Дельфийский оракул - Екатерина Лесина

Саломея пьет. Глоток за глотком. Теплая, выдохшаяся, но удивительно вкусная минералка. И дрожь прекращается.

– Накатило? Бывает. Если хочешь – приляг. Я кабинет прикрою, – рядом на коленях стоял Паоло. Под мышкой он зажал бараний череп, а в руках держал двухлитровую бутылку минеральной воды. – Пледиком прикрою. Это тебя Дуська довела? Не слушай ее, стерва она!

– Все хорошо.

– Выходит, ты и вправду чего-то умеешь? – Паоло сел на пол и скрестил ноги. Безбровое лицо его исказила гримаса – лоб пошел складками, щеки обвисли, а губы изогнулись, словно он собирался расплакаться, но из последних сил сдерживался. – Не давай им на себе ездить. Мы-то тебя понимаем! – Паоло водрузил череп на острое колено. – С нами тоже такое случается. А Дуська – притворщица. Она людям врет. Мы же – правду говорим! Нам это тяжело дается. И Лара сгорела… она тоже почти пустой была, но жалко ее. Вечером не соглашайся маме гадать, хорошо?

Сказав это, Паоло поднялся.

– Стой! Я не умею гадать!

– Тем более – не соглашайся.

Он покинул комнату. Шел, сгорбившись, по-старушечьи шаркая ногами, и Саломея опять подумала, что все это более чем странно.

Аполлон появился в пять минут восьмого. Светлый костюм, светлые ботинки и травянисто-зеленый галстук с крупной булавкой, в которой посверкивал красивый камень.

– Это тебе, – Аполлон преподнес ей букет из синих и белых ирисов, изящный, аккуратный и наверняка дорогой. – Ты выглядишь очаровательно.

– Спасибо.

Она не знала, как себя вести. Проводив Саломею к белому «Бентли», Аполлон задал вопрос:

– Ты уже знаешь про Дусю и Пашку? Извини, что не предупредил. Хотелось, чтобы ты на них взглянула непредвзято.

– Что с Ларой?

Аполлон скривился, демонстрируя, насколько неприятен ему этот вопрос:

– Ничего. Девочка в коме, но, думаю, без шансов. Не следовало ее брать! Это все из-за Анны Александровны. Талантливейшая женщина! Клиенты ее обожают, и есть за что. Она очень многим помогла.

И кого-то убила, если верить Ларе.

Но можно ли верить Ларе?

– Она из настоящих. Талантливых.

Машину Аполлон оставил на подземной парковке и помог Саломее выбраться. Мысли ее еще пребывали в беспорядке, а сердце нервно колотилось, явно не желая знакомиться с нынешней супругой Аполлона, пусть и связывали ее с мужем лишь «дружеские отношения».

– Рената тебе понравится, – тихо сказал он, ощутив ее беспокойство. – Она замечательная женщина.

Королева. Определенно, королева, из тех, вдовствующих, которые умудряются стареть, не теряя ни капли прирожденной красоты. Напротив, время словно обтачивает ее лицо, выделяя те черты, которые говорят о породе. И вяловатый подбородок отлично сочетается с длинной шеей, украшенной равно и морщинами, и драгоценным ожерельем. Седые волосы подняты вверх, и прическа подчеркивает красивую линию лба.

– Рената, это – Саломея. – Аполлон целует протянутую руку с ловкостью опытного царедворца.

А он и есть царедворец. Лизоблюд! И хитрец, некогда сменявший Саломею на такую же древнюю, умудренную опытом и оттого – спокойную королеву.

– Очень приятно познакомиться, – Рената обладает глубоким контральто. – Я много о вас слышала. Вы и правда очаровательны.

Королева, как и положено особам царской крови, обитает в замке. И что за беда, если замок этот возведен всего пару лет тому назад и что он не возвышается среди окружающих его домов? Он выделялся тем изяществом линий и драгоценным равновесием между стеклом и камнем, которое одинаково радует взор и свидетельствует о хорошем вкусе архитектора.

Подземная парковка. Широкий светлый холл. Охрана. И очаровательный портье, готовый прийти на помощь дорогим гостям в любое время суток. Собственный ресторан. Бассейн и зимний сад на крыше. Спортивный зал. И маленький косметический салон…

Аполлон рассказывал о доме с гордостью, словно сам придумал и возвел это чудесное здание.

Или хотя бы заработал на квартиру в нем.

Саломея пыталась не думать о доме с завистью и даже не стала трогать кованое кружево, оплетавшее лифтовую шахту. А теперь вот, взглянув на Ренату, не удержалась от злой мысли – за все надо платить!

За королевские хоромы – любовью престарелой королевы.

– Пойдемте, дорогая. – Рената улыбалась уголками губ, словно опасаясь ненароком выдать чуть больше эмоций, чем то дозволено особе ее ранга и положения. – Мне сказали, что вы интересуетесь предметами старины? И я сгораю от желания продемонстрировать вам мою маленькую коллекцию.

Квартира казалась необъятной. Она не была разделена на комнаты в привычном их понимании, скорее, само пространство плавно так изменялось, и вот уже гостиная в желто-золотых тонах сменялась иным помещением, ярким, душным от обилия красок.

– Это мой дедушка привез из Индии. – Рената рассказывала о вещах с искренней теплотой, с любовью даже. – Он там частенько бывал, по делам торговым… мою бабушку это весьма злило. И ходили слухи, будто в Индии он не только торговал. Это тоже его…

Серебряные фигурки. Слоноголовый Ганеша пляшет на крысе. И мрачно взирает на него каменный Вишну.

– А это от прадедушки… он у нас был весьма романтичного склада характера. Очень интересовался поэтикой греческих войн. Случилось ему побывать и в экспедиции Шлимана. Вполне возможно, что эти вещицы – оттуда…

Вереница кубков. Золото. Серебро. Позеленевшая древняя медь. Стекло витрины защищает историю от любопытных рук, и Саломею тянет преодолеть этот барьер.

Если попросить, Рената разрешит ей взять кубки в руки.

Рената ведет ее дальше, к стене, увешанной оружием.

– Это уже отцовское. И дядюшкино. Они у меня из военных. О, вам, наверное, сложно представить себе, до чего тяжело быть дочерью военного. Постоянные переезды… никакой стабильности!

Изогнутые клинки и золоченые рукояти. Китайский шелк. Вязь дамаска на синей стали.

Сабли. Ятаганы. Ножи. Кинжалы. И резные уродливые маски-демоны, охраняющие клад.

– Где мы только не побывали… А это – матушкины ковры.

И вновь шелк, потускневший от возраста. Сложнейшие узоры, которые можно читать, как книгу, но Рената не позволяет ей долго глядеть на эти сокровища.

– Когда-то их попросту выбрасывали. Или выменивали на всякую ерунду…

В доме полно драгоценностей, от которых кругом идет голова. И Саломея забывает о том, зачем пришла сюда. Ее неудержимо тянет к этим вещам.

– Второй мой дед собирал картины. Он не любил масло, но вот акварель… бабушкина коллекция офортов. И прабабушкин фарфор. Знаете, я впервые показываю это кому-то, кому действительно все эти вещи интересны, – Рената говорит это с удивлением, словно ждала чего-то иного.

Разве возможно остаться равнодушным ко всему этому?

– Теперь вы видите, что я – из рода собирателей. Коллекционерами нас нельзя назвать, поскольку любая коллекция имеет какой-то принцип в своей основе, а мы просто берем то, что видим. И сохраняем это. Или, правильнее было бы сказать, – сохраняли. Вы-то должны меня понять! Вы сами из такой же семьи… мне доводилось встречаться с вашими родителями. И не только с вашими. У меня остались самые приятные воспоминания. Очень жаль, что все так вышло…

Она вывела Саломею в просторную комнату, обставленную на редкость скупо. Серые стены здесь плохо сочетались с синими шторами, белый прямоугольник стола притягивал взгляд. Ряд прямоугольных мониторов транслировал одну картинку – лепестки рыжего палящего огня, – создавая иллюзию многих каминов, вмонтированных прямо в стены.

Высокие барные стулья. И хромированные светильники, опускавшиеся к самой столешнице. Потолок зеркальный, и комната дробится в этих зеркалах.

– Мне здесь неуютно, – пожаловалась Рената, занимая кресло во главе стола. – Здесь все слишком… странное.

– Современное, дорогая. – Аполлон, потерявшийся было во время экскурсии, появился вновь. Он успел сменить рубашку и галстук, а вот булавка с камнем осталась прежней – яркий топазовый глаз, следивший за Саломеей.

– О да, пожалуй, я совершенно не вписываюсь в современную обстановку.

– Прекрати.

Милая дружеская перепалка в мягких тонах. Но почему Саломее видится во всем этом… спектакль?

– Как бы там ни было, – Рената повернулась к Саломее, которой отвели почетное место по левую руку от хозяйки дома, – но я не представляю, что со всем этим станет после моей смерти. Вещи живут дольше людей.

Повисла пауза, натужная и неприятная, как жесткий белый свет, который отражался в лакированной поверхности стола, в хромированных бокалах и столовых приборах, выполненных не то из стекла, не то из пластика. Рената, взяв вилку с неудобной вывернутой ручкой, поднесла ее к глазам.

– Вот разве это – искусство? – спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ох, мамочка, прекрати. – Евдокия вошла в столовую неторопливым шагом. Колыхались просторные льняные одежды, звенели браслеты, и ожерелье в три ряда жемчужных бусин тускло мерцало на бледной коже. – Это тоже искусство. Просто другое. Вечер добрый. Полечка, мог бы и уделить даме внимание!