Дело № 34840 - Владимир Войнович

Нашел: ДОР ОП № 26189 заведена в мае 1989 года, систематизированные в ней материалы не представляют сегодня ни оперативной, ни исторической ценности (как-то в основном материалы радиоперехвата).

В ОСК: Войнович Владимир Николаевич по спецподборке №26189

Постановил: ОП № 26189 в четырех томах (тома № 1,2, 3, 4) уничтожить путем сожжения. Постановление и акт об уничтожении направить в 10 отдел КГБ СССР для снятия с учета.

(подпись)

«СОГЛАСЕН»

(должность, отдел – управление, звание)

Фамилия составившего документ подполковника не указана, но внизу, где должна быть подпись составителя, стоит знакомая закорючка. И она же на обратной стороне листа, где написано той же рукой

Мы, комиссия в составе нач. 1 отделения 8 отдела Управления «3» КГБ СССР подполковника Сергеева В. А., зам нач. того же отделения майора Засорина С. В. и ст/о того же подразделения майора Калёкова Б. В., составили настоящий акт в том, что 20 (двадцатого) августа с.г. нами уничтожена путем сожжения оперативная подборка № 26189 в четырех (тома № 1,2,3,4) томах.

Дальше подписи. На первом месте все та же закорючка, теперь ясно, что это – вышеупомянутый полковник Сергеев. Его же подпись и у нижней кромки первого постановления.

Дело, однако, не в Сергееве (мне его фамилия ничего не говорит), а в соображении, которое у меня возникло чуть позже.

А пока, едва глянув на первый же документ, я сразу понял, что это попытка того, что в народе называется вешанием лапши на уши.

– Анатолий Афанасьевич, – сказал я, – вы что, проверяете мои умственные способности?

– А что такое? – спросил Краюшкин.

– Я не могу поверить этой бумаге, потому что это самая настоящая липа.

– Почему вы так думаете? – Краюшкин напряженно улыбался, но изобразил готовность развеять мои недоумения.

Я ему объяснил, что здесь даты и те лживые. Дело на меня было заведено наверняка не в 1977 году, а значительно раньше.

Начиная с 1966 года я подписывал письма в защиту разных людей. В 1968 году получил за это строгий выговор в Союзе писателей. В 1969 году была опубликована первая часть «Чонкина», за которую в 1970 году был вынесен второй строгий выговор с последним предупреждением. В 1974 году я был исключен из Союза писателей. Неужели все эти события прошли мимо глаз и ушей КГБ?

Но если даже и так, то вот уж эта история с моим отравлением никак не могла оставить КГБ равнодушным. Пусть я сошел с ума, или мне показалось, или я все выдумал, но мною по этому поводу был устроен большой шум. Я собрал пресс-конференцию, говорил об этом во многих своих интервью, в том числе и записанном на магнитофон и тут же переданном на весь Советский Союз «Немецкой волной», подробный отчет об этом опубликовал в «Континенте». Фактически я обвинил КГБ в террористическом акте.

– Вы, – сказал я Краюшкину, – хотите, чтобы я вам поверил, что к таким обвинениям КГБ осталось совершенно глухо?

– Ну, возможно, на вас собирались какие-то отдельные материалы, но специального дела не было. Если вы нам не верите, у вас есть другая возможность высказать свои сомнения. Замминистра Василий Алексеевич Фролов готов вас принять и выслушать.

Краюшкин позвонил Фролову и договорился. Затем было высказано соображение, что перейти в другое здание лучше внутренним ходом, чтобы люди с улицы нас не видели. Не знаю, обычные ли это меры предосторожности или из прошлого опыта втягивания клиента: сделать вид, что он вместе с ними и заодно делает что-то потайное, что от людей надо скрывать.

Тем не менее мне было любопытно.

Прапорщик открыл своим ключом заднюю дверь, и из обыкновенного на вид учреждения в самом центре Москвы сразу попал я в тюремный двор с высоким забором, с батареей прожекторов наверху. Через двор прошли в новое большое здание КГБ, выстроенное рядом с самым главным. Пройдя по каким-то коридорам, оказались в просторной приемной, а потом и в самом кабинете замминистра с большими портретами Ленина и Дзержинского.

Невысокого роста седоватый человек лет пятидесяти, выйдя из-под портретов, протянул руку:

– Мне сказали, что вы чем-то недовольны.

– Я недоволен тем, что меня с самого начала пытаются провести на мякине.

– А что такое?

– Я не верю, что мое дело уничтожено.

– Разве вам не дали постановление?

– Постановление дали. Но если оно лжет по мелочам, почему я должен верить, что оно не врет вообще?

– А почему вы думаете, что оно лжет?

Объясняю конкретно. Вижу, он быстро прикидывает, стоит ли держаться версии Краюшкина, и решает, что не стоит.

– Да, – говорит он решительно, – да, здесь, пожалуй, что-то не то. Какой здесь год? Семьдесят седьмой? Нет, конечно, что-нибудь должно было быть раньше.

– Ну да, – держится за собственную версию Краюшкин, – раньше какие-то материалы тоже могли на вас собираться. Но дело открыто не было. Просто, может быть, отдельные материалы время от времени собирались и складывались.

– А куда складывались?

– В какую-нибудь папочку.

– Но она, эта папочка, наверное, как-нибудь называлась?

– Почему вы думаете, что она обязательно должна как-нибудь называться?

– Разве у вас есть хотя бы одна папка, которая не имеет никакого названия?

Краюшкин дергается что-то сказать.

– Ну ладно, – останавливает его замминистра. – Ты же видишь, он все понимает.

– Правильно вы заметили, – говорю, – он все понимает. Во всяком случае, кое-что понимает. Обмануть его, конечно, можно, но для этого надо как-нибудь постараться, а не так вот просто.

– Но, надеюсь, про меня вы не думаете, что я с вами хитрю?

– Как вам сказать? Откровенно говоря, я был бы очень удивлен, если бы на вашей должности обнаружил бесхитростного человека.

– Тем не менее лично я вас обманывать не собираюсь. Я вообще пришел из МВД.

– А разве вы не конструктор?

– Нет. А почему вы думаете, что конструктор?

– Так мне показалось. Но извините. Значит, вы пришли из МВД, и что?

– Я пришел из МВД, и на мне грязи нет. И мне незачем скрывать те безобразия, которые здесь творились. И мы не скрываем. У нас нет никаких секретов.

В это утверждение я тоже позволил себе не поверить: секретная служба без секретов – это абсурд.

– Но я, – сказал я Фролову, – во все ваши секреты проникать не собираюсь. Меня в настоящий момент интересует только собственное досье. Если оно даже и правда уничтожено, то следы того, как КГБ работало со мной, должны оставаться в каких-то других документах.

Краюшкин иронически улыбается.

– Видно сразу, что вы не понимаете принцип хранения секретных документов. Секретные документы одного назначения, во избежание утечки, всегда складываются в одну папку, а не в десять.