Стеклянный ангел - Зухра Сидикова

— Послушай, давай пройдем через рынок. Кофе хочу купить. Там в одном магазинчике замечательный кофе в зернах.

Он обернулся, увидел близко ее лицо, и эти губы, теперь уже совсем не такие, как тем летом.

— Я рад, что ты больше не сердишься, — сказал он и удивился, что не чувствует больше волнения от ее присутствия, слишком уж сильно она изменилась.

— Не сержусь, — улыбнулась Юлька, — ты ведь просто на работе, а работу надо выполнять или хорошо, или никак.

Идти на рынок Мише не хотелось, он опасался того, что медовая девушка его увидит.

Так и случилось, почувствовал: кто-то смотрит в спину.

Обернулся. Так и есть, замерла на месте, с баночкой в руках, глаз с него и Юльки не сводит.

Ну и ладно, все равно уже поздно. Увидела, так увидела. Они, наверное, и не встретятся больше никогда, а жаль, хорошая девочка, и маме бы понравилась.

После того, как Юля уехала, он еще немного постоял на остановке, зачем-то вспоминая то лето, те поцелуи.

Потом вздохнул и поплелся на маршрутку.

Серый осенний день наваливался на город всей своей холодной скучной неотвратимостью. До девяти-ноль-ноль второго декабря оставалась ровно неделя.

Глава четвертая

Утро следующего дня было воскресным и, проснувшись, Миша полежал несколько минут с ощущением блаженного расслабления во всех уставших накануне частях своего молодого, но основательно утомленного тела. Даже не глядя в окно, Миша точно знал: на улице прекрасная погода. Он чувствовал это. Разве в воскресенье может быть иначе? Даже если слякоть, даже если холодный дождь — все равно чудесная погода. И пусть он безработный, и для него сейчас, что понедельник, что воскресенье — одинаково, дело в самом ощущении выходного дня, маленького праздника. Миша еще не совсем забыл, как в детстве просыпался вот так же воскресным утром и несколько минут лежал в своей постели абсолютно счастливый, прислушиваясь к тому, как мама весело звенит посудой на кухне, готовя ему завтрак. Вот как сейчас. Он слышит звук приемника. Какой-то радиоспектакль передают мамочке на радость. Она любительница театральных постановок, но, к сожалению, последнее время Миша не так часто приглашает маму в театр, как хотелось бы им обоим. Цены на билеты очень выросли.

Что там передают интересно? Девичий голосочек звенит колокольчиком. Из какого это спектакля? Сейчас и не вспомнить. Миша снова потягивается — ох, как же хорошо! Его ноздри чуют самый главный атрибут воскресного утра — умопомрачительный запах свежей выпечки, который беспрепятственно залетает к Мише за ширму и будоражит все его обонятельные рецепторы.

Миша спускает ноги на пол, обувает свои любимые заношенные тапочки, что что, а в этом он консерватор, мама уже его не уговаривает — знает, что он привыкает к вещам так, что клещами не отодрать, — и прямо в трусах идет на кухню — поживится чем-нибудь вкусненьким.

И только встав на пороге кухни, прищуривая сонные припухшие глаза, соображает — это не радиоспектакль, голоса были самые что ни на есть реальные. За маленьким столом, покрытым белой в синий горох скатеркой, сидела мама — очень оживленная, — а напротив нее — свежеликая, розовая как бутон горной розы, — тьфу ты черт, почему при одном взгляде на нее такой бред в голову приходит? — в общем, напротив мамы сидела она — медовая девушка и маленькой серебряной ложечкой — той, что подарил сосед Гавриил Аронович на первый Мишин зубок, — ела мед из фарфоровой розетки из сервиза на двенадцать персон, а на столе стояла трехлитровая банка желтого меда, и мама то и дело притрагивалась к банке и охала в восхищении, и качала головой.

Увидев Мишу, медовая девушка из розовой стала пунцовой, ложечка застыла на пути к хорошенькому рту, глаза сначала округлились, а потом зажмурились. Она еле слышно пискнула и покачнулась на стуле.

Чуткая мама всплеснула руками и вскочила:

— Миша! Ну, ты что?! В одних трусах при гостях-то!

Миша опустил голову вниз и, кажется, тоже покраснел, по крайней мере, уши загорелись точно. Трусы были несерьезные, не предназначенные для обозрения их скромными девами.

— Носи на здоровье! — сказала Валентина Васильевна, когда в прошлый День Защитника вручала Мише шуршащий пакет, перевязанный голубой ленточкой. — Отличный трикотаж, хотя и турецкий.

Трикотаж, и правда, был отличный, не тянулся, катышков не образовывал, не линял. Вот только дизайн был слишком уж фривольный — одна сторона трусов была сплошь покрыта пурпурными сердечками, а на другой — толстенький амур целился из лука, и надпись кудрявилась над его головой: «От меня не уйдешь!»

Бедная девушка… Что должно было происходить в ее нежной душе, после того как она узрела почти голого молодца в таком провокационном исподнем?

— Пардоньте, — сконфузился Миша и срочно ретировался за ширму — привести себя в достойный вид.

Влез в джинсы, натянул футболку и только потом удивился: откуда она здесь взялась? Может, я еще сплю, и она мне снится?

Потряс головой, потер глаза и даже ущипнул себя за ягодицу. Нет, не снится. Вот же звенит голосочек на кухне, оклемалась сердечная после того как узрела раздетого, вернее неодетого, мужчину.

Миша вошел и сел напротив. Мама налила ему чай.

— Кушай сынок, такой вкусный мед принесла Оленька, просто дух захватывает — такой аромат! И оладушки, пожалуйста, кушай. Мне вот Оля рассказала один секрет, оказывается, в тесто нужно капельку дрожжей добавлять, тогда оладьи будут пышными. В следующий раз обязательно попробую.

Миша запихнул в рот сразу два оладушка и взглянул на Олю, все еще раздумывая: не фантом ли она?

Она взгляд выдержала, глаза не опустила, смотрела очень серьезно, не улыбаясь.

— Так вы Оленька издалека приехали? — спросила мама и многозначительно поглядела на Мишу: мол, чего сидишь букой? Развлекай гостью!

— Да, — кивнула девушка, — издалека.

— Значит, вы продаете такой замечательный мед на рынке? И чей же это мед? Наверное, у ваших родителей пасека?

— Нет, не у родителей, — Оля продолжала смотреть на Мишу.

А у него от ее взгляда застревали в горле медовые оладушки. Он закашлялся, мама постучала по спине.

— Не торопись, Миша, никто не отнимет! — она засмеялась и посмотрела на Олю, приглашая и ее посмеяться над Мишиной неуклюжестью.

Оля улыбнулась из вежливости. Конечно, хорошая девушка — скромная, вежливая. То-то мама такую активность развела, раньше такие барышни к ним домой не приходили, все больше наведывались современные эмансипированные девицы, которых мама боялась как огня, ей казалось, что одна из них охмурит Мишу, отберет у них единственную квартиру, и им придется скитаться по чужим углам. Видимо, вспомнив об этом, мама все-таки решила узнать побольше об Олиных родителях, мало ли, внешность бывает обманчива.

— Скучаете, наверное, по маме с папой? Такая молоденькая, и совсем одна в таком большом городе.

— А я, — улыбается Оля, — совсем не одна, Андрей Ильич приезжает раз в неделю. Это тот человек, пасечник, от которого я на рынке торгую. Иногда Маруся с ним приезжает, это его жена. Иногда я к ним в деревню езжу, помогаю. У них ведь восемь детей, да хозяйство большое, помощь нужна.

— Они — ваши родственники? — интересуется любопытная не в меру мама. Миша тихонько под столом наступает маме на тапочек, перестань, мол, выспрашивать.

— Нет, не родственники, — поясняет Оля, — я с Марусей в поезде познакомилась, она меня к себе позвала. Я и жила с ними, а потом попросилась в город на рынок. Они хотели чужого нанять, а я сказала: зачем чужого? Чужой обмануть может, а я никогда не обману.

«Да, — подумал Миша, — с такими глазами, наверняка, никого не обманет».

Мама, видимо, тоже так подумала, потому что подлила Оле чай и придвинула вазочку с конфетами. Миша просто физически ощутил мамины мысли: «Такая милая, спокойная, в скромном наряде — белый верх, темный низ, боже мой, какая прелесть! Знает, как печь оладушки! Это ж надо, в наше-то время! А главное, как на Мишу смотрит, а он как на нее…»

И все-таки жизнь научила маму не доверять первым впечатлениям.

— А почему же вы дома не живете? — спросила мама. — Только вы не подумайте, Оленька, что я излишне любопытствую. Просто удивляюсь, как вас родители отпустили.

— Они меня не отпускали, — улыбнулась Оля, — я сама сбежала, как только немного подросла и поняла, что если останусь, беда какая-нибудь случится.

— Беда? — переспросила насторожившаяся мама.

— Ну да, — кивнула Оля, — пьющие они у меня, алкоголики. Сейчас много таких в деревнях. Вы, может, не знаете?

— Знаем, знаем, — заволновалась мама. — Конечно, знаем.

— Ну, так вот, я и ушла, боялась, что от злости могу сделать с ними что-нибудь. Злость у меня на них была сильная, я их сжечь хотела разом. Сжечь прямо в дому, чтобы не было их больше.