Яма (СИ) - Тодорова Елена

— Прямо сейчас? Вы же не закончили объяснять пример…

— Да, сейчас! И быстрее, пожалуйста. Я должен ждать полчаса, пока ваши органы слуха направят команду в мозг, а мозг даст сигнал вашим ногам? Шевелитесь! Отряхивать юбку и приглаживать волосы здесь лишнее. Ваш внешний вид меня не волнует! А для других будете прихорашиваться после занятий.

Ника так и замерла около парты, с неприкрытой яростью взирая на преподавателя.

Да плевать она на него хотела! И на его математику. На его невоспитанность! И распространяющуюся, как пандемия, жизненную неудовлетворенность и злобность!

— Мне, простите, стало нехорошо. Я лучше пойду. В медпункт, — произнесла намеренно слабым тоном.

— Я вас не отпускаю. Что за детский сад? Что за самодеятельность? До конца пары не умрете!

Сдернув со стула сумку и собрав со стола тетради, Ника поймала его полный удивления и ярости взгляд. И внезапно развеселилась. Конечно же, Яровой не ожидал, что кто-то из запуганных им кроликов посмеет его ослушаться.

Драматически вздохнув, Кузнецова замахала руками, словно ей действительно сделалось дурно до потери сознания.

— Сейчас же положите свои вещи и выйдите к доске.

— Ох, мамочки… Нет… Простите, — зажав рот, словно еще мгновение, и ее вырвет, быстрым шагом бросилась из аудитории.

— Ваша безответственность вам еще аукнется!

Закрыв двери, Доминика выпрямилась. Поправила одежду и волосы. Преспокойно двинулась в сторону гардеробных, чтобы забрать куртку.

Уже на улице эйфория от собственной смелости отпустила. Грусть обратно придавила к земле. Поступь с каждым шагом становилась тяжелее.

У Ники и раньше часто происходили перемены в настроении от радости к печали. А в последнее время эти переходы стали и вовсе резкими и неожиданными.

Встретила на крыльце Наташу Смирнову, и сердце снова рассыпалось. Вспомнился ее диалог с Градом. Точнее, его бессердечность. To, как небрежно он относился к людям и девушкам в частности. Как менял их, даже не потрудившись запомнить имени.

Ощущения были неоднозначными. Она, вроде как, жалела Серегиных брошенок. И в то же время, когда слышала от них какие-то восторги, жалобы или претензии, ненавидела всей душой! И его, Града, тоже! За то, что они ему нравились. И за то, что он хотел с ними секса.

Было очень больно.

Ревность кромсала ее внутренности на куски. И тяжелее всего прочего было пережить именно эти чувства. У нее на них не было никакого права, но они съедали ее изнутри до костей.

Градский не выходил у Доминики из головы. Он там поселился. Думалось о нем круглосуточно. Рисовала его в своем воображении, воспроизводила взгляды и присущую ему отстраненность. Почему-то эта его природная невозмутимость сильнее всего прочего трогала Нику. Ни разу не замечала у Града суетливости, спешки и нерешительности. Все его движения демонстрировали чрезвычайно слабую заинтересованность окружающим миром. Уверенные и точные, но с ленцой.

Его недоступность волновала Доминику. Приводила в неясное для нее возбуждение, пуская его по венам, как ток по проводам.

Горло забивало. Слова пропадали. И привычное пространство переставало существовать.

Смотрела на него, и сердце, как тот самый воздушный шарик, летало. Пока хватало выдержки лишь на то, чтобы держать пеструю ленточку, не давая ему упорхнуть слишком далеко.

Градский же… Казалось, что он, в принципе, в этой Вселенной находится не по собственному желанию, а лишь проявляет снисходительность, по ходу выполняя понятную ему одному миссию.

Но он продолжал к ней приходить. И это являлось для Ники самым важным.

Хотела с ним просто дружить. А на деле — влюбилась. Слишком быстро и чрезвычайно сильно. Жизнь такой странной шуткой оказалась. В один день радовалась возможности просто видеться с Сергеем, а на следующий — уже не могла без него жить.

Сколько же сил уходило, чтобы прятать эти чувства… Потому и выходило, что моментами звучала недовольно, отталкивающе и сердито.

Но стоило ему взять ее за руку, посмотреть в глаза — все отступало. В такие мгновения он как будто принадлежал только ей одной.

Доминика понимала, что у Града натура бл*дская, и ей, даже если заинтересует его в сексуальном плане, не на что надеяться. А все равно зависала в своих мечтах. Стремилась быть с ним каждую минуту, как ни пыталась себя отвлечь учебой, репетициями и книгами. Написала даже график, в котором Сережа значился только по "святым" четвергам и воскресеньям, но он перестал спрашивать и начал появляться без предупреждения.

Время, проведенное с ним, переходило в трепетные воспоминания, которых очень быстро становилось мало.

Хотелось чего-то большего…

Как бы глупо, отчаянно и безнадежно это не выглядело, она любила его каждой клеточкой своего тела.

И скорее всего, если открыть все, что спряталось в душе, Доминика влюбилась в Градского с первого взгляда. Невзирая на его грубость, жесткость и бессердечность. Это просто случилось. Так же внезапно, как происходят стихийные бедствия. Горные породы сместились — почва бесповоротно изменилась. Возврата к прошлой форме не произойдет никогда. Только дальше — к чему-то новому.

— Ты почему такая красная? Заболела?

Перед Никой возникло взволнованное лицо старшей сестры. А ведь она даже не заметила, как та вернулась домой.

Рука Али прижалась к ее лбу.

— Перестань, — негодующе выдохнула. — Без тебя настроение никакое.

— Почему? Что случилось?

— Ничего. Просто, как увидела тебя, возникло желание лечь и умереть!

— У-у-у… — Алина присвистнула. — Да ты совершила невозможное! Вернулась в свою тринадцатилетнюю оболочку.

Склонившись над Никой, коснулась холодной рукой ее голой шеи.

— Что ты делаешь? — взвизгнув, подпрыгнула.

— Пойдем, Кузя. У меня есть все, чтобы поднять твое настроение. Сгущенка, булочки и шоколад.

Младшая действительно поднялась. Уставилась на сестру с обидой и возмущением.

— Почему ты назвала меня Кузей?

— А что? Прикольно.

— Прикольно? Так назови меня еще гномом! Или мурзилкой!

— Мне еще нравится Плюшка. Как нельзя лучше тебе подходит, сладкоежка. Град, как оказалось, весьма внимателен и фантазией не обделен.

— Знаешь что?

— Что?

Дыхание бессильно вырвалось из губ Ники.

— Готовь уже чай. И три ложки сахара мне положи.

— Слава Богу, ты передумала худеть!

Ника кисло улыбнулась.

— После утренней овсянки мой желудок начал революцию к концу первой пары. На третьей, я думала, он сам себя сожрет! Пришлось даже уйти с последней пары, — приврала немного, но все сошлось, как нельзя лучше.

— Тебе совершенно незачем худеть. Я клянусь тебе! Ну, хочешь, у Града спроси? Нику бросило в жар от одной мысли об этом.

— Ты с ума сошла! Как это я спрошу? Сережа, не думаешь ли ты, что у меня слишком большая задница?

Аля засмеялась, обнимая сестру за плечи.

— Какая же ты глупая, Ник.

— Спасибо! Очень приятно! Мало мне, что математик втоптал мою самооценку в пол. Еще дома такое выслушивать…

— Так ты из-за Ярового такая несчастная и злая?

— Угу, — скова соврала.

— Не обращай на него внимания. Он всех прессует. Это его жизненная неудовлетворенность. Видела, какой он никакой? И одинокий. Мне его даже жаль.

— А мне — нет. Ненавижу его!

— Бог с тобой, — прижала Нику крепче. — Он того не стоит. И, как бы он не исходил ядом, напишешь ты этот чертов экзамен на "отлично".

— Я знаю, — важно согласилась Ника.

И заулыбалась, наконец.

— Кстати, что там с физрой? Соглашалась бы на четверку… Серега тебе правильно сказал, в следующем семестре перекроешь.

Оставив Нику, Алина включила чайник и принялась доставать продукты из пакета.

— Физрук неожиданно сдался, — самой до сих пор не верилось. — Сегодня зашла к нему перед третьей парой, он скривился, словно у него при виде меня диарея начинается, и пробурчал, брызжа слюной, чтобы давала "зачетку". Я, естественно, ни в какую! Думаю, сейчас влепит четверку, я ему этой "зачеткой" по голове настучу… — ущипнула краешек сахарной булочки и, отправив кусок в рот, блаженно прикрыла глаза.