Дозоры не работают вместе - Николай Желунов

«Черт с ним, – подумал он, стягивая с шеи желтый галстук-бабочку. – Напьюсь сегодня с этими бездельниками! Пусть работа подождет хоть один вечер».

– Уже скоро вы поедете обратно в Англию, мой друг, – сказал он ласково, – помилуйте, разве мы держим вас тут силой, мистер Каттермоул?

– Зовите меня Генри, прошу вас!

– О’кей, Генри. Для вас я Майк.

Они с чувством пожали друг другу руки.

Слуги принесли еще вина и легких закусок. Майк выпил один за другим два бокала. Понемногу атмосфера разрядилась, снова загрохотал над озером хохот – и даже Розенфельд порой присоединялся к нему.

– Вот что, Генри, – сказал он, когда наступила пауза в разговоре, – когда мой друг встретил вас второго октября на Манхэттене, вы направлялись в один дом по Лексингтон-авеню. Я ничего не путаю?

– Что вы говорите? Второго октября? – пьяно вскричал британец. – А сегодня какое число?

– Десятое.

– Десятое? Так я что, получается, уже больше недели у вас тут маринуюсь?!

– Генри, умерьте пыл. И отвечайте на вопрос, от вашей честности многое зависит.

Писатель весь подобрался – почувствовал, что шутки кончились. Уокер и Дэниелс сделали вид, что полностью поглощены работой слуг, сервировавших ужин на открытом воздухе.

– Так, дайте вспомнить, – проговорил Генри, растирая пальцами висок, – я действительно был на Манхэттене в тот день. Я вышел из Музея Гуггенхайма, поймал такси и поехал ужинать в мой любимый ресторан «Троя» на Лексингтон-авеню, 44.

Розенфельд быстро посмотрел на своих помощников, и его взгляд не сулил ничего доброго – офис Ночного Дозора располагался по адресу Лексингтон-авеню, 46.

– Вы совершенно уверены в этом, друг мой?

– Майк, я заказывал столик в тот вечер – это ведь можно проверить. Каждый раз, когда я приезжаю в Нью-Йорк, я ужинаю в «Трое», меня там знают. Но почему вас это интересует?

– Позже расскажу. Сперва еще один вопрос, дружище.

– Слушаю… дружище.

Глаза Розенфельда, большие и печальные под толстыми линзами очков, встретились с влажными детскими глазками литератора.

– Генри, вы говорили, что пишете книгу о Крестовых походах. Почему вы приехали работать над ней не в Святую землю или в Константинополь, почему вы прилетели к нам, в Соединенные Штаты?

– Почему сюда?

Уже все трое Темных магов пристально смотрели на Генри.

– Я ведь не пишу здесь книги, друзья, – пожал плечами он, – я работаю всегда у себя дома, в Англии. А в США приехал к своему издателю – для подписания контракта. Конечно, удобнее отправлять на такие дела агента, но я, знаете ли, предпочитаю выполнять работу агента сам. Да и путешествовать я очень люблю.

– Так вы были в издательстве?

– «Фэйрбанк Паблишере», их офис на Бродвее. Я собирался с ними встретиться после ужина в «Трое», но вместо этого повстречал мистера Дэниелса.

Патрик поймал взгляд Розенфельда, и тот едва заметно опустил голову: литератор не лжет. Действительно, есть такой издатель, и в планах у британца было его посещение именно второго октября после ужина.

– У вас есть еще какие-нибудь вопросы о моих делах, Майк? Я буду рад ответить! – Каттермоул приветливо улыбался, но за этой улыбкой пряталась обида.

Розенфельд поднял брови:

– И вы специально поехали в Вашингтон, чтобы заглянуть в Библиотеку Конгресса? Это же двести миль в один конец!

– Но, Майк, мистер Розенфельд… Я очень, очень люблю хорошие библиотеки! И раз уж я оказался неподалеку и есть лишний денек, почему бы не заглянуть туда?

Это прозвучало с таким потрясающим пьяным простодушием, с таким трогательным блеском голубых англосаксонских глаз и вдобавок сдобрено широкой улыбкой, что Розенфельд с леденящей ясностью осознал: мы напрасно тратим время. Мы потратили напрасно уже чертову уйму времени! Этого бестолкового клоуна нужно было сразу же отпустить на все четыре стороны. Майк почувствовал злость на Дэниелса (тот ощутил это и вжался в плетеное кресло), а еще больше на себя – за то, что послушал молокососа. Никогда в жизни не буду связываться с людьми, они скучны и предсказуемы – даже лучшие из них. Пусть этим занимаются мальчишки вроде Патрика. И что теперь делать? Напиться до зеленых чертей – ведь завтра будет трудный новый день.

Сделав хороший глоток, он наблюдал, как небо над темной иззубренной кромкой леса медленно меняет цвет с фиолетово-алого на бархатно-черный. Управляющий «Шэйкенхерст» Лоран Фери расхаживал по вымощенной гранитными плитами дорожке над берегом озера, собственноручно зажигая старинные газовые фонари. Пригнанный им оркестр – скрипка, контрабас, барабанщик и саксофонист – наигрывал что-то умеренно-веселое: джазовая зарисовка, призванная поднять настроение джентльменов перед ужином. Над геометрическими фигурами стриженых кустов лениво вилась ночная мошкара.

– …и может быть, Советы будут угрожать нам своим ядерным оружием прямо с космической орбиты.

Майк вздрогнул, приходя в себя.

– Все человечество на планете, – продолжал Генри начатую ранее речь; он уже забыл о допросе и переключился на другую тему, – все люди – добрые или злые – поделились на два лагеря: коммунисты и некоммунисты. Любая деятельность в конце концов становится водой на чью-то мельницу Мы, фантасты, мирные люди – возьмите кого угодно из авторов, никто не хочет войны Запада и Востока; мы чаще заглядываем далеко туда, – он взметнул руку к проступающим в небе звездам, – не исходит ли угроза оттуда? С Марса или Нептуна? С Альфы Центавра или Веги? А тем временем в действительности какие-нибудь ребята в Москве могут оказаться гораздо опаснее.

Невозмутимый словно манекен слуга тенью выскользнул из благоухающих сумерек с новым стаканом виски для Розенфельда, зашуршал колотым льдом в чаше.

– Вы считаете, ядерная война возможна? – снисходительно спросил Майк.

– Война не только возможна, она очень близка. В прошлом году Америка расставила в Турции свои ракеты средней дальности «Юпитер», способные долететь до Москвы. Советский лидер, секретарь Хрущев, наложил в штаны с десяток кирпичей, негодуя в прессе по этому поводу. Как вы полагаете, он оставит этот враждебный шаг НАТО без ответа?

– Что он может сделать? – раздраженно сказал Розенфельд, откусывая кончик сигары. – Покажет нам страшную «мать Кузьмы»?

– Хрущев может ответить Америке симметрично.

– Вот как? Он направит свои ракеты на Турцию?

– Зря смеетесь. Пораскиньте мозгами – разве нет у США под носом государства столь же близкого и столь же враждебного к вам, как Турция по отношению к СССР?

Розенфельд не ответил. Конечно, такое государство, вернее – бандитское гнездо, имеется с недавних пор. Но чтобы Советы вот так нагло установили там свои ракеты? Звучит как бред сумасшедшего, хотя… Дайте подумать. Подобные действия потребовали бы передвижения больших масс людей и техники, такие вещи нельзя скрыть от глаз военной разведки. Или можно? А если советские Светлые помогают своему правительству и армии замаскировать эту возню?

Он смотрел на матовые, призрачные огни фонарей, будто плывущих над легкой рябью на черной воде озера, и его окутанное алкогольными парами сознание улетало далеко-далеко. Туда, на многие мили на юг, где вытянулся длинной широкой полосой вдоль тропика Рака покрытый пальмами и сахарным тростником остров. Туда, где по вечерам льется в бокалы янтарный ром и звучит «Гуантанамера». Во что превратился этот прекрасный остров под властью бородачей в кепках цвета хаки?

От Гаваны до Майами при должном везении можно добраться на рыбацкой лодке. Что уж говорить о ракетах…

Майк отхлебнул еще виски и взял британца за рукав:

– Генри, если война и начнется, то не по вине Америки.

– Я никогда не сомневался в этом, Майк.

– Вы не понимаете, – печально сказал Розенфельд, – мы не станем первыми нажимать эту чертову кнопку, вот и все. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

Генри молча ждал продолжения.

– Однако нас можно спровоцировать. – Розенфельд ткнул коротеньким толстым пальцем в ночь. – И тогда мало никому не покажется.

Если бы он мог, он сказал бы этому чудаковатому фантазеру из Европы: война уже давно идет, но для вас, человечков, она остается незримой – или видимой лишь частично, как макушка гигантского айсберга, спрятанного под холодной темной водой. И когда ты думаешь, что Советы двигаются по планете, как бесконечное стихийное бедствие, и поджигают одну за другой страны, для того чтобы национализировать заводы или сделать свободными чьи-то колонии, ты очень далек от понимания истинной природы их действий. Майк мог бы о многом рассказать этому человеку (в глубине души он все же испытывал к нему симпатию), если бы имел на это право.

Генри простодушно смотрел на грузного, пьяно обмякшего в кресле Майка. Он как большой ребенок, подумал Темный маг. Может быть, стоит как-то использовать его в деле – случайно попавшего в наши сети голубя? Этот его дар, способность к фантазии или что-то вроде того… Хотя он и получен им от Светлого, будет даже приятно насолить Ночному Дозору в каком-то смысле их же руками. Но как можно употребить в деле подобную чепуху?