Семья и школа - Влас Дорошевич

Женщина, с которой я живу «вне брака, но совсем как бы и в браке», родит мне ребёнка.

Я являюсь и прошу:

— Запишите, что отец я.

И после клеймящих слов: «У девицы такой-то»…

Пишут:

«И у такого-то родился ребёнок» и т. д.

И ребёнок не без имени, не без прав. У ребёнка права и моё имя.

Поступить так — моё право. Моя обязанность.

И не мешайте мне исполнить священную обязанность пред Богом и своей совестью, пред женщиной и пред ребёнком.

«Внебрачное сожитие» — грех и преступление.

Отлично.

Пусть понесут кару и от духовного и от светского начальства обе преступные стороны.

Но пусть не страдает третье, ни в чём неповинное существо:

— А как же пенсионный устав?

— Замечательно. Каждый раз, как заходит речь об узаконениях, усыновлениях, всегда выдвигается на первый план пенсионный устав.

Словно внебрачному сожитию предаются исключительно люди, состоящие на казённой службе!

Пенсии, кроме немногих счастливцев, получаются грошовые. А из-за этих грошей столько разговоров.

Внесите в пенсионный устав:

— Пенсии могут наследоваться только детьми, рождёнными от законной жены.

Слава Богу, и кроме грошовой пенсии, есть на свете права, из-за которых стоит биться.

Ведь не одни же негодяи имеют незаконных детей.

Тысячи и тысячи отцов скажут: «Ныне отпущаеши», когда им предоставлено будет право явиться и объявить себя отцом своего ребёнка.

Не возиться потом с усыновлениями, а здесь же, прямо, с места дать своему ребёнку имя и права.

— Сын такого-то.

Тысячи и тысячи отцов с радостью пойдут заявить. Пусть даже подвергают за это церковному покаянию.

Зато мой ребёнок имеет имя и права.

Какие пагубные последствия может иметь такой порядок, естественный, простой и нравственный?

Женщины легче будут вступать во внебрачное сожительство?

Но женщину от такого сожительства удерживает обыкновенно не столько вопрос об имени будущих детей, сколько потеря собственного доброго имени.

Что она приобретает с таким порядком?

У девицы такой-то и такого-то родился ребёнок.

Ведь она же не приобретает имени Добчинской. Это ребёнок только именуется, как ему и следует именоваться, Добчинским

Если позор так важен в деле нравственности!

Позор всей тяжестью будет продолжать лежать на несчастной.

Только хоть как мать, она будет спокойнее.

И в святейшем из чувств, чувстве матери, не будет оскорблена.

— А чрез то уменьшатся права рождённых в браке детей. Например, при дележе наследства.

Что ж делать.

Всякий в законном браке рождённый ребёнок много-много лет находится в той же опасности.

Всякий день грозит ему потерей половины будущего состояния.

А вдруг появится ещё один законный ребёнок!

Всякий день половина будущего наследства стоит на карте.

Пока родители не будут достаточно «ветхи деньми».

Почему же защищать ребёнка от одних сонаследников и не защищать от других?

Тогда уж надо издать закон:

— Во избежание слишком мелкого дележа наследства и для поддержания прав первородства, строжайше воспрещается иметь в браке больше такого-то числа детей.

Но те, кто не захочет явиться и объявить:

— Этот ребёнок мой.

С теми как?

Для тех остаётся суд.

Тот же самый суд, который и теперь решает:

— Этот ребёнок ваш!

И обязывает отца выдавать на содержание незаконного ребёнка.

Только тогда суд будет обязывать отца дать ребёнку ещё и имя.

Тысячи испуганных глаз:

— А сколько злоупотреблений будет тогда?!

Если вы будете бояться, что каким-нибудь законом злоупотребят, вы не издадите никогда ни одного закона.

В то самое время, как в Петербурге обдумывают какой-нибудь новый закон, «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» в каждом городке десятки голов работают над вопросом:

— Как бы этим законом злоупотребить?

Закон — как деньги.

Нельзя выдумать такого нового образца денег, чтобы через несколько дней не появилось подделок.

Злоупотребления судом, оглаской ведь случаются и сейчас.

Вопрос о незаконнорождённых — вопрос какой-то кривобокий.

Говорят только об одной из его сторон.

О праве матери.

Но есть ещё и право отца.

Тоже священное, тоже налагающее обязанности, тоже дающее права.

Предоставьте отцу право заявить:

— Это мой ребёнок.

Это первый шаг, который должен быть сделан в вопросе «о внебрачном сожитии и проистекающих от того последствиях».

 Кандидаты

 — Подсудимый, сколько вам лет?

— Девятнадцать.

«Весь Петербург говорит об убийстве 17-летним мальчиком своего 16-летнего товарища. Преступление совершено с целью грабежа».

«В ночь с такого-то на такое-то число в меблированных комнатах X найден застрелившимся молодой человек Y, 18 лет отроду».

Мне кажется, что это недурная тема для фельетона.

Когда я сижу с молодым человеком и он предлагает мне «выпьем!» — я всегда задаю вопрос:

— За что?

Когда же и произносить тосты, как не в ранней молодости, когда ещё думаешь, что от слова «что-нибудь да станется»? На это обыкновенно молодой человек пожимает плечами:

— Как за что? Просто выпьем! Разве нельзя выпить просто, а непременно надо выпить «за что-нибудь»? Глупая сентиментальность! Да и за что, собственно говоря, стоит пить?

За что?

Я, например, милостивый государь, когда был в вашем возрасте, пил… за французскую республику.

Это было в те времена, когда проектов об облагодетельствовании всего человечества было столько же, сколько второклассников. У каждого второклассника был собственный проект, — и у меня тоже.

Затем я отчаялся в том, что мне придётся дожить до исполнения моих заветных планов, и отравился.

Проглотив, однако, раствор из двух коробков фосфорных спичек, я испугался при мысли, как огорчит это мою маму, побежал немедленно в аптеку и вернулся домой живой и здоровый, хоть и глубоко презирая себя.

— Тебе ли, жалкому, презренному трусу, не сумевшему сделать даже такой пустяковины, как покончить с собой, тебе ли мечтать о великих преобразованиях?

Откажись от всего! Живи, влачи свою ненужную жизнь, презирая сам себя…

И я влачил своё гнусное существование, глубоко презирая самого себя, пока не встретил «женщины, которая возродила меня к свету».

Она была на выпуске, и мне казалось, что когда она кончит школу и я кончу школу, тогда мы вместе пойдём по жизненному пути; она — полная сил, светлая, лучезарная, я — обновлённый, воспрянувший.

— Я устал жить, дорогая Шура! — говорил я ей. — Идеалы разбиты, мечты поруганы, жизнь потеряла смысл, не смотри на то, что я всего ещё только в шестом классе…

Я много жил сердцем и умом. Жизнь теряла для меня все краски и цвета, когда я встретил тебя… «Меня добру и небесам ты возвратить могла бы словом. Как ангел новый, в блеске новом, святой любви твоей покровом одетый я предстал бы там».

И тут же клялся, что

«На челе, тебя достойном,Сотру проклятия печать»…

Затем всё это прошло, миновало, и я «вступил в жизнь», с добродушною улыбкой оглянувшись на прошлое.

Всё это было очень глупо, Но ведь переделать весь мир я мечтал, когда мне было 14 лет, а отравлялся, когда мне миновало 15, и «воспрянул к жизни новой», когда мне исполнилось 16 лет отроду…

Отравлялся я из-за такого высокого мотива, как отчаяние в исполнении «заветных планов».

А когда говорил с моею милой, маленькою Шурой, то на самом деле мне казалось, что за моими плечами выросли крылья падшего ангела.

Это было очень глупо.

Но когда всё это прошло, я вспомнил об этих глупостях с добродушною улыбкой, как о глупых, но весёлых снах, грезившихся в туманном сумраке рассвета, и бодро принялся за свой трудовой день.

А теперь…

Мне хотелось бы проследить развитие застрелившегося или попавшего на скамью подсудимых молодого человека с первого момента, когда он стал превращаться из мальчика в «молодого человека», как превращается куколка из червяка.

Для этого я беру тот знаменательный день, когда он впервые выказал свою самостоятельность, продал, по его мнению, ненужный учебник, пошёл на галёрку в опереточный театр и, чувствуя тошноту и головокружение, выкурил на лестнице первую папиросу в своей жизни.

— А ведь вчера было очень недурно, — говорит он на следующий день во время большой перемены: — эта Разлюляева очень-очень мила. Её много вызывали. Я бы сам принял участие в овации, да, признаться, очень курить хотелось: лучше, думаю, пойду покурю, чем Разлюляеву вызывать.

— И не стоило! Дрянь! Думает, что если она с богатым человеком живёт да сама себе букеты подносит, так она и актриса? Халдина почище её будет…