Дракула. Повести о вампирах (сборник) - Стокер Брэм

Когда я к ней наклонилась, я увидела, что она еще спала. Рот у нее был полуоткрыт, но дышала она не так ровно, как всегда, а как-то затрудненно, будто пытаясь ухватить побольше воздуха. Когда я подошла к ней, она бессознательно подняла руку и крепко стянула воротник ночной рубашки у горла, при этом она вздрогнула, будто почувствовала холод. Я закутала ее в свою теплую шаль, плотно запахнув ее у шеи, так как боялась, что она простудится, разгуливая ночью в одной рубашке, налегке. Я боялась разбудить ее сразу и, желая оставить свободными руки, чтобы поддержать ее, у шеи закрепила ей шаль английской булавкой. Но в своей поспешности я, должно быть, неосторожно оцарапала или задела ее булавкой, так как, после того как она начала спокойнее дышать, она все время хваталась рукой за горло и стонала. Закутав ее хорошенько и обув в свои туфли, я принялась ее осторожно будить. Вначале она не отзывалась; потом сон ее стал тревожнее, и временами она стонала и вздыхала; так как время быстро проходило, да еще по многим другим причинам, я хотела как можно скорее доставить ее домой. Я затормошила ее сильнее, и наконец она открыла глаза. Она как будто не удивилась, увидев меня, ибо, конечно, не сразу сообразила, где находится. Люси всегда пробуждается так мило, что и теперь, когда ее тело, должно быть, продрогло от холода, а рассудок в смятении оттого, что пробуждение наступило на кладбище ночью, она не утратила своей прелести. Содрогнувшись, она прильнула ко мне.

Когда я ей сказала, чтобы она сейчас же шла со мной домой, она моментально встала и послушно, как дитя, за мной последовала. Мы шли, но гравий ранил мне ноги, и Люси заметила, что я морщусь. Остановившись, она стала требовать, чтобы я взяла свои туфли, чего я не сделала. Когда, однако, мы вышли с кладбища, где на дороге оставалась еще лужа после грозы, я окунула ступни в грязь, чтобы какой-нибудь случайный прохожий не заметил моих босых ног.

Нам посчастливилось, и мы добрались до дому, никого не встретив. У меня все время сердце так сильно билось, что мне казалось, будто я теряю сознание… Я безумно перепугалась за Люси, не только за ее здоровье, которое могло пострадать после этого ночного случая, но также и за ее репутацию, если эта история получит огласку. Добравшись наконец домой, мы прежде всего отогрели ноги и вместе помолились Богу в благодарность за спасение, затем я уложила Люси в постель, и, перед тем как заснуть, она просила и заклинала меня никому, даже матери, не говорить ни слова о ее приключении. Сначала я колебалась, дать ли подобное обещание, но, вспомнив о состоянии здоровья ее матери и зная, как сильно такая вещь может напугать ее, я решила, что умнее будет промолчать об этом. Надеюсь, я правильно рассудила. Я заперла дверь на ключ и привязала ключ к запястью, так что теперь, надеюсь, меня больше не будут беспокоить. Люси спокойно спит.

В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, ПОЛДЕНЬ. Все идет хорошо. Люси спала, пока я ее не разбудила, и даже ни разу не шелохнулась во сне. Ночное приключение ей, кажется, не повредило; наоборот, будто пошло на пользу, с утра сегодня она выглядит лучше, чем в последние недели. Я расстроилась, заметив, что из-за своей неловкости поранила ее булавкой. И должно быть, сильно, кожа у нее на шее поранена. Вероятно, я прихватила булавкой кусочек кожи и, застегивая, проколола ее насквозь, так как на горле два маленьких отверстия, точно от иголки; кроме того, на ночной рубашке виднелось пятнышко крови. Когда я, напуганная этим, извинилась перед нею, она рассмеялась и приласкала меня, сказав, что ничего не чувствует. К счастью, ранки очень маленькие, и шрама не останется.

В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, ВЕЧЕРОМ. Мы чудесно провели день. Стояла ясная погода, светило солнце, дул прохладный ветерок. Мы устроили пикник в Мулгрейв-Вудз, миссис Вестенра отправилась туда в коляске, мы же с Люси прошли тропинкой между скалами и встретили ее у ворот. Мне немножко взгрустнулось, я не могла удержаться от мысли, что это было бы абсолютное счастье, будь со мной Джонатан. Ну что ж! Надо лишь набраться терпения. Вечером мы гуляли по Казино-Террас, слушали хорошую музыку Шпора и Маккензи и рано легли спать. Люси кажется более спокойной, чем все это время, она сразу же заснула. Я запру дверь и снова привяжу ключ к запястью, хоть и не жду сегодня никаких волнений.

12 АВГУСТА. Мои предположения о спокойной ночи не оправдались, так как ночью я дважды просыпалась оттого, что Люси старалась уйти. Даже во сне она казалась возмущенной тем, что дверь заперта, и очень недовольная легла обратно в постель. Я проснулась на рассвете и услышала чириканье птичек под окном. Люси тоже проснулась, и мне было приятно, что она чувствовала себя лучше, чем в предыдущее утро. К ней опять вернулась вся ее прежняя, беззаботная веселость, она забралась ко мне в постель и рассказала мне все об Артуре. Я же поведала ей свои опасения относительно Джонатана, и она старалась меня успокоить.

Что ж, в какой-то мере это ей удалось, сочувствие хоть и не может изменить обстоятельств, зато может их сделать более сносными.

13 АВГУСТА. Снова спокойный день и снова сон с ключом на запястье. Ночью я опять проснулась и увидела: спящая Люси сидит на постели, обратясь к окну. Я встала с постели и, раздвинув штору, выглянула в окно. Луна ярко светила; под мягкими лунными лучами небо и море, как будто слившиеся в одну глубокую тихую тайну, определенно были исполнены невыразимой красоты. У окна, беспрестанно кружа, носилась большая летучая мышь; озаренная лунным светом, она то появлялась, то вновь исчезала; раз или два она подлетала к самому окну, но затем, должно быть испугавшись меня, полетела через гавань к аббатству. Когда я отошла от окна, Люси уже спокойно лежала и спала. Больше она ни разу не поднималась за всю ночь.

14 АВГУСТА. Сидела на Восточном утесе, целый день читала и писала. Люси, кажется, так же влюбилась в это место, как я. Ее трудно зазвать отсюда домой к завтраку, к чаю или к обеду. Сегодня днем она сделала очень странное замечание: мы возвращались домой к обеду и, когда были на самом верху лестницы, остановились, чтобы, как всегда, полюбоваться видом. Красные лучи заходящего солнца озаряли Восточный утес и старое аббатство; казалось, будто все окружающее купалось в великолепном розовом свете. Мы молча стояли и любовались, как вдруг Люси прошептала как бы про себя:

– Опять его красные глаза, они совсем такие.

Это странное выражение, сорвавшееся ни с того ни с сего с ее уст, положительно испугало меня. Я осторожно оглянулась, чтобы хорошенько посмотреть на Люси, так, чтобы она не заметила этого, и увидела, что она была в каком-то полузабытьи с очень странным, непонятным мне выражением лица; я ничего не сказала, но проследила за ее взглядом. Она смотрела на нашу любимую скамейку, на которой одиноко сидела какая-то темная фигура. Я сама немного испугалась, так как мне показалось, что у незнакомца были громадные, горящие как угли глаза; но, когда я посмотрела вторично, иллюзия рассеялась. Это просто красный свет солнца отражался в окнах церкви Святой Марии. Я обратила внимание Люси на это явление, она вздрогнула и пришла в себя, но все-таки была печальна; возможно, она вспомнила приключение той ужасной ночи. Мы никогда не вспоминаем об этом, так что и теперь я ничего не сказала, и мы пошли домой обедать. У Люси заболела голова, и она рано отправилась спать. Я же прогулялась немного по утесам и была полна сладкой грусти, так как все думала о Джонатане. Когда я возвращалась домой, луна так ярко светила, что, за исключением передней части начинающегося около нас квартала Кресент, все остальное было ясно видно. Я взглянула на наше окно и заметила выглядывающую из него Люси. Я подумала, что она, вероятно, смотрит на меня, тогда я вынула носовой платок и стала махать ей. Она не обратила на это никакого внимания, даже не шелохнулась. Тут по углу дома как раз пополз свет луны и упал на окно, тогда я ясно увидела, что Люси сидит на подоконнике с запрокинутой головой и закрытыми глазами, а около нее что-то вроде большой птицы. Боясь, как бы она не простудилась, я быстро побежала наверх по лестнице, но, когда я вошла в спальню, Люси, с трудом переводя дыхание, в глубоком сне двигалась к постели; руку она держала у горла, словно защищая его от холода.