Миколка-паровоз (сборник) - Михаил Лыньков

Завязалась сильная перестрелка. Немцы обрушили на депо шквал пулеметного огня. Отступали рабочие дружины, но не сдавались. Подожгли немецкие склады с амуницией и боевыми припасами. Горели пакгаузы, взрывались, сотрясая небо над городом, патроны и снаряды. И пришлось уже немцам отходить, оставлять станцию.

Огонь и взрывы не прекращались всю ночь.

А к утру подоспел на помощь боевым рабочим дружинам партизанский отряд Семки-матроса. С гиком и свистом ворвались отважные всадники на главную улицу, вмиг отрезали от основных немецких сил орудийную батарею и повернули пушки в сторону штаба. И бежали немцы через переулки и через сады, пробираясь к закрытым позициям, окапываясь второпях.

Начался затяжной бой. То затихая, то вновь усиливаясь, грохоча взрывами гранат, перестуком пулеметов, винтовочными залпами. Лесные солдаты Семки-матроса привыкли воевать в пущах и дубравах, наловчились бить врага из засады, и нелегко было им вести бой с засевшими в окопах немцами. А у них же еще и гранатометы, и артиллерия! Но ничто не могло сдержать партизан, и всадники совершали отчаянные налеты на вражеские окопы.

Не выдержали немцы, дрогнули перед натиском красных конников и стали отходить.

А Семка-матрос погорячился в бою. Захватив немецкий пулемет, бросился вдогонку за убегавшим офицером, вскинул острую саблю. Вот-вот опустится сабля на сверкающий лак офицерской каски… Аж замер Миколка, следя за этим поединком. Перестал из пулемета стрелять, чтобы не попасть в своих.

На дыбы взвился Семкин рысак, того и гляди перепрыгнет через офицера…

И глухо охнул Миколка: увидел он, как изловчился на бегу немец и почти в упор выстрелил из пистолета. Лихой рысак отпрянул в сторону, а Семка-матрос поник, уронив голову на разметавшуюся лошадиную гриву. Скачет, не останавливается рысак, болтаются безжизненные руки Семена-матроса, сползает он все ниже и ниже. Упала на землю, жалобно звякнув, кавалерийская острая сабля, воткнулась в песок и долго еще раскачивалась, словно грозила кому-то рукояткой.

И рухнул, раскинув руки, на этот же песок Семка-матрос, командир партизанских лесных отрядов, славный вояка и большевик…

Дрожащей ладонью провел Миколка по мокрому своему лицу и припал к пулемету, и нажал на спуск, застрочил по врагу. Задрожала земля, застонала. Гремел пулемет. И валились, как подкошенные, солдаты в мундирах и в касках. Справлял Миколка поминки по старшему боевому товарищу, по любимому партизанскому другу.

И распластался на земле тот офицер. Да не подняться с нее и Семке-матросу. Далеко-далеко откатилась пропыленная, пороховым дымом пропахшая матросская бескозырка. Много повидала она на белом свете — и корабли в открытом море, и синие бурные волны, и звездное небо, и зеленую ширь полей… Неразлучной была с человеком, который всей душою любил жизнь и хорошо знал цену человеческой любви и ненависти…

Так погиб Семка-матрос.

Командование боем принял дед Астап. И узнали б немцы, почем фунт лиха — уже и генерал готов был начать переговоры о перемирии с партизанами и рабочими дружинами, — да случилось тут такое, что сразу изменило ход боя. Услышал дед Астап паровозные гудки. Поглядел на запад, побелел и даже рукой безнадежно махнул.

— Плохо, братцы, — сказал дед Астап. — Просчитались мы малость… Надо было западные выходные стрелки взорвать: оттуда подкрепление к немцам идет. Вон эшелоны!..

Кинулись партизаны разворачивать орудия против эшелонов. Да поздно. Окружили немцы город, в обход станции пошли. Надо было отступать партизанам. А кайзеровские солдаты уже в атаку бросились.

Терпят красные бойцы урон…

Тогда поспешил дед Астап к Миколке и приказал:

— С пулеметом мы сами управимся. Пока есть патроны, не сдадимся и не отступим. А ты, пока не поздно, мчи на станцию. В тупике там, на паровозном кладбище, спрятали мы пассажирский паровоз. Под парами стоит. Так ты, Миколка, гони на нем к красным, верст пятьдесят до них. Готовятся они сегодня штурмовать соседнюю станцию. Проси подмоги. Нельзя отдавать немцам награбленное народное добро!

Стремглав помчался Миколка. Только ветер в ушах свистит. Вот и тупики. Вот и кладбище старых паровозов. Стоят на них отслужившие свой век паровозы. Поржавелые, грязные, холодные. Пассажирские, товарные, маневровые «кукушки». А вон и «живой» притаился среди них. Даже подрагивает от нетерпения — так хочется ему вырваться из завалов металлического лома, красавцу пассажирскому. И паровозная команда тут как тут. У каждого — карабин.

Обрадованно вздохнул паровоз паром и без гудка, без свистка выкатил на главный путь. Простор перед ним, разгон без конца и края. Колеса стремительно несутся по рельсам, за дышлом — не уследишь. Не идет, летит паровоз! И мелькают по сторонам переезды, столбы, полосатые версты. Склоняются белоствольные березы, и шепот их сливается с горячим дыханием машины.

А паровоз все мчит.

Только и слышно: «Ча-ша-ча… Ча-ша-ча…»

Колышется тендер, покачивается с боку на бок, да взвивается клубами, отставая, легкий дым, — и ничего там, позади, не видно в дыму.

Вот и семафор. Он закрыт. Стучат колеса на стрелках. Соседняя станция — чья она? Может, там немцы хозяйничают?..

Тревожно прогудел Миколкин паровоз и на полном ходу проскочил мимо закрытого семафора. И засуетились рабочие, поняли, что не попусту мчит паровоз. Перевели стрелки на главный путь. Не сбавляя хода, паровоз на всех парах проскочил станцию. Немецкий патруль высыпал на перрон, послал вдогонку несколько выстрелов, — да разве догонишь ветер!

А паровоз вихрем мчался вперед и через полчаса был у цели. Остановился перед бронепоездом как вкопанный: только отдувается тяжело. Миколка сразу догадался, что это бронепоезд, — широкое красное полотнище развевалось над закованным в броню паровозом.

— Быстрее к начальнику поезда! — крикнул Миколка подоспевшим красноармейцам.

Вот и начальник перед ним, молодой командир Красной Армии. Слушает внимательно, не перебивает.

— Срочно нужна подмога нам! Немедленно! Вот сию минуту!..

— Хорошо, товарищ! — произнес начальник и приказал готовить бронепоезд к боевому рейсу, да еще и запасной эшелон держать наготове. А потом стал расспрашивать Миколку подробнее: — Расскажи ты мне, товарищ, обо всем. И сколько немцев против вас. И есть ли у них артиллерия и гранатометы. Исправны ли пути на станции…

Успокоился немного Миколка и принялся рассказывать. И о немецких карателях, и о рабочей делегации к генералу, и о своем партизанстве…

— Выходит, не простой ты мальчуган, а славный красный партизан!

Не любил похваляться своими боевыми делами Миколка, да и не время было. Давай он снова торопить командира.

— Да все готово уже! Садись к нам в вагон, поехали!..

— Нет, — сказал Миколка, — разрешите мне на ваш паровоз. Я с машинистом поеду!

— Коли такая охота есть, что ж, беги на паровоз! — весело сказал красный командир.

И побежал Миколка на паровоз, да не так-то легко ему взобраться на закованную в броню машину. Постучал Миколка, кричит:

— Эй, откройте! Командир приказал мне на паровозе ехать!

Тяжело отодвинулась стальная дверь. Заглянул Миколка в будку машиниста — и слезы застлали ему глаза. Не от страха, не от испуга, а от огромной нежданной радости: перед Миколкой стоял его батя. Это он, оказывается, был машинистом на бронепоезде.

Как очутился Миколка на шее у отца, не помнит. Приник к колючей щетине, целует родное лицо, слезы от бати прячет. А Миколкин отец одну руку положил на паровозный рычаг, другой гладит сына, целует непокорные вихры мальчишечьи, обветренные щеки.

— Откуда ты взялся, мой маленький партизан? Как же так случилось, что немцы вдруг партизан теснят? Рассказывай!

Говорил так Миколкин отец, а сам пристально вглядывался вперед, туда, куда мчался на всех парах красный бронепоезд. Глухо гудели, позванивали металлом орудийные башни, а борта ощетинились пулеметными стволами. Стучали рельсы под бронепоездом. Паровоз мчал и мчал вперед, словно с каждой верстой прибавлялось у него сил.

Когда рассказал Миколка отцу, как беспощадно били немцы из пулеметов и орудий по станции, по городу, как измывались они над Павлом, как загнали в тюрьму рабочую делегацию, — помрачнел Миколкин батя, машинист бронепоезда. Сурово сдвинул брови, до боли в руке сжал рычаг паровозный. И еще быстрее помчал бронепоезд. Гудели орудийные башни, разворачивались на ходу, готовясь к встрече с врагами.

— Не падай духом, Миколка! Как ни лютуют враги, победа будет за нами! — уверенно произнес Миколкин отец. — Уж такой закон, сынок, у нас: если мы не победим, сотрут нас с лица земли, смешают с грязью, с кровью нашей рабочей… Потому и должны мы во что бы то ни стало одолеть наших врагов.