Одноклассники smerti - Анна Литвиновы

Помнится, его собственная мамуля, царствие ей небесное, тоже пыталась учить его музыке. Заманивала за рояль и посулами, и угрозами, и лестью. Дима искренне ненавидел арпеджио и гаммы, но кое-что у него все же получалось, училка в музыкальной школе пела мамочке в уши, что мальчик способный, и одному богу известно, как бы все пошло, не прояви он твердость и не брось, решительно и бесповоротно, ненавистную музыкалку.

Надо искать подтверждение своей гипотезе.

И Дима задал новый вопрос:

— А скажите… Лена — она любила музыку?

— Мне будет сложно вам ответить, — вздохнула старушка. И объяснила: — Лена очень любила, когда у нее все получалось . Когда ее хвалили, приводили в пример. Но музыка — это ведь адский труд. Виртуозность здесь достигается не столько талантом — но многочасовыми, монотонными тренировками. Лена умела вдохнуть в музыку жизнь. Сыграть так, что у слушателя сердце замирало… Однако те произведения, которые требовали отточенной техники, были не для нее. А какая музыкальная школа, скажем, без этюдов Черни?

От фамилии Черни Диму едва не передернуло. В свое время именно этюд этого гражданина его и добил. Только настоящий садист мог такую пыточную партитуру наваять! Сам бы Дима тоже, наверно, запил, если бы вовремя от музыки не отмазался…

— Когда Лена начала выпивать? — тихо спросил Полуянов у старой учительницы.

— Выпивать, выпивать… — с некоторым даже раздражением повторила та. И объяснила: — Видите ли, в чем дело… Я долгое время даже предположить не могла, что Леночка этим злоупотребляет. Да, она часто приходила на урок неподготовленной. Жаловалась, что болит голова, сводит пальцы, вступает в спину. Я сердилась и просила ее не придумывать для своей лени ненужных оправданий… А она, оказывается, уже тогда… Еще когда училась в девятом классе, ступила на кривую дорожку… Но пьяной или даже выпившей Лена не приходила на урок никогда! — неожиданно твердо закончила старушка.

Время подобраться к самому лично для него интересному:

— А что там за история со Степаном? Вроде бы какая-то Ленина подружка специально ее спаивала, чтобы Степана от нее отвратить?

— Это вам Галина Вадимовна наговорила, — утвердительно вздохнула собеседница.

Дима не стал открещиваться, просто повторил:

— Так не расскажете? Что там действительно случилось?

— Боже мой, до чего все это грустно! — с неожиданной страстью выкрикнула старушка. Она окончательно перестала держать спину, откинулась на стул и сразу как-то потускнела. — Ну, был этот мальчик, Степа. Тихий, скромный. Я бы сказала, даже забитый. Ходил за Леночкой хвостом. Я его, конечно, знала. Иногда мы с Леной занимались у меня на дому, а этому несчастному созданию она приказывала ждать ее на лестнице. И он покорно сидел на подоконнике межлестничной площадки, пока на него не нажаловались соседи и я не стала приглашать его в квартиру. Хотя Лена этому была совсем не рада и говорила: раз в подъезде нельзя, пусть, мол, тогда на улице ждет.

— Лена, конечно, его не любила, — констатировал Дима.

— А вот этого я утверждать не могу, — неожиданно возразила старушка. И объяснила: — На мой взгляд, Степа своей покорностью, спокойствием, даже слабостью Лене прекрасно подходил. Я ведь видела, как она общается с такими же, как сама, яркими молодыми людьми: вечная борьба за власть и сплошные перепалки. А Степа — он ее успокаивал…

— Но однажды Ленина одноклассница решила его отбить, — вернулся к животрепещущей теме Полуянов.

— Сама Лена, впрочем, всегда утверждала, что Степу этой девочке, кажется, ее звали Надя, просто отдала. За ненадобностью, — тонко усмехнулась Анастасия Арсеньевна. — А что случилось на самом деле, я не знаю. Хотя, конечно, видела: потеряв Степана, Елена переживала. Но не настолько сильно, чтобы выпить из-за этого лишние сто грамм, — с неожиданным цинизмом закончила она.

— А Галина Вадимовна мне сказала, что Лена, когда Степан ее бросил, с собой пыталась покончить, — Дима цепко взглянул на старушку.

— Ох, увольте, — отмахнулась та. — Уверяю вас, Леночка совсем не из тех, кто будет убивать себя из-за несчастной любви.

— Но она действительно пыталась? — не отставал Дима.

— Вы будете об этом в газете писать? — строго взглянула на него старушка.

— Не знаю, — честно ответил он.

— Тогда имейте в виду, что писать там не о чем, — отрезала старушка. И объяснила: — Глупый, детский, необъяснимый, иррациональный поступок. Но я о нем вам расскажу — именно потому, что вся история выеденного яйца не стоит. Ни Степан, ни Надя абсолютно, конечно, здесь ни при чем. Просто Лену тогда не взяли на международный конкурс, хотя от Москвы аж семеро туда ехали. А она отбор не прошла. Срезалась на своем «любимом» Черни, который в обязательную программу входил. Пришла домой и написала матери записку. Очень короткую, что-то вроде: «Я не хочу просыпаться». Положила ее в кухне на видное место. Взяла из аптечки три таблетки тазепама. Выпила их. И легла спать.

— Сколько, вы сказали, таблеток? — уточнил Дима.

— Три, — тонко усмехнулась старушка. — Больше в упаковке просто не было.

— Но от этого не умрешь! — не удержался он. — Только голова разболится!

— Вот именно, — кивнула собеседница. — И я, честно говоря, не понимаю, зачем Галине Вадимовне понадобилось раздувать эту историю… И до сих пор ее вспоминать…

— А она раздувала? — прищурился журналист.

— О, как сейчас помню… Леночка ведь мне многое рассказывала… — Пожилая женщина попыталась передать подростковую интонацию: — «Прикиньте, Анастась-Арсеньевна, мамахен совсем вразнос пошла. К Степкиным предкам ходила и Надьку сегодня чуть с лестницы не спустила… Типа, говорит, вы мою дочку в могилу хотите вогнать! Совсем крыша поехала!»

«Действительно поехала», — мысленно согласился Полуянов. А пожилая учительница задумчиво заключила:

— Что поделаешь: все матери, даже в животном мире, пытаются наказать того, кто посмел обидеть их детенышей.

— А вы сами считаете, что Надя здесь ни при чем? — нетерпеливо поинтересовался Дима.

Старушка явно не ожидала именно такого вопроса. Она с любопытством взглянула на него.

— И Степан — ни при чем? — поспешно прибавил Дима.

— Возможно, конечно, я не знаю всех деталей, — пожала плечами Анастасия Арсеньевна. — Но, мне кажется, во всех своих бедах Леночка виновата сама… К сожалению… Хотя и нехорошо так говорить о покойных…

Ее глаза увлажнились слезами, и старушка попыталась их скрыть, уставившись в тарелку с пиццей.

Она явно устала.