе говорят, старая корова!

Последние слова прозвучали совершенно неожиданно, и Жанна даже заморгала от удивления. Она и не предполагала, что красивый и воспитанный господин, похожий на тулузского кюре, может быть таким грубым. Но толстая Мари проглотила все замечания, которые, очевидно, так и просились ей на язык, и принесла одежду. Девочка переоделась и почувствовала себя немного увереннее.