Мужчины, рожденные в январе - Е. Рожков

— Пошел отсюда!

По-моему, с тех пор и недолюбливает бригадир парня. Теперь, кажется, простил.

— Где он, Тынетегин-то? — Я оглянулся назад. Эге, побежал куда-то, да еще как, кажется, увидел на снегу лежащих телят. Жаль, Аканто не замечает такого усердия, вот удивился бы. Я толкаю старика в бок:

— Посмотри-ка, посмотри…

— Чего?

Старик медленно поворачивается. Тынетегин уже вразвалку идет к нам.

— Да так, — говорю я. — Тынетегин телят поднял.

— А-а-а…

Старик улыбается.

Мы не спеша идем вниз по склону к ярангам.

Я изредка потираю щеки камусной рукавицей, боюсь обморозиться.

В яранге, в пологе, раздевшись до пояса, мы втроем пьем чай. К нам подсаживаются другие пастухи. И вот уже посыпались шутки, раздается дружный хохот. Омрына, веселая болтливая старуха, жена Аканто, просовывается в полог и смотрит на нас лукавыми, хитрыми глазками.

— Вы тут хохочете по пустякам, а у второй яранги Тотто и Аретагин устроили состязания по борьбе, все женщины уже побежали смотреть.

Миг — и мы надели на себя кухлянки, еще миг — и мы у второй яранги, что стоит в двадцати шагах от первой. Никого нет, только крутятся, ласкаясь к нам, собаки. Заходим внутрь яранги, в чоттагине спокойно сидят рядком женщины и сосредоточенно мнут шкуры. Тотто и Аретагин помогают им. Ну и старуха! Ну и Омрына! Всех разыграла! Ярангу потрясает взрыв хохота. И Омрына Сама уже здесь, хохочет, даже слезы выступили у нее на глазах.

— Мужики такие глупые, как легко их провести! — сквозь смех бормочет Омрына.

Женщины, что мнут шкуры, никак не могут понять, почему все так смеются. Когда им рассказывают о шутке старухи, все снова хохочут.

Ну что ж, коль борьбы нет, рассаживаемся в чоттагине чаевать.

Чаепитие на Севере — дело особое. Придешь — чаем угостят, собрался уходить — снова чаем попотчуют в дорогу. Чай в тундре пьют всюду и всегда. Всесилен чай на Чукотке. Никто не скажет здесь, что чай плохой, могут лишь сказать, что «чай жидкий», «чай усталый».

Куда б ни шел пастух, куда б ни ехал, а чай всегда с собой возьмет. «Мясо будет, рыба будет, хлеб будет, а чаю нет — с голоду умрешь».

Лучший подарок для тундровика — несколько пачек чая. Летом, когда тепло и даже иногда жарко, оленеводы пьют не крепкий, а «белый» чай, зимой же в лютые морозы и в долгие бесконечные пурги, когда кажется, что тело от холодов сжимается, пьют крепкий «каюрский» чай.

…Закипела вода в большом ведерном чайнике. Молодая женщина Анканны, пухлощекая, белозубая, с бровями тонкими и длинными, как чаат, с черными живыми глазами, бросила заварку прямо в чайник, который уже снят с огня. Зазвенели кружки, блюдца. Анканны — хозяйка в этой яранге — достала из небольшого сундучка, где обычно хранятся сладости, пачку рафинада. И началось чаепитие.

После обильного чаепития пастухи один за другим выходят из яранги на улицу. Отсюда, от яранг, с невысокого бугра видна лишь часть стада. Несколько важенок, охочих до соли, толкая друг друга в крутые выпуклые бока, лижут снег, покрытый зеленоватым ледком.

Оттуда по склону к ярангам идет человек, он ведет двух ездовых оленей — моокор. Это Тавтав — учетчик, он самый быстрый бегун во всей Алькатваамской долине. Сегодня очередь Тавтава ехать за хворостом в сторону моря, в устье реки Агтакооль. Его жена Аретваль уже копошится у нарты, готовит оленью упряжь, Аретваль высокая, крупная, широколицая женщина, Она очень сильная, сильнее многих мужчин, но и самая добрая, приветливая и тихая. Женщина выпрямилась и выжидающе смотрит в сторону мужа.

Вот теперь Тотто и Аретагин действительно затеяли борьбу прямо на снегу. Молодые здоровые парни таскают, дергают друг друга за кухлянки. Им и чая не надо, дай только побороться. Аканто не пускает их вместе окарауливать стадо: как сойдутся, так всю смену и проборются, не заметят, как олени разбегутся.

Борцов обступают пастухи.

— Э-э-э-э! — кричат они. — Так дело не пойдет, по-честному нужно бороться, без одежды.

Сбрасываются кухлянки. Тела становятся розовыми от мороза, паруют.

В чукотской борьбе есть особые правила: разрешаются все приемы, за исключением болевых, и бороться надо до тех пор, пока один из противников не сдастся.

Долго борются Тотто и Аретагин. Наконец Тотто ухитряется и дает противнику подножку. Аретагин падает на спину, но тут же вскакивает на ноги. Борьба продолжается. Тотто опять бросает противника на землю, но ловкий Аретагин снова вскакивает. Пастухи кричат:

— Хватит! Аретагин, сдавайся!

Нет, Аретагин упрямый. Он не хочет сдаваться. Тела у борцов заметно посинели, покрылись легким налетом инея. Вот Тотто наконец изловчился и так прижал к земле Аретагина, что тот не может пошевелиться.

— Сдаюсь! — кричит он. — Пусти! Снег холодный!

Пастухи помогают борцам надеть кухлянки. Тотто доволен, улыбается, а Аретагин хмурится, ворчит:

— Это нечестно, я бы не сдался, если бы снег не был холодным…

— Гы-гы-гы… — хохочут пастухи. — Слабак!

— Это кто слабак? Я?!

— Гы-гы-гы…

— Ну давай, давай, кто смелый — выходи! — Аретагин снова сбрасывает кухлянку.

Пастухи мнутся: все знают, что после Тотто Аретагин самый сильный. Вдруг Аканто сбрасывает с себя кухлянку и выходит бороться. Вцепились друг в друга. Аретагин дернул Аканто на себя. Старик и с места не сдвинулся. Крепок еще.

Пастухи болеют за бригадира.

— Подножку, дай подножку! — кричат все хором.

Из яранги бегут женщины. Впереди всех Омрына.

Нет, не устоять Аканто против Аретагина. Новый резкий рывок, и Аканто уже на снегу. Но на Аретагина вдруг налетают всей ватагой женщины, валят его на землю и держат, пока Аканто поднимется.

— Ага! — кричат пастухи. — Аканто победил. Аканто победил!

— Это опять нечестно, — надевая кухлянку, говорит Аретагин. — Если б не женщины, я б прижал его…

— Аретваль! — кричит старая Омрына. — Иди закопай этого хвастуна в снег!

Пастухи дружно смеются.

— Вы жену лучше не трогайте, — шутит Тавтав, поправляя упряжь на оленях. — А то она разойдется и все яранги завалит…

Снова смех.

Через час солнце краем касается горизонта. Из желтого оно незаметно превратилось в алое. Огромная полоса неба и земли на западе удивительно светло-алого, неповторимого цвета. И нельзя понять, где же кончается небо и начинается земля. Легкое розовое свечение снега идет почти сразу же от наших яранг, но здесь оно еще слабое, еле-еле заметное, а уж за стадом, за вершиной перевала, оно все ярче и ярче.

Тавтав уехал на оленях за хворостом к морю, ушла в ярангу его жена Аретваль. Тотто и Аретагин пошли в стадо помочь Нутелькуту перегнать оленей на новое место, которое еще вчера присмотрел Аканто. Остальные женщины и пастухи зашли в ярангу.

Женщины повесили над костром в холодной части яранги — чоттагине — большой, черный от копоти котел, наполненный снеговой водой, нарубили мороженого мяса. Аретваль сидит на корточках возле костра и мнет сильными руками меховую одежду. Когда влажный олений мех высыхает, то становится, твердым и жестким, а для того чтобы он снова стал мягким, пригодным для носки, его нужно долго и тщательно мять. Через час-другой вернется с дровами Тавтав, одежда его будет мокрой, вот и готовит Аретваль для мужа сменную сухую одежду.

Не торопясь, мирно — не то что мужчины! — ведут женщины свои разговоры. Разговоры о том, что нужно шить новый рэтэм для третьей яранги; что прохудились торбаса у холостяка Нутелькута и их необходимо починить, а для этого надо сделать нитки из оленьих сухожилий; что снег вокруг яранги потемнел от дыма и теперь за чистым снегом ходить далеко; что пора перекочевать на новое место, ближе к другой оленеводческой бригаде, тогда можно будет навестить друзей и родственников; что мужчинам надо съездить к рыбакам за рыбой, потому что скоро кончатся запасы мороженого хариуса и гольца, а без рыбы одно мясо скоро надоест; что Диканны беременна и нужно следить, чтобы она не делала тяжелую работу; что сынишке Тавтава шестой год и ему скоро идти в школу… Бесконечно длинны женские разговоры.

Яростно надрываясь, залаяли собаки, всполошились в пологе пастухи, переглянулись в чоттагине женщины: кто-то не свой приближается к ярангам. Женщины, повесили над костром еще один чайник: гостей надо встречать свежим горячим чаем. Накинув на плечи кухлянки без малахаев, Аканто и Тынетегин выскакивают на улицу.

— Смотрите, смотрите… Вон собачья упряжка. Быстро приближается. Охотник, наверное, едет. Только у них такие быстрые собаки…

Далеко-далеко на ровной, уже посеревшей в сумерках, снежной глади видна крохотная, еле заметная точка. Она быстро приближается, и уже через несколько минут можно различить фигуру каюра, его взмахивающие руки, раскрытые пасти усталых собак…

Сквозь узкую щель белого заиндевевшего малахая светятся радостью черные глаза охотника Аляно: кончился долгий путь, наконец он в кругу друзей…