Та еще семейка - Алексей Макеев

— Продолжим, Нина Филипповна, — предложил Маслаченко.

— Я хотела вам объяснить… простите, как ваше имя-отчество?..

Капитан назвал.

— Я сразу хотела сказать, Андрей Андреевич, мне показалось, что Всеволод Васильевич был в ту ночь не в себе. Просто видно: человек болен. И может быть, психически. То, что он говорил, ужасно. Будто бы, по наущению какого-то Хлупина, на него напал бандит и хотел отнять пенсию. Будто бы Хлупин ожидал другого результата, а Всеволод Васильевич, защищаясь, не желая этого, случайно… как это выразиться… придушил нападавшего. Он скрыл это от полиции, боялся, что ему не поверят… не поверят, будто он только защищался и не хотел убивать.

— Такое, наверно, могло случиться? — вопросительно сказал Дмитрий, взглянув на полицейского.

— Следствие должно было установить факт нападения, — скучливо отреагировал Маслаченко, зная, как иногда неблагополучно складываются обстоятельства для защищавшихся, но «превысивших степень защиты» граждан.

— Свидетелей-то не оказалось, — продолжала Ряузова. — Всеволод Васильевич, видимо, очень переживал. Тем более поступил донос Хлупина…

Маслаченко остановил ее:

— Я все это знаю. Я сам, по заявлению Хлупина, дважды вызывал Слепакова и беседовал с ним. К сожалению, мне пришлось присутствовать при его самоубийстве. Он и правда был не в себе. Я пытался его остановить в последний момент. Обращался к нему, просил. Напрасно, он не слушал уже никого. Скажите, что еще говорил Слепаков в машине?

— Я отнесла то, что он говорил, к его повредившейся психике. Например, он упорно настаивал, что с помощью электрического прибора убил того самого Хлупина. По-моему, это была больная фантазия.

— Не совсем. Хлупина он не убил, но, видимо, каким-то образом воздействовал на него. Потому что утром Хлупина увезла «Скорая помощь» с тяжелым сердечным приступом. Что это означает? Следствие не обнаружило ничего, на чем настаивает Хлупин. Тип вообще крайне противный и подозрительный. Все, в чем он обвиняет Слепакова, пока недоказуемо. И может получиться, как у нас принято говорить, «глухарь». Во всяком случае, Хлупин уже чувствует себя нормально, находится дома. Что еще говорил Слепаков?

— Он сказал: там банда. Старуха, дежурная в их подъезде, кажется, натравила («накачала», как он выразился) против него Хлупина. А Хлупин того бандита. Когда мы ехали в Барыбино, Всеволод Васильевич что-то упоминал про наркотики. Вроде бы на этаже у него кто-то связан с наркотиками, и консьержка, и который ее замещал на ночь… По-моему, молодой таджик. Но я не очень хорошо запомнила его слова.

— Теперь вопрос вам, Дмитрий, — опрашивал дальше опер.

— Можно на «ты», товарищ капитан. А то я как-то не привык… — усмехнулся Дмитрий.

— Ладно. Поясни: когда ехали с похорон, за вами следовал серый «Шевроле». Почему ты так решил? Ты уверен, что это было преследование?

— Конечно. Я проверял. Несколько раз менял ряд, пока двигались по проспекту Мира, потом у Сухаревской выехал на Кольцо и гляжу: «Шевроле» — как привязанный. Я туда-сюда, никак не мог оторваться. Только уже позже, у Серпуховского вала. Перед этим разворот надо сделать… А тут затор… Ну, я прямо по тротуару и в переулок… Только так избавились.

— Кто бы это мог быть? Как думаешь?

— Думаю, послали те, кто видели маму в «Лилии».

— Чего им было нужно? Твое мнение.

— Может, поговорить хотели, припугнуть. А то и пальнуть из ствола в суматохе… Там ведь везде пробки. Кольцо переполнено, шум, гул… Никто бы не заметил. Решили убрать все возможные зацепки. Или просто установить, где живет… Все-таки я за маму испугался. Поставил наши «Жигули» на время к товарищу в гараж. И маму попросил к вам в управление не ходить, как бы не засекли.

— Вряд ли ради Нины Филипповны они установили бы ежедневное дежурство, хотя… Ты поступил правильно. Пока лучше быть осторожнее. Не желаешь к нам в контору? Ну, поучишься сначала… а?

— Да нет, спасибо. Я уж по специальности, как служил. Рассчитываю стать офицером спецназа. А по поводу «Лилии» у меня есть план. Хочу вот… попробовать.

— Ничего не делай, не поставив меня в известность, — строго сказал Маслаченко. — Мало ли что случится, один не выберешься. Звони, если что. Предположительно, и «Лилию», и «Аргентинские танцы», где тоже работала Зинаида Гавриловна Слепакова, крышуют очень опасные акулы теневого шоу-бизнеса. Плюс наркота. Дело нешуточное, учти, Дмитрий.

— Выпейте все-таки чашку чая, Андрей Андреевич. И надо вам перекусить, наверно, целый день на ногах, — стала уговаривать Ряузова.

Маслаченко вежливо отказался. Убрав в карман карточку с указанием местоположения «Золотой лилии», паролем «Люба» и фамилией директрисы, он надел пальто, попрощался и вышел во двор.

Часть третья

Галя Михайлова ехала из Барыбино вместе с рыженькой Шурой Козыревой. Так же, как Белкин, «ударник» Шура возила свои барабанные палочки и метелочки в кожаном продолговатом мешке. Галя держала на коленях ненужный ей здесь, но «обязательный» аккордеон. Девушки чувствовали притяжение взаимной симпатии, располагающей к откровенности.

— А что же Таня не села с нами на электричку? — интересовалась Галя, уставшая не столько от работы (в «Аргентинских танцах» музыкальная нагрузка была куда напряженнее), сколько после бессонной ночи.

— Танька, из-за того что негритянка, берет машину до дома, чтобы не привлекать внимания. На это у нее денег уходит — жуть.

— Может быть, нам ездить всем вместе и расход на троих?

— Она живет в Красногорске. Сразу, как выезжает на Окружную, шпарит в западном направлении. А мне надо в Марьино, совсем не по пути.

— Понятно. — Галя несколько помедлила, будто преодолевая простодушную робость. — Вот не думала, что придется играть в таком… заведении.

— Да, тошнит иной раз. — Рыженькая барабанщица с досадой поморщилась. — Надоели голые девки и клиентки — наглые бабищи с их пристрастиями. Меня сюда затащила Танька Бештлам. Мы вместе учились. Вообще-то я параллельно с «Лилией» в ресторане работаю по вечерам.

За окном вагона тянулись не сильно заснеженные, тускловатые утренние пейзажи. Кто-то входил и выходил на станциях. Ослабевшие без сна музыкантши, не оборачиваясь, зевали.

— Во, сколько строят. Скоро ни полей, ни лесов не останется, одни коттеджи. Целые города из фазенд. Некоторые прямо дворцы шарашат. Железно отдельные категории граждан научились бабки рубить, — проговорила Шура. — Голова болит. Мы с чернушкой виски нахлестались для вдохновения. Ты умница, мало пьешь. А тут — только спиртным да куревом себя и поддерживаем. Заметила, какие мы смолим сигареты? Их нам бесплатно администратор Любка подкидывает.

Галя встряхнулась, отогнала дремоту и навострила уши.

— Заметила, — сказала она с наивной откровенностью. — Когда я у вас закурила, сразу храбрее стала. Как будто развеселилась с чего-то… И кажется: все трын-трава…

— Думаю, в Любкиных сигаретах легкий наркотик, — согласилась Шура. — Ты, наверно, в таких вещах не особо сечешь. А я уж лет шесть в этом бульоне варюсь. Сейчас «Лилия» и ресторан. Был и ночной клуб. Правда, захудалый, но система одна. Клубы, дискотеки, закрытые заведения вроде «Лилии» без наркоты не обходятся. Чтобы заставить персонал выкладываться, а клиентов быть щедрее, без спецсредств не обойтись. Как закон. Шампанское, виски — этого уже мало. Ты, например, знаешь, какого черта тебе навязали таскать сюда аккордеон? Он тут тебе не нужен, а таскаешь как миленькая. И Зина таскала… — Шура внезапно посмотрела на Галю испуганными глазами, резко повернула голову и осмотрелась кругом. — Поплачусь когда-нибудь из-за своего болтливого языка…

— Мне тоже посоветовали меньше спрашивать. Лучше буду жить, сказали. А то возникнут проблемы. Очень серьезно намекнули, — изображая невнятный страх, сообщила спутнице Галя.

— Давай кончим эту тему, — нервно произнесла Шура. — Я жалею, что послушалась сдуру Таньку Бештлам. Не уверена, возможно ли самовольно уйти из «Лилии», если станет невмоготу. Собьют где-нибудь машиной… А то под электричку попадешь случайно… Много способов есть убрать человека, знающего изнутри порядки в филиале клуба «Золотая лилия», — грустно рассуждала Шура Козырева, поглядывая на Галю; наверно, жалея о своей крамольной откровенности. Впрочем, она тут же сердито продолжала:

— Самое противное, когда вызывают к Илляшевской, и та говорит: «Прими душ, опрыскайся жасминовым спреем, накинь прозрачный халат. Одна дама хочет пообщаться с тобой тет-а-тет…»

— Да… — задумчиво произнесла Галя, анализируя, как лейтенант милиции, свое задание в этом опасном вертепе. — И ведь одни женщины… Прекрасный пол, так сказать… Даже охранники…

— Ну, это только Инга для антуража. А еще есть три амбала под метр девяносто. Главный у них — бывший мент, Юрка Екумович…