Психологи тоже шутят - Андрей Юревич

Имеет большое теоретическое и практическое значение… — Интересно для меня

Утверждается… представляется… считается, что… — Я считаю

Общепринято, что… — Еще двое отличных ребят думают точно также

Наиболее надежными следует считать результаты, полученные Джонсом… — Он был моим аспирантом

В общем, наука делается совсем не так, как она описывается, и эту истину должен твердо усвоить всяк в нее входящий. Иначе он не поймет самого главного в ней и не сможет нормально общаться с коллегами. Не менее важно правильно разбираться и в самих коллегах, иначе о научной карьере можно забыть.

То, что ученые, хотя и имеют мало общего с мифическим Homo Scientus, но все же представляют собой особый если и не биологический, то, по крайней мере, психологический вид, известно каждому, кто успел с ними пообщаться. Их отличают специфические признаки, которых так много, что перечислить все практически невозможно. Но все же некоторые из этих признаков стоит назвать. Большинству ученых свойственны умеренно высокий интеллект, любовь к творчеству (не означающая, впрочем, отсутствие любви к плагиату), честолюбие, неумение нормально общаться с окружающими, незаурядное чувство юмора, чувствительность, наблюдательность, высокая мотивация достижения, богатство фантазии, независимость суждений, отсутствие интереса к политике и многое другое. Все эти немаловажные знания о родовых особенностях ученых, явившиеся результатом эмпирического изучения этого странного народа, послужили трамплином к главному открытию, сделанному Й. Карлссоном. В результате скрупулезного изучения биографий нескольких сотен выдающихся людей науки, а также биографий их родителей, бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек, он обнаружил, что, станет человек корифеем науки или нет, предопределено генетически, причем тремя генами: шизофрении, близорукости и алкоголизма. Это не следует понимать упрощенно: так, будто любой близорукий алкоголик — непременно потенциальный Эйнштейн. Не следует понимать и симметрично: так, что любой настоящий ученый — непременно сильно пьющий шизофреник в очках. Эйнштейн, например, не был ни шизофреником, ни алкоголиком. Но его сын спился, т. е. носителем гена алкоголизма создатель теории относительности, несомненно, был. И все же, несмотря на эти оговорки, открытие Карлссона не менее ценно как для теории, так и для практики, и, будь наше общество устроено разумно, могло бы послужить основой для раздачи билетов в науку. Если Вы не пьете, не носите очки, не склонны к шизофреническим странностям и, более того, никто из ваших предков во всем этом не замечен, лучше выберите себе другую профессию, поскольку ученым Вам стать не суждено. Да и оценивая потенциал коллег, учтите, что непьющие люди с хорошим зрением в науке неперспективны, особенно если к тому же их не считают шизофрениками.

Впрочем, на фоне типовых особенностей ученых возможны вариации, и этих вариаций достаточно много. Малоизвестный канадский физиолог Г. Селье, почувствовав, что в физиологии ему многого не добиться, занялся систематизацией своих собратьев по профессии, а затем ученых вообще, и насчитал 72 их типа, среди которых такие, как «большой босс», «торопыга», «холодная рыба», «агрессивный спорщик», «акула», «нарцисс», «книжный червь», «женщина, высохшая в лаборатории» и др. Он предложил свою систематизацию в шутку (в чем впоследствии сознался), но она была воспринята всерьез, и, кстати, это далеко не единственный случай, когда шуточные идеи воспринимаются в науке очень серьезно. Другие исследователи этой проблемы выделяют иные типы ученых, деля их на «адаптеров» и «новаторов», «классиков» и «романтиков», «генераторов идей», «критиков» и «эрудитов» и т. п. Причем это увлекательное занятие захватило и самих выдающихся людей науки, некоторые из которых — Ч. Дарвин, Л. де Бройль, В. Оствальд и др. — от нечего делать начинали систематизировать своих коллег. А в современной отечественной науке особенно четко обозначены такие типы, как «местники» — как правило, представители старшего поколения, не знающие иностранных языков, плохо отличающие компьютер от телевизора, не ругающие начальства и преисполненные патриотизма, и их противоположность — «космополиты», появляющиеся в своих институтах не чаще раза в год, на иностранных языках говорящие лучше, чем на родном, и живущие, в основном, на гранты зарубежных фондов, а то и вообще за границей.

Зачем все это знать начинающему ученому? Во-первых, чтобы сделать полноценную научную карьеру, надо хорошо разобраться в коллегах, отнеся их к соответствующему психологическому типу, не вести себя с «нарциссами» как с «женщинами, высохшими в лаборатории», а с «большими боссами» как с «торопыгами», и наоборот. Во-вторых, надо разобраться и в себе самом, определить, кто ты по своему психологическому складу — «большой босс», «книжный червь», «акула» или кто-то еще, избрать для себя соответствующий тип научной карьеры и не пытаться напялить чужую одежду. Если Вам это удастся, Вы — почти ученый.

Глава 6. Остепенение

Каждый ребенок знает: для того, чтобы после окончания вуза заниматься наукой, а не чем-нибудь другим, надо защитить диссертацию, хотя даже не всякий взрослый понимает, зачем это нужно. Бытует мнение, что подобная традиция — атавизм тех давно забытых времен, когда ученые степени в нашей стране уважали, платили за них приличные деньги, а во многих отечественных кинофильмах фигурировал удачливый нувориш, который, дабы уважали не только его деньги, но и его самого, выдавал себя за кандидата наук. И такое действительно было, а, например, в хрущевские времена, оставившие о себе память не только пятиэтажными «хрущебами», оттепелью и кукурузизацией всей страны, но и всеобщей устремленностью в космос, зарплата нашего среднестатистического ученого была в 3,5 раза, а профессора — в 5 раз выше средней зарплаты в стране. Но те времена давно миновали, за ученые степени сейчас практически ничего не платят, но многие по-прежнему стремятся их получить. Причем, по статистике ВАКа за последние годы защит стало не меньше, а больше.

Этот парадокс и в самом деле проще всего списать на атавизм, нашу консервативность и приверженность архаичным традициям. Но дело не только в атавизмах и отживших традициях. Какие, например, традиции могут быть у наших свежеиспеченных бизнесменов, на долю которых приходится пятая часть защищающих кандидатские диссертации? Или у наших политиков, среди которых считается просто неприличным не иметь ученой степени, причем непременно докторской? А ведь и эти очень занятые важнейшими государственными делами люди в перерывах между политическими баталиями находят время для защиты диссертаций.

Конечно, во всем этом тоже можно усмотреть атавизм — тех времен, когда уважаемые партийные начальники без отрыва от своих партийных дел защищали диссертации. Это давало им возможность подняться на еще более высокую ступень партийного Олимпа, откуда они временно спускались повозглавлять какой-нибудь НИИ, а затем возвращались на тот же Олимп в еще более высоком статусе. Но сходство нынешней ситуации с теми временами чисто внешнее. На самом деле причина в другом. Просто наш народ, особенно его лучшую часть — политиков и бизнесменов — опять потянуло к знаниям, в чем сказались наши действительно лучшие, а не устаревшие традиции. Но знание — ничто, если окружающие не знают, что ты им обладаешь. А как дать им понять, что ты — светочь знания? Лучший способ — показать им диплом доктора наук. А человек, облаченный знанием, т. е. дипломом, это уже совсем другой человек.

Возьмем того же политика. Если он просто рассуждает на экономические или политические темы, это его очень уважаемое, но все же личное мнение. Если же он делает это в качестве доктора или, на худой конец, кандидата экономических, политических или социологических наук, его личное мнение автоматически превращается в суждение эксперта. Эксперт же это человек, который высказывает свое мнение (как правило, за деньги и немалые) от имени науки, которой не поверит разве что неуч. Поэтому ученые степени, хоть и не дают, как прежде, прямых дивидендов, но приносят дивиденды косвенные и очень даже полезны — и политикам, и бизнесменам, и другим уважаемым людям.

Тяга уважаемых людей к ученым степеням имеет в нашей стране давние и исторически обоснованные традиции. Уже первым законодательным актом, вводящим ученые степени и изданным в 1803 г., устанавливалось строгое соответствие между ними и Табелью о рангах. Если на государеву службу поступал кандидат наук, то он получал чин губернского секретаря, если магистр, то чин титулярного советника, а если доктор, — чин коллежского асессора. Это было очень мудро, и нынешняя потребность солидных людей в ученых степенях выглядит как современный отголосок той самой мудрости[3].